Тоби Грин - Инквизиция: царство страха

• Название: Инквизиция: царство страха
• Автор: Тоби Грин
• Издательство: ООО «Изд-во ACT»; ООО Изд-во «ACT МОСКВА»
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-061074-7; 978-5-403-01989-7

Святейшая католическая инквизиция. Словосочетание, на века ставшее символом подавления свободной мысли, ужаса, тотальной слежки, безжалостных пыток…

Но сколько правды за этими чудовищными мифами?

Почему современники — особенно вначале — вовсе не считали инквизицию ни пугающей, ни несправедливой?

Почему именно инквизиция всемерно поддерживала путешествие Колумба?

И правда ли, что в действительности инквизиторы сплошь и рядом выполняли обычные полицейские функции?

Против кого и чего сражались инквизиторы? По какому принципу строилась их сложная, разветвленная организация?

И как удалось инквизиции продержаться столь долго?

Об этом рассказывает Тоби Грин в своей оригинальной и удивительно интересной книге!

---

Даже во второй половине XVII века, когда значительно сократилось применение пыток инквизицией, общественность еще полностью не приняла это. К тому времени, как мы увидим далее, уже удалось успешно насадить атмосферу террора.

Страх, разумеется, является прекрасным инструментом для консолидации власти в усиливающемся авторитарном государстве. Его же, при успешном и правильном внедрении, всегда можно возбудить во имя борьбы добра со злом против тех, кто представляет экономическую или политическую угрозу.

Как обнаружит инквизиция, изобрести врагов оказалось легко. Но выяснилось, что невозможно решить проблемы, возникающие позднее. Люди, преданные церкви, становились ее врагами после пребывания в застенках инквизиции. Об этом свидетельствуют показания Изабеллы Лопес, сделанные в 1594 г. после того, как она побывала в тюремных камерах инквизиции: «Мы с мужем ни в чем не виновны, — сказала она священнику Мануэлю Луису. — Мы никогда не были евреями, но под пытками и угрозой смерти мы признались в этом… Некоторые люди вошли в эти камеры христианами, а вышли оттуда евреями. И все это происходило из-за лжи и пыток, которым инквизиторы подвергали их»[337].

Инквизиция достигла эффекта, прямо противоположного своим намерениям. Вместо возвращения вероотступников в лоно церкви она превратила лояльных католиков в отступников. И если что-нибудь было способно сделать из обычных подданных государства мятежников, так это легализованный процесс инквизиторских расследований. Ибо здесь мы сталкиваемся с системой правосудия, в которой правда — жалкая третьесортная вещь для в сравнении с предубеждениями и властью.

Впервые этот легализованный процесс ввел арагонский инквизитор Николас де Эмерик в XIV веке. В своем руководстве для инквизиторов Эмерик отмечал: предпочтение следует отдавать тем судьям инквизиции, «которые не обязаны соблюдать юридический порядок. Поэтому упущение законной формальности не превращает процедуру расследований в незаконную»[338]. Иными словами, весь процесс следствия зависел от прихоти инквизитора.

Руководство продолжало в том же духе. Показания убежденных еретиков принимались только тогда, когда они обвиняли кого-то еще, но не в том случае, если давались показания в чью-то пользу. Ведь «если еретик свидетельствовал в пользу обвиняемых, то возникали основания полагать: он поступает так из-за ненависти к Церкви… Но эта презумпция исчезает, когда тот же самый еретик дает показания против обвиняемого»[339].

Показания родственников, слуг, детей и супругов принимали только в том случае, если они обличали обвиняемого, но не при свидетельстве в чью-либо пользу[340]. Общее отношение к заключенному выражено в краткой форме Эмериком, когда он излагал свою точку зрения на смерть в пыточной камере — один из видов ненавистного колдовства, рассчитанного на расстройство инквизитора. «Даже пытка не является надежным способом добиться правды… Существуют и такие, кто с помощью колдовства не чувствуют боли и готов скорее умереть, чем покаяться»[341].

Правда, это потрясающее руководство было до некоторой степени модифицировано в «Инструкциях», выпущенных в 1484 г. Томасом Торквемадой. В качестве практического кодекса для испанской инквизиции, они оставались ключевыми при введении соответствующих законов[342]. С самого начала заключенным инквизиции фактически ничего не сообщали ни относительно обвинений, выдвинутых против них, ни о тех, кто обвинял их. Наоборот, на первом слушании дела обвиняемого спрашивали о том, кем были его родители, дедушки и бабушки, а затем о том, имелись ли у них какие-нибудь личные враги, которые могли оговорить их с преступными намерениями.

Это было особенно мучительной частью суда. Отчаявшись, обвиняемые, опасающиеся показаний против них, без остановки называли целые списки имен людей, которые, как утверждалось, были их «заклятыми врагами». Многие из названных людей, возможно, вообще оказывались не врагами, а членами семьи, друзьями и знакомыми. И по доносу заключенных они оказывались в том же положении, что и сами жертвы.

Например, Луис Фернандес Суарес на своем суде в Картахене в 1637 г. обвинил десять человек в том, что они были его личными врагами. Но свидетели, которые выступили вскоре после этого, заявили: до ареста Фернандес Суарес был деловым партнером многих из них[343].

Луис Гомес Баррето, арестованный в то же самое время, заявил, что имел несколько врагов. С одним из них у него в 1627 г. возникли разногласия относительно отправки рабов в Панаму, а с другим были проблемы по возвращению долга[344]. Позднее в пыточной камере заключенные, скрученные веревками на потро, выкрикивали, что тот или иной человек был врагом их дяди или отчима[345]; что еще кто-то должен им огромную сумму денег и надеется увидеть их полный крах. Такую атмосферу подозрительности разжигала анонимность обвинителей.

Как мы уже видели, арагонцы считали новую юридическую практику чрезмерно жестокой. Особенно их беспокоило то, что они не знали свидетелей (см. главу 1). И действительно, даже в конце 1521 г. арагонцы продолжали требовать публикации имен свидетелей, хотя подобные требования было принято игнорировать[346].

Историк Хуан де Мариана так сформулировал это в своей истории Испании, написанной в 1592 г.: «С самого начала инквизиция оказалась слишком обременительной для испанцев. Больше всего их поражало то, что детям приходилось расплачиваться за грехи родителей, что обвиняемые не знали (им не сообщали) имена тех, кто обвинял их, а у доносчика не было очной ставки с обвиняемым. Имена свидетелей никогда не публиковались. Все это противоречило тому, что раньше было общепринятой практикой в других судах»[347].

И вновь поражает то, что в самом начале эксцессы инквизиции не казались нормальными и приемлемыми по стандартам того времени. Юридическую практику новой организации расследований первоначально рассматривали в качестве общего нарушения обычного законного судопроизводства. Но Мариана и другие защитники инквизиции доказывали: общество должно меняться в зависимости от вызовов, предъявляемых временем[348].

Как только люди поверили в то, что со всех сторон окружены врагами, они молча и неохотно согласились с применением чрезвычайных методов допросов.

Безусловно, анонимность свидетелей предоставляла полную свободу для распространения зависти и мести. Она предполагала, что инквизиция не должна нести ответственности за нарушение судопроизводства в своих действиях.

Нет ничего удивительного в том, что принцип секретности ревностно охранялся. Тех, кто нарушал его, жестоко наказывали. В марте 1563 г. Грегорио Ардиду приговорили к галерам, где он должен был оставаться рабом в течение шести лет, а также к 100 ударам плетью за нарушение секретности инквизиции. Кристобаль де Арнедо получил 200 ударов плетью и был отправлен на галеры на восемь лет за такое же преступление[349].

Но в то же время официальные служители инквизиции могли действовать с предельным лицемерием, сообщая имена свидетелей, когда готовился арест определенной персоны, если сообщение оказывалось выгодным для них[350]. Они были крайне заинтересованы в том, чтобы людей мучила совесть. Инквизиторы испытывали своих жертв и были готовы подвергать их мучениям, чтобы вызвать «правильную» реакцию. Однако эти правила не определяли их собственную нравственную сторону жизни.

Самое пагубное воздействие этого кодекса секретности на общество, как отмечает Мариана, заключалось в культивировании настороженности и разобщения[351]. Практика расследований насаждала и поддерживала атмосферу общей подозрительности в обществе и выдумывание историй ради того, чтобы избежать пыток.

Во время первого слушания дела помимо вопроса заключенному, есть ли у него враги, его также спрашивали: знает ли он или подозревает ли, почему его вызвали в трибунал? Не совершил ли он нечто такое, что противоречило догматам церкви? Если обвиняемый отвечал, что не имеет ни малейшего представления о причине вызова, его отправляли в камеру, чтобы он как следует подумал над этим.

Затем начинался этап игры в кошки-мышки. Инквизиторы старались любыми средствами добиться той правды, какой, по их убеждениям, она должна оказаться. Обвиняемые пытались покаяться по возможности в меньшем количестве прегрешений (если и были виновны). Либо они во всеуслышание заявляли о своей невиновности.

После окончания начального периода судопроизводства в Испании, когда дела рассматривались вместе, этот этап зачастую длился в течение многих лет. Один из заключенных в Перу, Мануэль Энрикес, провел в тюрьмах Лимы двадцать девять лет. И лишь затем он был сожжен на костре в 1664 г.[352] Обвиняемые гнили в камерах, их вызывали на допросы по прихоти мучителей, которые заявляли: у инквизиции есть «доказательства, полученные из надежных источников» о том, что арестант скрывает правду.