Тоби Грин - Инквизиция: царство страха

• Название: Инквизиция: царство страха
• Автор: Тоби Грин
• Издательство: ООО «Изд-во ACT»; ООО Изд-во «ACT МОСКВА»
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-061074-7; 978-5-403-01989-7

Святейшая католическая инквизиция. Словосочетание, на века ставшее символом подавления свободной мысли, ужаса, тотальной слежки, безжалостных пыток…

Но сколько правды за этими чудовищными мифами?

Почему современники — особенно вначале — вовсе не считали инквизицию ни пугающей, ни несправедливой?

Почему именно инквизиция всемерно поддерживала путешествие Колумба?

И правда ли, что в действительности инквизиторы сплошь и рядом выполняли обычные полицейские функции?

Против кого и чего сражались инквизиторы? По какому принципу строилась их сложная, разветвленная организация?

И как удалось инквизиции продержаться столь долго?

Об этом рассказывает Тоби Грин в своей оригинальной и удивительно интересной книге!

---

Несчастные служители инквизиции! Разве можно сражаться с миром, в котором содержится такое огромнее количество еретического материала? Кто-то из них вошел в дом соседей и увидел богохульное изображение на медали. Он попытался не обращать на него внимания, начал просматривать книгу, чтобы избавиться от возбуждения, но пришел в ярость от фразы, не соответствующей благочинию. Закрыв один глаз на грехи мира, кто-то услышал богохульство в голосах хора, подобного сиренам. Четыре квалификатора Кордовы в 1584 г. написали в Супрему, что в списке так много книг, что они никогда не смогут выполнить задание цензоров, если им не пришлют подкрепление[1202].

Это было общество, в котором, чтобы стать ортодоксом, следовало постоянно сжимать горло узким воротником. Потенциал возмущения постоянно нарастал при волчьем аппетите индустрии печати. В 1559 г. объем списка запрещенных книг составлял пятьдесят девять страниц формата в 1/8 листа (высота такой страницы составляет 20 см). Объем списков 1707 г. и 1747 г. составлял 1000 страниц формата в 0,5 листа (высота этой страницы — 30 см). Возросли возможности для возникновения скандалов и обид, что становится ясно из злобных писем квалификаторов: такой-то и такой-то абзац был скандальным («эскандалосо»), плохо звучащим («мальсонанте»), пагубным для веры («прехудисьяль а ла фе»)[1203].

Готовность к оскорблению и ответной ожесточенной реакции — типичная характеристика состояния жертв. Инквизиция создала ощущение осады. Следовательно, она чувствовала оправданность организации преследований. Но эта «осада» была вызвана скорее внутренними репрессиями, чем деяниями противника.

Все, что происходило в Испании, случилось не в условиях изолированных действий инквизиции. В Португалии цензура была введена в организованном порядке сразу же после учреждения в 1536 г. инквизиции. К 1539 г. для публикации книг требовалось согласие трибунала, а в 1540 г. кардинал Энрике делегировал полномочия цензуры трем монахам доминиканского ордена[1204].

Цензуре подвергали не только опубликованные книги. Все труды проходили профилактическую цензуру. Они подавались на рассмотрение для получения одобрения до публикации или внесения правок[1205].

К последней четверти XVI века цензура в Португалии действовала уже в полную силу. Каждая книга подлежала утверждению на генеральном совете инквизиции, а также местными религиозными деятелями в районе, где она печаталась, и дворцовыми властями[1206]. К 1581 г. «похотливые книги» и комедии, а заодно и пьесы, в которых изображались представители религии, были запрещены[1207]. Среди книг, конфискованных во время внезапного визита ревизоров в книжный магазин в 1606 г., оказались «Селестина» и «Дон Кихот»[1208].

В Новом Свете философские труды, светские книги и театральные пьесы запрещались в течение всего колониального периода[1209]. Повсюду проверяли порты, проводили регулярное инспектирование кораблей даже в таких отдаленных районах, как Гватемала[1210].

С таким огромным объемом задач, возложенных на цензуру, она действовала резче, чем в Испании[1211]. Как только корабль пришвартовывался в Мексике около Веракруса, комиссары инквизиции инспектировали багаж всех пассажиров и матросов на наличие книг, составляя инвентарную ведомость. Этот груз отправляли в таможню на досмотр[1212]. Иностранные печатные издания были запрещены. Большая часть корреспонденции между трибуналом города Мехико и региональными комиссарами посвящалась книготорговле[1213].

В 1690 г. количество посещений ревизорами-инквизиторами английских кораблей с целью обнаружения запрещенных книг настолько возросло, что английский посол в Мехико пожаловался в инквизицию[1214].

Разумеется, было бы ошибкой полагать, что цензура — исключительно иберийское явление. Король Франции Людовик XV (1715-74) угрожал авторам и печатникам «похотливых книг» смертью[1215]. В Великобритании в период с 1524 по 1673 гг. запретили 294 книги[1216].

Но при сравнении этого количества с 2315 книгами, запрещенными в 1583 г. только одним испанским списком цензуры, становится очевидно: в Иберии запретительство на порядок отличалась от всех остальных стран.

Не всегда цензура была эффективна, запрещенные книги мало-помалу просачивались. Но идеология, стоявшая за ней, создавала атмосферу, в которой попадали под подозрение многие виды обучения. Возможно, даже более разрушительной по сравнению с официальной цензурой стала самоцензура. Она способствовала созданию гибельной атмосферы, так как люди боялись оказаться брошенными на произвол судьбы, если они отважатся отклониться от принятой идеологии.

Так, начиная с малого, с отдельных запретов, весь мир идей погружался в инертность. Среди интеллектуалов возникло постоянное ощущение опасности. Это означает, что появился страх перед новыми идеями и открытиями[1217]. Интеллектуальная деятельность превратилась в простое повторение предварительно установленных схем, в окаменелость[1218]. Все это отражало, словно в зеркале, экономический и политический паралич, наступивший в XVII веке и продолжившийся далее.

Эта любопытную и печальную историю трудно представить среди архивов Португалии и Испании с их многочисленными томами и документами, сохраняемыми с любовью. Но при внимательном их рассмотрении видишь — наследие инквизиции никуда не делось, оно на месте. В Лиссабоне в одном из пунктов моих исследований находился архив дворца в Ахуда, расположенный на высоком мысе над устьем реки Тежу и башней Белен. Грязные мостовые улиц внизу напоминали скорее районы рабочего квартала в Монтевидео или Сантьяго в Чили, а не европейский город.

Сам дворец показался аномалией. Над повседневными трудностями и жертвами одного из беднейших городов Европы возвышались мраморные залы с полками, уходящими в архитравы подобно Вавилонским башням. На них стояли книги почти такой же высоты и толщины, как человек.

Во дворце Ахуда можно сидеть в окружении копий старинных глобусов Меркатора, среди пыли и безмолвия. Здесь, по меньшей мере, ценят и хранят книги. Но в чрезмерном уважении по отношению к ним ощущаешь намек на полярность предшествующих столетий. Тогда элита имела доступ к запрещенным знаниям, но остальное население преднамеренно лишили этого.

Картахена-де-лас-Индиас, 1634 г.

Нечто необычное, относящееся к моральному компасу, созданному инквизицией под двойным воздействием экспансии и страха перед знанием, слилось воедино в удивительном случае 1634 г. Это произошло в Картахене (Колумбия). Корабль «Нуэстра Сеньора де Монтсеррат» прибыл в порт из Кашеу в Гвинее-Бисау под командованием капитана Диего Барасса, доставив более 300 контрабандных рабов, спрятанных под палубой полуюта. Во время сорокадневного морского перехода из Африки невольники жили в ужасающих условиях[1219].

После прибытия 30 июля корабль досмотрел секретарь инквизиции. Он искал на борту запрещенные книги. Условия на таких судах подробно и красочно описаны во время последующего визита в том же году на борт другого из них — на сей раз, он прибыл из Анголы. «Огромное количество чернокожих мужчин и женщин были спрятаны под матами из травы, которыми их накрывали. Их оказалось очень много, причем они так сгрудились в одну огромную кучу, размещаясь друг на друге, что с огромнейшими трудностями удалось добраться до входа и пройти в пространство под палубой полуюта. Но все равно я смог преодолеть немногим более полпути, так как чернокожие заблокировали весть проход. Стояла настолько невыносимая жара, что я не выдержал и развернулся, чтобы уйти, заставив двух матросов с борта корабля пойти вперед с зажженными свечами, пробираясь между чернокожими. Казалось, что там спрятано более 400 человек»[1220].

На борту «Нуэстра Сеньоры де Монтсеррат» из Кашеу секретарь инквизиции приступил к тщательному досмотру. Однако чиновник не обнаружил книг, запрещенных трибуналами. Поэтому он удовлетворенно закончил визит, не предпринимая никаких действий[1221].

Запрещенные книги, вероятно, были проклятием для инквизиции. Но ужасающие условия, в которых находились контрабандные рабы, в этом случае не удостоились даже упоминания. С теологической точки зрения бездействие официальных представителей было оправдано. Ведь папский престол пожаловал моральную легитимность работорговле — своего рода спасению душ. Возможно, чем больше душ удавалось впихнуть в это вонючее чистилище из гниющей древесины, пересекающей океан, тем было лучше. Но это, разумеется, открывает нам только то, что ни одна догма не может оказаться достаточно благочестивой, чтобы заслужить наше твердое одобрение.

Безусловно, другое использование той же самой догмы привело к попытке запретить определенного рода литературной продукции доступ в иберийское общество. Как мы видели ранее, к 1583 г. запретили многих великих авторов, включая Данте, Эразма, Томаса Мора и Овидия. Хотя инквизиторы интересовались больше теологией, чем литературными трудами[1222], великих продолжали исключать. В конце XVI и начале XVII вв. было много неоднократных жалоб, что в Испании невозможно достать труды Макиавелли[1223]. В 1659-60 гг. начались затянувшиеся дебаты в Сарагосе и Мадриде по поводу Бартоломе де Лас Касаса.