Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

• Название: 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны
• Автор: Майкл Карлей
• Издательство: Грантъ
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-89135-309-1

Канадского историка пустили в бывшие советские архивы и вот он всю книжку удивляется: «Ну надо же! Всё так оно и было, как СССР рассказывал». Несмотря на это, наш канадский друг почему-то твёрдо убеждён, что в предвоенное время СССР обязан был отстаивать англо-французские интересы, а не свои собственные. — DS

Концы страниц размечены в теле книги так: <!-- 123 -->, для просмотра номеров страниц следует открыть файл в браузере. — DS

---

27 января журналист Верной Бартлет опубликовал в лондонской «News Chronicle» статью, в которой говорилось об «опасности» «германо-советского сближения». На следующий день Виль сообщил Мерекалову по телефону, что переговоры отменяются; Шнурре был отозван в Берлин по непредвиденному и срочному делу, и Виль не мог сказать, когда его миссия сможет возобновиться. Мерекалов счел что причиной отмены поездки Шнурре в Москву стал именно «шум» в западной прессе и «нацистско-советском сближении».25

Литвинов также немало раздумывал над срывом миссии Шнурре, но его недоверие к французам и англичанам было настолько глубоким, что порой, казалось, граничило с паранойей. Он приказал Мерекалову разузнать, что случилось на самом деле, предполагая такое развитие событий: если немцы могли быть обеспокоены нежелательным разглашением своих планов, то у англичан и французов было еще больше причин для беспокойства. Не спешите так связываться с Советским Союзом, могли сказать они немцам, подождите новых уступок от нас. Слухи об ответном визите Бонне в Берлин, казалось, подтверждали эти подозрения.26

Но на этот раз Литвинов ошибался. Британцы едва ли заметили миссию Шнурре, а в Париже оставались глухи к предупреждениям Пайяра. Статья из «News Chronicle» была без комментариев перепечатана в московских газетах; это вызвало отклик Пайяра, что в былые дни такая публикация непременно вызвала бы негодование Советов. Складывалось впечатление, что статья (Майский имел связи с Бартлетом) инспирирована самим советским руководством и была призвана просигнализировать о разочаровании Советов в политике коллективной безопасности и подготовить советское общественное мнение, на всякий случай, к радикальному изменению во внешней политике. Озабоченность Пайяра была ясна: статью Бартлета можно считать отправной точкой возможного поворота в политике, и как таковая она заслуживает самого серьезного внимания.27 К предостережениям Пайяра тоже стоило прислушаться всерьез, но сам «поворотный момент» еще не наступил.

Устроив такую демонстрацию возможностей, на тот случай, если французское и британское правительства будут продолжать поддаваться на нацистское запугивание, советское руководство сочло необходимым немного подбодрить французское и британское посольства в Москве. В разговоре с послом Сидсом Литвинов выразил свое недовольство улучшением советско-германских экономических отношений; чем больше немецких специалистов, сказал нарком, тем больше немецких шпионов.28 А Потемкин намекнул Пайяру, что хоть советское недовольство (как это было представлено в статье Бартлета) во многом оправданно, заключения о возможном советско-германском сближении, выводимые из этого, остаются целиком на совести автора и не имеют никакого касательства к позиции советского правительства.

Пайяр спросил у Потемкина, не имеют ли нацисты желания перейти от переговоров экономических к политическим. «Я выразил в этом сомнение, — сказал Потемкин, — но тут же спокойно напомнил Пайяру, что мы никогда не отказывались от урегулирования наших отношений с государством и что в протоколе к франко-советскому пакту о взаимной помощи нами и французами зафиксирована желательность политического сотрудничества с той же Германией в плане укрепления мира и коллективной безопасности». И разве нет иронии в том, продолжал Потемкин, что именно нацистская Германия выразила больше готовности, чем Франция продавать Советскому Союзу военное оборудование? Тут Потемкин коснулся застарелой обиды, относящейся еще к 1936 году — саботажа французами советских заказов на военные поставки. Пайяр, как заметил Потемкин, был озабочен советско-германскими экономическими консультациями, хотя и сообщил в отчете, что отношение советского руководства ко Франции и Англии улучшилось по сравнению с концом января. Нам следует спешить, предупреждал Пайяр, чтобы извлечь выгоду из этой ситуации, иначе мы рискуем увидеть крутой разворот Советов в сторону нацистской Германии.29

А советско-германские отношения перешли тем временем в скрытую фазу. Виль сообщил Мерекалову, что Шнурре в Москву не поедет, но переговоры могут вести германский посол Шуленбург и советник Хильгер. Немцы хотели избежать шумихи в прессе, говорил Мерекалов, которая неизбежно поднялась бы при посылке делегации прямо из Берлина. И в феврале у немцев состоялись две встречи с Микояном, хотя ничего конкретного на них не было решено.30

4

Невероятно, но на Кэ д`Орсе не наблюдалось никакой заметной реакции на доклады Пайяра, хотя уже появились знаки, что Ванситтарт Добился некоторого успеха, предлагая постепенно открыться советскому правительству. 19 февраля посол Сидс проинформировал Литвинова что британское правительство хотело бы послать в Москву Роберта Хадсона, министра внешней торговли. Он был уполномочен обсудить торговые вопросы, но еще, намекнул Сидс, Лондон надеялся на общее улучшение отношений. Литвинов намек понял, но принялся сетовать на бесконечную цепь англо-французских капитуляций: а заверения наоборот «в наши дни... были свободно даны и свободно потеряны». Отдельной презрительной усмешки Литвинов удостоил Бонне, назвав его «настоящим капитулятором». В сложившихся обстоятельствах, добавил Литвинов, Советскому Союзу следует «быть в стороне». Но Сидс продолжал настаивать, что в Англии на самом деле произошло изменение в настроениях. Все это прекрасно, отвечал Литвинов, но сейчас необходимо изменение не в настроениях, а в действиях.31

В это же самое время в Москву, на замену Кулондру, прибыл новый французский посол. Это был Поль-Эмиль Наджиар, карьерный дипломат, последним местом службы которого был Китай. Подобно Альфану и Кулондру он был твердым сторонником улучшения франко-советских отношений, но в Париже к его мнению, как и ко мнению его предшественников, не особенно прислушивались. Впервые Наджиар встретился с Литвиновым и Потемкиным на следующий день, 8 февраля. Они выразили ему как само собой разумеющееся, что Советский Союз готов к сотрудничеству с Францией и Британией, но вместе с тем отметили, что в последнее время эта готовность не встречала взаимности. И если англо-французское отношение к сотрудничеству изменится, советское правительство будет это лишь приветствовать. «...Но мы можем обходиться и без него и поэтому гнаться за ним не будем».

Потемкин был более дружелюбен, чем Литвинов, но и он упрекнул французское правительство за пассивную политику в восточной Европе, которая бросала Польшу и Румынию на произвол судьбы. Польский альянс, французско-советский пакт, отношения с малой Антантой (Югославия, Чехословакия, Румыния) — все это, похоже было в прошлом для французской внешней политики. Наджиар возражал, что такое заключение было «преждевременным», хотя и соглашался, что во Франции существует оппозиция сотрудничеству с Советским Союзом. Во всем, что коснется ваших устремлений к улучшению франко-советских отношений, сказал Потемкин, вы можете рассчитывать на полную поддержку Москвы. В кратком отчете Литвинова об этой встрече — чего, естественно, нет в отчете Наджиара — встречается наблюдение, что посол «давал понять» отнюдь не полного совпадения его личных взглядов с «капитулянтской политикой» его правительства.32

Но что бы там ни говорил Наджиар, вести из Парижа приходили совсем неутешительные. Суриц, среди докладов о беседах с французскими политиками и чиновниками, представил подробный отчет о своих разговорах с Блюмом и Манделем. Общее впечатление получалось довольно мрачным; еще один весомый штрих к картине «упаднической» Франции, в духе Дюрозелля и Вебера. Французское правительство самодовольно полагало, что все его «бывшие друзья» сами в надлежащее время вновь отыщут путь во французский лагерь, без каких-либо усилий со стороны Франции. Это самодовольство могли поколебать только упорные слухи о нацистском флирте с Польшей и сдвигах в германо-советских отношениях. «Как «сигналы», — отмечал Суриц, — поэтому небесполезны».

Что касалось французских политиков, то Блюм был настроен предельно пессимистично и ждал, что Даладье и Бонне приведут Францию «к новому Седану». И это позиция, отмечал Суриц, лидера крупнейшей и наиболее сильной партийной фракции во французском парламенте! Мандель однако был в «полной оппозиции» к Блюму. Он был «абсолютно чужд какой-либо сентиментальности. Это чистейшей воды рационалист с налетом цинизма и с большой склонностью к заговорщичеству и интригам». Не афишируя этого, Мандель предпринимал постоянные усилия с целью устранить Бонне, писал Суриц.

«Он подбирает факты, слухи, материалы и ждет своего часа. В сентябрьские дни, когда он предвидел близкую войну и предвкушал роль второго Клемансо, он уже мылил веревку для Бонне. Сейчас он притаился, но его злоба против Бонне не ослабела. Если хочешь что-нибудь узнать о Бонне, нужно идти к нему».