Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

• Название: 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны
• Автор: Майкл Карлей
• Издательство: Грантъ
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-89135-309-1

Канадского историка пустили в бывшие советские архивы и вот он всю книжку удивляется: «Ну надо же! Всё так оно и было, как СССР рассказывал». Несмотря на это, наш канадский друг почему-то твёрдо убеждён, что в предвоенное время СССР обязан был отстаивать англо-французские интересы, а не свои собственные. — DS

Концы страниц размечены в теле книги так: <!-- 123 -->, для просмотра номеров страниц следует открыть файл в браузере. — DS

---

«Россия нам не друг, хотя в определенных условиях могла бы стать нашим союзником», отмечал Фрэнк Эштон-Готкин, экономист Форин офиса. «Многие из ее вторжений в европейскую политику, такие как франко-советский пакт, интервенция в Испании и невыполненные обещания чехам, оказали весьма пагубное действие. Но Россия остается весьма важным центром массы в шатком европейском равновесии...»

Кадоган противился сближению с Москвой, так как британскому правительству было нечего предложить: «тогда нам очень скоро придется обнародовать, что в нашем буфете пусто». Сталин мог начать задавать щекотливые вопросы о том, что Британия готова или не готова сделать в случае советско-германского конфликта. Он мог, например, «спросить, будет ли состоять наше непрямое сотрудничество [с Германией] только в невмешательстве и позволении немцам делать все, что им вздумается. А на этот вопрос вовсе нелегко ответить — я не думаю, что даже в лучшем случае мы могли бы дать Сталину ответ, которого он хочет...»

Взгляды Кадогана вполне подтверждали бы советские подозрения о британском безразличии к судьбам восточной Европы, но они не вполне удовлетворяли Галифакса, который и пригласил Ванситтарта кое-что прокомментировать. «Англо-советские отношения», писал Ванситтарт «находятся в весьма неудовлетворительном состоянии. Такая их обреченность не только достойна сожаления, но и опасна, а поддержание их в таком состоянии выразится в самом ближайшем будущем в еще большей опасности. Они находятся в столь плачевном состоянии из-за убежденности русских, что мы в течение всего 1938 года просто бойкотировали их, и я думаю, с этим очень трудно спорить, потому что сей факт признается практически всеми. Мы никогда не оказывали им нашего доверия, не стремились установить с ними близкого контакта; именно этот факт и объясняет развитие изоляционизма, который сейчас набирает силу в России. Такое положение вещей и эти тенденции мы и должны исправить, и как можно скорее».

Правда Ванситтарт слабо представлял, как это сделать практически. «Больше всего русским нужен жест». Он предлагал послать в Советский Союз кого-нибудь из министров кабинета — Роберта Хадсона или Оливера Стэнли, — как бы для продолжения торговых переговоров. Галифакс попросил Ванситтарта развить свои идеи подробнее.18 Это означало определенный прогресс — для тех, кто приветствовал улучшение отношений с Советским Союзом, — но не было решительным сдвигом в политике. Чемберлен все еще надеялся на всеобщее замирение с Гитлером. И не склонен был позволять Форин офису шагать слишком быстро навстречу Москве; да и Кадоган был на месте, не позволяя Галифаксу сбиваться с курса.

Хотя и сам Галифакс не выражал особого желания сбиваться. Еще осенью 1937 года, будучи лордом-председателем, он встречался с Гитлером во время своего широко освещаемого в прессе визита в Германию. Галифакс «рассказывал мне», вспоминает член парламента от консерваторов Ченнон, что «ему понравились все нацистские лидеры, даже Геббельс, и вообще, визит оказался впечатляющим, интересным и приятным. Он считает этот режим абсолютно фантастичным, возможно даже слишком фантастичным, чтобы воспринимать его всерьез... У меня буквально отпечаталось в памяти все, что он рассказывал...»19. Галифакс сменил на посту министра иностранных дел Идена в феврале 1938 года, к большому облегчению Чемберлена, который считал, что с Иденом в случае чего невозможно будет справиться. Перед Мюнхеном Галифакс поддерживал политику Чемберлена в отношении Германии, хотя во время сентябрьского кризиса и потом, уже в 1939 году, выражал колебания. Это был типичный представитель британского высшего сословия, подчеркнутый англичанин, заседающий в палате лордов и очень консервативный. Высокий и долговязый, лысеющий и представительный он был несколько застенчив и не любил острых ситуаций, предпочитая избегать прямых конфликтов. Будучи министром иностранных дел, Галифакс находился под влиянием Кадогана, но прислушивался и к Ванситтарту, а иногда, к огорчению Кадогана, даже следовал его советам. Если Чемберлена можно считать непреклонным противником улучшения англо-советских отношений, то Галифакс, тоже не приветствуя их, был все же более гибок. Он часто встречался с Майским, который бывало даже испытывал его терпение, но Галифакс, оставаясь истинным английским джентльменом почти никогда не выказывал своего раздражения. Галифакс не был твердолобым умиротворителем, но неизменно склонялся к тому, чтобы прислушиваться к немцам, в надежде что они изменят свою позицию, даже после того как началась война.

В тот самый день, когда Ванситтарт представил Галифаксу записку о возможной миссии в Москву, он отправился с визитом к Майскому, пожаловаться — уже не в первый раз и не особенно маскируясь — на политику Чемберлена. Ванситтарт был «крайне тревожен», отметил Майский; он был «очень недоволен положением дел как в Англии, так и во Франции и не стеснялся открыто критиковать политику премьера. По его мнению, 1939 год будет решающим годом». Ванситтарт доказывал, что британские, советские и французские интересы полностью совпадают, и если не проявлять должной осмотрительности, Гитлер расправится с каждым из них поодиночке, — «как едят артишок лист за листом». «Я заметил, что Ванситтарт обращается со своими аргументами не по адресу. СССР все время отстаивал принцип коллективной безопасности, в то время как Лондон и Париж его систематически подрывали (Ванситтарт с этим согласился)... Ванситтарт выражал также надежду, что политика "умиротворения" в Англии скоро придет к заслуженно бесславному концу».

3

Пока Майский ждал, сбудутся ли ожидания Ванситтарта, дипломатические отношения между Берлином и Москвой все больше оживлялись. 5 января бывший германский посол в Москве Рудольф Надольный и коммерческий советник московского посольства Густав Хильгер связались с Алексеем Ф. Мерекаловым, советским послом в Берлине, чтобы выяснить, не желает ли советское правительство возобновить замороженные в марте 1938 года переговоры о получении кредита в 200 млн марок. Немцы, сообщал Мерекалов в своей телеграмме в Москву, заявили, что они готовы к переговорам и дали понять о возможности некоторых уступок касательно сроков предоставления и погашения кредита и даже снижения процента. Ни о каких политических условиях, вообще ни о каких связях с политикой не упоминалось, и в опубликованном резюме телеграммы Мерекалов не давал никаких комментариев относительно германской инициативы. Тремя днями позже Анастас И. Микоян, нарком внешней торговли, ответил, что советское правительство готово возобновить переговоры по кредиту на основе предложенных немцами условий. Микоян предлагал, чтобы переговоры проходили в Москве.21

Мерекалов нанес визит Э. Вилю, директору экономического отдела германского министерства иностранных дел, чтобы сообщить ему об ответе Микояна. Виль воспринял это известие с удовлетворением и заверил, что сделает все от него зависящее, чтобы получить позитивный ответ от своего начальства. На следующий день Мерекалов присутствовал на ежегодном дипломатическом приеме по случаю Нового года в Берлине. Он сообщил, что виделся там с Гитлером: «Обходя послов, Гитлер поздоровался со мной, спросил о житье в Берлине, о семье, о поездке в Москву, подчеркнул, что ему известно о моем визите к Шуленбургу в Москве, пожелал успеха и распрощался» Потом подошел Риббентроп в сопровождении других правительственных чиновников, но они ограничились только протокольными любезностями. Мерекалов не выводил из этой краткой встречи никаких политических следствий и никак не связывал ее с предложением возобновить переговоры по кредиту.22

Через восемь дней Мерекалов опять прибыл с визитом к Вилю и нашел его на этот раз в компании Карла Шнурре, главы немецкой торговой делегации и Хильгера. Немцам не нравилась идея переговоров в Москве, но они тем не менее согласились. Шнурре должен был отправиться туда в конце января, после трехдневной остановки в Варшаве; он был готов остаться в Москве до середины февраля, а затем опять должен был вернуться в Варшаву для переговоров с поляками. Мерекалов спросил, наделен ли Шнурре полномочиями обсуждать порядок и условия сделки, и Шнурре подтвердил свои полномочия. Для переговоров, казалось, было готово все, включая визу для супруги Шнурре, с тем чтобы она могла осмотреть достопримечательности Москвы.23

Французское и британское руководства узнали о планирующихся переговорах как раз в течение тех двух недель, которые оставались до их начала. Реакции от англо-французов не последовало почти никакой, что может удивить читателей, которые знакомы с неоднократными предупреждениями Кулондра об опасности нацистско-советского сближения. В Форин офисе даже Коллье, который всегда был настороже относительно любых признаков сближения немцев с Советами, не обратил особого внимания на сообщение об уже запланированных переговорах. Пайяр сообщал из Москвы об ожидаемом приезде Шнурре, но считал, что переговоры не выйдут за рамки чисто экономических вопросов.24