Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

• Название: Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Этот роман — откровенная правда о необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже — спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства — ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщенный портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И еще — прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных "скелетов в шкафах" может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.

---

— Какими судьбами, Владимир Никитич, а мы уже решили, что вы забыли нас! — гостеприимно улыбалась толстуха, — что кушать будете? — спросила она.

— Шампанского — десять бутылок! — повторил свой приказ Володя.

— Шампанского — быстрее! — бросила директор, стоявшей поодаль официантке с раскрытым от удивления ртом, и та умчалась.

Вскоре она принесла первые пять бутылок. Я с грустью рассказал Володе, как в прошлое посещение «Октябрьского» я случайно разбил витраж на потолке пробкой от шампанского. И что нас всех чуть ни выгнали из ресторана как хулиганов.

Володя, выслушав меня, взвинтился.

— Гады, жулики! Бей им витражи, открывай бутылки и бей — я отвечаю! — возбужденно кричал Володя, и сам открывал бутылки, направлял их пробкой в витражи. И я старался тоже, но у нас ничего не получалось. То пробки попадали в переплет витража, то не долетали, то хлопались в стекло недостаточно сильно. Потом я понял, что нам подавали охлажденное шампанское для начальства, а пробки из такого «стреляют» не так сильно, как из теплого

— которое для «народа».

Все десять бутылок бесполезно были открыты. Посетители с интересом наблюдали за нами; официантка же безразлично смотрела на происходящее.

— Не везет! — констатировал Володя, и, вспомнив поговорку: «Не повезет

— и на родной сестре триппер схватишь!» — захохотал.

Мы с трудом выпили «из горла» по бутылке шампанского и, шатаясь, вышли не расплачиваясь. Володя остановил какую-то машину, водитель которой, сняв шапку, поклоном приветствовал Володю.

— Отвезешь его домой! — приказал инструктор, — а если что, поможешь дойти до дверей квартиры.

Я стал прощаться с Володей. Целуясь со мной, он внимательно посмотрел мне в лицо и спросил:

— Слушай, я тебя часто вижу по утрам в Обкоме Партии на первом этаже. Ты что там делаешь?

— Сказать честно? — спросил я.

— Как на духу! — серьезно приказал Володя.

— В доме, где я живу с моей бабой, нет удобств, и мне приходится ходить «на двор» в буквальном смысле слова — там находится сортир с выгребной ямой. Но сейчас зима, и там над очком от большого числа посетителей выросла такая ледяная гора, что без альпинистского снаряжения забраться наверх невозможно. Беременные женщины и дети очень недовольны! А я, помня о заботе Партии, бегаю «на двор» в ее Обком. Там очень чистенько, да он и от дома не дальше, чем наш сортир.

— Это что, правда? — спросил изумленный Володя.

— Век сортира не видать, — укусив ноготь, поклялся я, — но, конечно же, сортира приличного, к примеру, как у тебя!

Мы еще раз чмокнулись, я сел в машину, и повезли меня как барина домой. Водитель слышал наш разговор, и всю дорогу повторял с непонятной улыбкой:

— Вход в сортир только для альпинистов! Юмор!

Водитель, исполняя приказ Володи, решил все-таки проводить меня до двери квартиры. Было очень скользко, и он боялся, что я упаду. Путь шел мимо нашего «альпийского» сортира. Водитель глянул на ледяную, вернее, дерьмовую гору над очком, которая не позволяла даже прикрыть дверь и ужаснулся.

— Юмор! — только и произнес он.

Видя, что я остановился не у двери, а у окна в полуподвал, водитель, уже не удивляясь ничему, спокойно спросил:

— В окно, чай, будешь лезть?

— В окно, милый, в окно! Такова моя спортивная жизнь! Ты знаешь, как будет по-абхазски «такова спортивная жизнь»?

— Нет, — простодушно признался водитель.

— Запомни: «Абриебшь аспорт абстазара!»

— «Абриебшь!» — как во сне повторил водитель и, проснувшись, добавил свое неизменное, — юмор!

Ревность

Помня совет ректора сообщать ему о моих «выходках», я вскоре после ухода из дома зашел к нему и стал витиевато подводить базу под разговор об этом.

— Все знаю! — перебил меня ректор, — мы живем в маленьком городе и работаем тоже не в МГУ. А потом этого и следовало ожидать: типично ВУЗовская история. Преподаватель защищает докторскую, становится профессором — вот и подавай ему новую жену. Обычно женятся на красавицах намного моложе себя — вы что-то здесь сплоховали, Тамара Федоровна — ваша ровесница. Если честно, я ожидал, что вы уйдете к этой студентке, с которой встречались. А потом попросите новую квартиру — я угадал, вы за этим сюда пришли? — раздраженно спросил ректор. — Но дать вам новую квартиру институт не может — не положено

— и вы будете искать работу в другом городе.

Видя, что я замотал головой, ректор устало продолжил: — И не пробуйте меня разубедить! Я значительно старше вас и ВУЗовскую жизнь знаю наизусть. Новоиспеченный пожилой профессор женится на молодой, переезжает в другой город, получает квартиру, но в нагрузку получает инфаркт, а может и инсульт

— кто как. Инвалидом он долго не живет и оставляет молодой жене хорошую квартиру. Отличие вашего случая только в том, что вы сами молоды, а ваша избранница не юна. Интеллектом, что ли взяла? — заинтересовался ректор. Попытаюсь «выбить» однокомнатную квартиру, но не для вас, а для нее. Давать вам квартиру вторично — это криминал. А ей — можно, уж больно условия проживания у нее плохие! — успокоил меня ректор.

Меня поразила осведомленность ректора обо всех сотрудниках института. Я же часто забывал имена и отчества даже преподавателей нашей маленькой кафедры.

— Нет, не бывать мне ректором, — подумал я, — и не надо! Не надо мне ваших почестей, не надо и ваших оплеух! — как говорил Шолом-Алейхем — мудрый еврейский писатель.

Моя личная жизнь, оказывается, живо обсуждалась не только среди преподавателей КПИ, но и в гораздо более широком круге лиц. Как-то еду в поезде в Москву, а со мной в купе какой-то начальник с Аккумуляторного завода. В лицо знаком, наверное, встречались на каком-нибудь городском «активе».

— Чем занимаетесь? — спросил я попутчика после формального знакомства.

— Да все сплетничаем, — уныло ответил он, чем еще в Курске можно заниматься?

— И о чем же сплетничаете? — поинтересовался я.

— Да все о вас, Нурбей Владимирович, — честно признался попутчик, — больше интересных тем и нет!

— Вот скукотища-то! — подумал я с тайным удовлетворением.

Более того, эти сплетни приобретали не только надуманный и фантастический характер, но и физически влияли на судьбу людей, достаточно далеких мне.

Секретаршей у меня одно время работала девушка, студентка-вечерница из той же группы, что и Томочка. Как на грех — блондинка и, вы не поверите, тоже звали Тамарой. Я на нее почему-то внимания как на женщину не обращал, даже имя это как-то прошло мимо моего сексуального внимания.

И как-то, уже после моего ухода из дома, вдруг эта Тамара приходит на работу перекрашенная в брюнетку, чернее воронова крыла. Я даже не сразу узнал ее. А на мой вопрос, почему она вдруг выкрасилась в такой необычный для Курска цвет, Тамара расплакалась, и призналась, что в группе все считают ее моей любовницей.

— Блондинка, Тамара, на той же кафедре работаешь — и не любовница Гулии? Расскажи кому-нибудь другому!

Вот и выкрасилась в «отталкивающий» для меня цвет — черный. Не стал я огорчать ее тем, что самая красивая Тамара в моей жизни была именно брюнеткой…А вскоре моя секретарша и вовсе уволилась с кафедры, хоть я и уговаривал ее остаться и зарплату прибавлял.

Вот в такой атмосфере жили мы с Тамарой Федоровной, а отдушиной у нас было лето. И хоть у нас отпуск был двухмесячный, но и его не хватало для забвения курских сплетен и жилищных неудобств.

Тамара не очень любила жару и море, поэтому мы решили первый месяц отдохнуть на озере Селигер, а во второй — поехать на недельку в Санкт-Петербург (тогда Ленинград). Три путевки в турбазу на Селигер достал Толя Черный (помните нервотрепные испытания автобуса с гидравлическим гибридом?), и мы выехали туда втроем.

Нет, прошу вас, не надо плотоядно улыбаться! На сей раз, все было культурно, чинно и благородно, хотя у наших коллег-туристов складывалось иное мнение. Их удивляло, почему мы жили в одном домике, хотя Толя спал в отдельной комнате. Им не давало покоя то, что Толя как огня боялся женщин, а они пытались «нахрапом» овладеть красивым и степенным брюнетом. Но он почему-то не замечал этих энергичных женщин! Женщин бесило то, что в походах мы всегда втроем садились в одну лодку, и два мужика-гребца приходилось на одну «бабу», в то время как иные лодки вообще оставались без единого мужика

— гребли «бабы».

И, наконец, их шокировало то, что в тех же походах мы втроем спали не только в одной палатке, но и в одном спальном мешке «спальнике», правда, очень просторном. Они просто не замечали того, что Толя дежурил у костра первую половину ночи, а я с Тамарой — вторую. И в этот «спальник» мы ложились не сразу все, а поочередно — то мы вдвоем, то Толя — один.