Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

• Название: Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Этот роман — откровенная правда о необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже — спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства — ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщенный портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И еще — прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных "скелетов в шкафах" может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.

---

Я зашел в комнату и сообщил Тамаре, что Оля ушла к тете. Тамара засмеялась и лицо у нее зарделось. Мы выпили с ней за любовь и поцеловались. Пришлось опять вспоминать старика Ги де Мопассана.

Тамара Ивановна, что из Мамонтовки, любила говорить, что постель всех уравнивает. Я очень боялся, что не слажу с Тамарой-каланчей, как какой-нибудь мопс с московской сторожевой. Но гениальная Тамара Ивановна опять оказалась права — в постели мы с великаншей оказались действительно равны. В самые ответственные «рабочие» моменты губы наши были математически точно друг пред другом. Оказывается, весь рост человека — в ногах. Длинные ноги — большой рост. Поэтому, если ноги убрать — в стороны, а лучше — вообще задрать вверх, то дама-великанша — прекрасная пара даже для коротышки. Великий коротышка, завсегдатай Мулен Руж — Тулуз Лотрек, говорят, тоже так считал.

Но утром, встретившись с Олей, я велел ей побожиться, что баб больше она мне приводить не будет.

— Мне с лихвой хватает и тебя, пока, по крайней мере! — честно признался я жене.

— Договорились, заметано! — быстро согласилась Оля, — баб больше не будет!

Недели две мы прожили спокойно: гостей было не так уж много, и Оля никак не «чудила». И вот, однажды вечером приходит она под ручку с незнакомым мужиком. Оба чего-то улыбаются. Я здороваюсь, вежливо приглашаю гостя за стол, ставлю бутылку.

— Вова, — представился мне смазливый блондин лет тридцати пяти, — доцент института иностранных языков имени…Да не все ли равно, чьего имени? Очень, очень рад с тобой познакомиться! — и улыбается белоснежной улыбкой.

Оля тихо хихикает. Вова присел рядом со мной, взял стакан и попросил:

— Называй меня, пожалуйста, тоже на «ты»! И давай выпьем на брудершафт за это!

Мы, скрестив руки, выпили, и Вова взасос поцеловал меня в губы. Я, вытаращив глаза, смотрю то на Олю, то на Вову, ничего не понимая. Оля почти давится от скрытого смеха. Вова нежно погладил меня по бороде и сладко прошептал:

— Какой красивый мальчик, я просто влюбился!

— Ребята, тут что-то не так, — недоуменно пробормотал я, вы что — пьяны, или дурите меня?

— Все путем, — вдруг вступила Оля, — ты же сам просил больше тебе баб не приводить, вот я и привела красивого мужика! Чем он тебе не нравится?

— На предмет чего? — поинтересовался я, — и кто кого должен трахать, тоже поясните, пожалуйста!

— Ну, зачем же так грубо! — застеснялся Вова, — и что за слово «трахать», разве в этом смысл отношений! А почему нельзя любить друг друга, как друзья, как родные души? Нурбеша, — ласково назвал меня Вова, — давай станем друзьями! Разве это плохо? — Вова, говоря эти слова, нежно поглаживал мне руку, преданно заглядывая в глаза.

— Нурбеша — это ново! — заметил я, — ну, давай дружить, если хочешь, только не лапай меня, жена ведь смотрит, ревновать будет! Ну, что ж, тяпнем за вечную дружбу!

И мы «тяпнули». Потом еще. Водка кончилась и Вова побежал в магазин.

Оля была возбуждена и страшно довольна. Пока Вова бегал в магазин, Оля горячо убеждала меня:

— Это нечто новое, сейчас вся творческая элита не отвергает это! Не обижай человека, он очень одинок, а трахаться совсем не обязательно!

Прибежал Вова, принес литровку виски. Мы выпили за творческую элиту, за любовь до брака… и так далее, потом просто бормотали: «Бум!». Меня повело, хватаясь за все, я поковылял к кровати и рухнул. Вова продолжил тосты с Олей…

Я проснулся часов в шесть утра — захотелось пить. Я заметил, что лежу поверх одеяла, а рядом лежит что-то непонятное, тоже одетое. Батюшки-светы, да это же мужик белобрысый! Откуда он здесь, да и где я сам?

Осмотревшись, я понял, что нахожусь в своей койке в комнате на Таганке. Где же Оля? Обернувшись, я увидел Олю, тоже одетую, на тахте, которая служила нам тайным ложем до женитьбы. Я перелез через мужика и, выпив воды, сдвинул Олю к стенке и лег с ней. Постепенно стала приходить память, и я припомнил вчерашний вечер. Растолкав Олю, я приказал ей рассказать все, как было.

— Ничего не было, выпили вы с Вовой, ну и завалились на койку вместе. Не бойся, вы оба заснули мгновенно, оба одетые, так что ничего и быть не могло! Вова — хохмач и хороший парень, не обижай его, как проснется! А теперь поспим немного, голова болит! — попросила Оля.

У меня самого раскалывалась голова, и я заснул. Утром Вова заспешил на свои занятия, и Оля его проводила. Я притворился спящим. Вова поцеловал меня в щечку, Олю тоже, и ушел.

Занятий у меня сегодня не было, и я решил выспаться. Мы разделись и перешли на широкую постель. Оля стала приставать.

— Или ты больше не будешь спаривать меня с бабами, мужиками, животными, растениями, или я не буду подаваться на твои приставания, то бишь — на любовь! — предупредил я Олю.

Оля клятвенно обещала не спаривать меня больше ни с кем, и я подался на ее приставания, то бишь — на любовь.

Тамара-«маленькая»

Вот, рассказываю я про нашу с Олей веселую жизнь, а как же Моня? Ведь он все это дело с моей и Олиной женитьбой затевал, как ширму для своих хитрых целей. Но Оля стала избегать встреч с Моней, и если и встречались с ним, то только в моем присутствии. Причем держала она его в «черном теле». А Моня смотрел на нее, моргал, и чуть ни плакал.

Однажды он осмелился перечить ей в чем-то. Оля вспылила и отчитала его:

— Как смеешь ты, несчастный кандидат наук, спорить с профессоршей? — И это было сказано без тени юмора.

Или как-то Моня разлил в комнате какую-то жидкость — чай там, или кофе. Оля тут же принялась отчитывать его за неряшливость. Она, дескать, день и ночь блюдет чистоту жилья, а Моня только и «гадит» вокруг себя. Да, да, именно так и сказала — «гадит»!

Бедный Моня разорвал на себе белую рубашку (хорошо, что полетели только пуговицы!) и с истеричными причитаниями стал подтирать ею пол. Я отчитал Олю, заставил ее пришить пуговицы «взад» и выстирать рубашку.

Был теплый апрель. Я вечером, в первый раз после зимы, открыл окно и стряхнул вниз пыль с карниза. И из-под окна метнулась чья-то фигура.

— Моня! — разглядел я, — Моня, что ты здесь делаешь? Но Моня стоял неподвижно у дерева посреди двора.

Я выбежал во двор и подошел к Моне. Он стоял у дерева с отсутствующим выражением лица, а из глаз его капали слезы.

— Моня, ты что, пьян? — спросил я. Но тот только молча покачал головой. Я затащил его в комнату. Мы с Олей тормошили его, замучили его вопросами, но Моня не отвечал. Пытался улыбнуться сквозь слезы, но глаза все равно оставались печальными.

— Развожусь с Капой! — наконец выдавил он из себя, — не могу больше жить с ней. Я ночами стою у вас под окном, слушаю все ваши разговоры. Я знаю, что вы живете друг с другом как муж с женой и обманываете меня. Когда вечером вы задергиваете штору, я становлюсь на ящик и подсматриваю за вами в щелку. А зайти не могу — стыдно!

Я слушал моего друга, не зная, что и отвечать ему. Оля гладила его по голове и целовала в лицо, плача при этом. Индийский фильм, да и только! Оставалось разве только запеть всем вместе: «Дуниа, а-а-а!» и заплясать босиком.

Но мы не стали этого делать, а «врезали» водки. Русские же мы, в конце концов — и я, и Моня — карайлар, и француженка Оля! На ночь мы Моню не отпустили. Я хотел, было, лечь на узенькую тахту, наше первое ложе, по-дружбе уступив свое место Моне, но Оля запротестовала, и предложила улечься втроем на наше брачное ложе. Тогда мы с Моней оба замотали головами.

— Нечего разврат устраивать! — авторитетно, по-профессорски заявил я, и предложил бросить монету. Но Моня уже стелил себе на узенькой тахте.

Ночью Оля была активнее обычного, и мне едва удавалось затыкать ей рот. Я заметил, что Моня не спит и внимательно наблюдает за нами.

— Вуайерист херов! — подумал я, но решил, что это безобиднейшее из половых извращений.

Моня поселился у нас. После работы он приходил к нам, и мы ужинали втроем. Иногда он просился немного полежать на широкой койке: бока, видите ли, он отлежал на узенькой. Ну и лежал он на нашем брачном ложе, пока мы сами не заваливались туда спать. Я заметил, что Моня обычно лежит, уткнувшись носом в подушку, вынюхивая что-то.

— Фетишист чертов! — заключил я и решил, что годится все, кроме садизма.

У Мони после смерти его отца осталась отличная двухкомнатная квартира у Филевского парка. Туда он перешел, уйдя от семьи. Но фактически с апреля он жил у нас с Олей.

А после майских праздников у нас на Таганке начался капитальный ремонт. Нас хотели отселить на край города, но мы не согласились. Формально мы продолжали жить в нашей квартире, а фактически перешли к Моне в Фили.

Бабку-«коммунистку» отселили в наш же дом, этажом выше, в пустующую комнату. Стало быть, в нашей квартире освободилась комната, и мы могли претендовать на нее. Моня первый «додул» до этого и вместе с Олей отправился в Райисполком требовать освободившуюся площадь. Мне было неудобно что-либо требовать от властей и я, отдав им паспорт, отказался идти вместе.