Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

• Название: Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Этот роман — откровенная правда о необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже — спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства — ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщенный портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И еще — прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных "скелетов в шкафах" может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.

---

Но сюрприз ждал нас в Ильичевске дома. У Федора оказался в гостях начальник Ильичевского порта, который и при Тамаре часто заглядывал на огонек, и был знаком с ней, как с моей женой. Когда мы с Лилей приехали, начпорта, увидев Лилю, поздоровался с ней, как со старой знакомой. А Федор учтиво так начинает их знакомить. Лиля протягивает руку, а начпорта сердится:

— Вы что, все разыгрываете меня, что ли? Я же с супругой Нурбея Владимировича давно знаком. Ну, подтвердите же хоть вы, Тамара! — взмолился начпорта.

— Ах, Тамара! — зашипела Лиля и бросилась догонять меня вокруг стола. В отличие от «хилой» Тамары, гимнастка Лиля живо догнала меня и, как обычно, располосовала мне лицо. Начпорта так ничего и не понял, ведь Лиля с Тамарой были внешне очень похожи, но звали их, конечно же, по-разному.

Конфликт был вскоре улажен, мне смазали царапины йодом, и мы все весело сели за стол пить за прибытие Лили. Начпорта периодически вздрагивал, и как бы в шутку, приговаривал:

— Как это я вас сегодня разыграл, а?

Сексуальный домушник

В Курске меня после утверждения доктором «зауважали» еще больше. Многое прощали, например, избыточное «жизнелюбие» (в смысле вина и женщин), но были вещи, за которые я все же подвергался критике.

Пару раз в год, кажется к 1-му мая и к 7-му ноября (если кто не помнит

— это великие пролетарские праздники) подводились итоги «социалистического соревнования» (поясняю — это «муть голубая»). Победившая в соревновании кафедра награждалась денежной премией.

Я, как человек аналитического ума, решил разузнать, откуда «ноги растут» у этого премирования. Насчет аналитического ума я это не зря сказал. Студенты нашего института придумали стишок, за который ректорат и партком ругали в Обкоме Партии:

«Ума нет — иди в Пед, стыда нет — иди в Мед, любишь навоз — иди в Сельхоз, ум аналитический — иди в Политехнический!»

Поясняю — в Курске было четыре ВУЗа — педагогический, медицинский, сельскохозяйственный и наш — самый «аналитический» — политехнический. Ректорат и партком, получив «втык» за «чванство», боролись против этого стишка. Но, видимо, недостаточно, так как он был намалеван даже на фасаде института краской из аэрозольного баллончика. Так как я преподавал именно в политехническом, то сомнения насчет моего аналитического ума меня не глодали.

Уж если я упомянул о парткоме нашего ВУЗа, продолжу, что секретаря парткома звали Володей. Он был моим сотрудником, работавшим на нашей кафедре доцентом, и более того — моим другом. Лиля его хорошо знала по постоянным застольям у нас на квартире — сказывалась территориальная близость к нашему «аналитическому центру».

Когда Володю выбрали секретарем парткома, то «обмывать» назначение пришли, естественно, к нам. «Старый» коммунист Роман Горин, сам Володя, еще пара «проверенных» коммунистов, и я, как представитель беспартийных, уже сидели за столом, когда в разгар веселья, домой заявилась Лиля.

— Опять пьянка, — возмутилась она, и применила «удар ниже пояса», — я в партком буду жаловаться!

Гомерический хохот всей нашей честной компании озадачил ее.

— Зачем в партком, — давясь от смеха, перебил ее Володя, — жалуйся прямо мне, я с сегодняшнего дня — секретарь парткома!

— Ты — секретарь парткома? — изумилась Лиля, — пропал институт — все сопьются!

Но она ошиблась — все не спились. Даже из присутствующих за столом никто не спился. Но Володя выдал мне индульгенцию:

— Пока я секретарь парткома — можешь не вступать в партию, я тебе и так доверяю!

— Спасибо тебе, Володя, спасибо! Скольких унижений я избежал, не вступив в партию и на этот раз! Высший Разум, казалось, уберегал меня от вступления в то, во что вступать не надо!

Но вернемся к моему аналитическому уму. Я разузнал, что очки для премирования по итогам соцсоревнования подводит так называемая АСУ (автоматизированная система управления), где имелись электронные вычислительные машины. Познакомившись с этой АСУ, я увидел, что там сидят нормальные, пьющие люди с развитым чувством юмора. Работники, а особенно, работницы этой АСУ так в шутку говорили про себя: «Я с АСУ!», что получалось очень смешно, особенно, если произносить эти слова слитно. Они и рассказали мне, что надо делать, чтобы законно занять первое место.

Например, защита докторской диссертации оценивалась в 3 балла, кандидатской диссертации в 2 балла, а научная статья и лекция для студентов в общежитии в 1 балл. Три лекции в общежитии и докторская диссертация — как говорят, «две большие разницы»!

За зданием института стояли три студенческих общежития. Мы — сотрудники кафедры — вечером ходили по блокам, где по 4 комнаты, и «выгоняли» студентов в коридор на «митинг». Ну, и проводили политбеседу типа «вопрос-ответ». Например, про американского президента тех времен Джонсона, не очень дружественного к нашей великой родине — СССР.

Вопрос: Как зовут собаку Джонсона?

Никто не знает, все в смущении. А мы строго поясняем:

— Собаку-Джонсона зовут Линдон!

Смех, веселье.

Староста блока расписывается в нашем журнале о проведении лекции, и мы идем дальше.

Так мы прочитываем до сорока лекций за «отчетный» период. А в результате — первое место и около двухсот рублей премии. С лихвой хватает, чтобы славно отметить премию всей кафедрой в ресторане «Октябрьский».

Пили только шампанское — это тогда считалось высшим шиком. И однажды я, открывая бутылку шампанского, вылетевшей пробкой разбил стеклянный витраж на потолке. Прибежал мэтр, чуть нас не выставили, как хулиганов. Обошлись денежным штрафом. Об этом случае не забывайте, мы еще о нем поговорим!

А теперь о «критике». Обиженные «завы» других кафедр, прослышав о наших подлогах с лекциями, написали коллективную жалобу ректору, и что еще хуже — в Обком Партии. Опросили студентов, а те и рассказали про «собаку-Джонсона».

Прихожу на кафедру — записка: срочно вызывает ректор. Не подозревая ничего плохого, поднимаюсь, захожу к нему в кабинет, сажусь напротив. Ректор улыбается, но какой-то недоброй улыбкой.

— Итак, Нурбей Владимирович, как зовут собаку Джонсона? — вкрадчиво спрашивает ректор.

— Мы все — честно! — разволновался я, сразу поняв, в чем дело, — это только эпизод, лекции читали честно!

— Да здесь студенты были, все рассказали про эти лекции! Совесть у вас имеется — сорок таких лекций «прочитать»!

Я понял, что признавать подлог нельзя. Нужно защищаться, как только можно.

— А что, языком сатиры и юмора уже нельзя бороться с империалистами? — не веря самому себе, сопротивлялся я.

— Ах, языком сатиры? А то, что меня в Обком вызывали и требовали уволить авантюриста-Гулиа, ты знаешь?

Ректор перешел на «ты», это — плохо, успел продумать я, и был прав. Ректор сорвал с себя галстук и разорвал ворот рубашки. Он задыхался от гнева.

— Ну, уволю я тебя, а кому плохо сделаю? Квартиру тебе уже дали, отобрать невозможно. А число докторов в ВУЗе сразу упадет вдвое и их средний возраст во столько же раз вырастет. Кого я накажу — тебя? Нет, себя же самого! Ты себе место найдешь, в ту же Москву уедешь, как «обиженный». А я где нового доктора наук разыщу?

Крик был такой, что в кабинет вбежала секретарша. Ректор в этот момент уже сорвал с себя пиджак и топтал его на полу ногами. Секретаршу тут же, как ветром, сдуло.

— Как мне поступать? — спросил меня чуть успокоившийся ректор, — топтание пиджака, оказывается, здорово успокаивает.

— Объявите мне выговор, ведь это — первое официальное нарушение! — быстро посоветовал я ректору, — но поберегите себя, что я буду делать, если вы из-за меня умрете от инфаркта?

— Хорошо, — примирительно сказал ректор, — только если надумаешь снова что-нибудь вытворить, приди сперва сюда, посоветуйся! Пьешь, со студентками трахаешься, а тут еще — подлогами начал заниматься! Тоже мне — наука! — и взглянул на мое улыбающееся лицо, он заорал снова, — ты что, смеешься надо мной, — вон из кабинета!

Я выбежал из кабинета, давясь от истерического смеха — я не мог перенести зрелища — ректор, топчущий свой пиджак. Прошмыгнув мимо изумленных людей в приемной, я забежал в кабинет секретаря парткома, чтобы отдышаться.

Володя был в кабинете один. Стенка его кабинета была смежной со стенкой кабинета ректора, крик донесся и туда — Володя сидел встревоженный. Я отдышался, успокоился и рассказал об инциденте у ректора.

— Да я тебя хотел раньше предупредить — пишут, сволочи, друг на друга, а на тебя — тем более! Хотел все внутри удержать, но в Обком написали, гады!

— А откуда у ректора сведения о студентке? — поинтересовался я у Володи, который давно был в курсе дела.

— Тоже пишут — и мне, и ректору! Ты только послушай, о чем люди пишут!