Михаил Пришвин - Дневники 1928-1929

• Название: Дневники 1928-1929
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-268-00566-9

Книга дневников 1928–1929 годов продолжает издание литературного наследия писателя.

Первая книга дневников (1914–1917) вышла в 1991 г., вторая (1918–1919) — в 1994 г., третья (1920–1922) — в 1995 г., четвертая (1923–1925) — в 1999 г., пятая (1926–1927) — в 2003 г.

Публикуется впервые.

---

Прошел месяц. Началась охота на уток. Охотники в трактире говорили о слабом перелете, потому будто бы, что весна запоздала и не вся утка на крыле.

— Я знаю почему, — моргнул мне Гашин.

— Почему же?

— Я вам говорил: потому что отменили весеннюю охоту.

Я ничего не понимал. Он мне пояснил:

— Я же вам сказывал: весной бьют селезней, а как их не было, то они били уток, потому и уток теперь меньше.

Я не мог удержаться от смеха. Ободренный тогда в трактире сочувствием, он на своем успехе теперь создал целую теорию. Но он слишком увлекся, этому уже никто не поверил и все стали смеяться над теоретиком.

Окорок. Продолжение рассказа «Кость» (о Ромке).

Через некоторое время оказалось, я не все сказал о чувстве собственности у собак. Случилось, у нас в береженом окороке завелись маленькие белые черви. У хозяев это не значит, <что> ветчина вконец испортилась. Места поражения очищают ножом, а окорок вывешивают на ветер и солнце. Так приготовляется знаменитая вестфальская ветчина. Так мы повесили ветчину в саду, а собак независимо от этого хозяйственного дела выпустили побегать. Ромка стал носиться, а Кента, потянув нос, повела по ветчине и, обнюхав воздух, легла под деревом, на котором висел окорок. Через некоторое время прибежал Ромка и, учуяв ветчину, попробовал лапиться на дерево. Тогда Кента вскочила и вмиг прокусила ему губу. Он с визгом убежал, а она легла на свое место. Сосед подошел к забору, она бросилась с лаем. Сосед отошел, она легла. На другой день развесили у нас в саду белье для просушки. Опасное дело, приходится то и дело выбегать из дома и посматривать. Вдруг мне мелькнула мысль. Я принес окорок, подвесил его на веревке рядом с бельем, и Кента сейчас же взялась стеречь и белье и окорок. Она служила бескорыстно. Ее злобное личное чувство собственности обернулось для нас благодетельной силой.

6 Августа. Со вчерашнего вседневного и потом всенощного дождь продолжался до утра. Громкоговоритель не смолкал.

— В этом доме нет хозяйской струны (руки). Все избалованы, все надеются на «барина» и каждый ведет свою отдельную линию: дурачок свою, бабушка свою (взять свою часть и уйти к дочери), Нюша тоже года два-четыре поживет и потребует свою часть по-новому женскому праву. А дочери бабушки тоже не дремлют. Из Мергусова наезжают с оравой детей. Бабушка им блины. Да притаит яиц, масла. Несколько раз накрыли. И вот бабушка теперь ходит виноватая, ей голосу нет. Другая дочь в Заболотье сманивает мать к себе, говорит: «мы похороним». Той, конечно, расчет: бабушка принесет свою часть, а потом ведь и нянька, детей куча, нянька необходима, а ведь нянька теперь 7 рублей!

К рассказу «Окорок». Семен Парфеныч из Смычки № 13, он знакомый человек, ходит к нам когда замок починить, когда петли на дверях поправить, понимает в мебели, может оклеивать квартиры, клопов и блох истребляет со всеми зародышами, выпить не дурак и, выпивши, не дурит, а становится даже умней и разговорчивей. Увидев червей в окорочке, мы позвали Семена Парфеныча. Он взял ножик, вычистил пораженные места, а окорок подвесил в саду на дереве под солнце и на ветер.

— Не сомневайтесь, — сказал Семен Парфеныч, — самая лучшая вестфальская ветчина приготовляется всегда таким способом.

— С червями? — удивился я.

Он моргнул нам, оглянулся на близкий забор соседа и указал в противоположную сторону, где была лавочка. Мы поняли, что Семен Парфеныч выпивши и желает поговорить по душам.

А между тем собака моя Кента, гуляя по саду, учуяла окорок на дереве. Долго смотрела наверх, потом что-то решила про себя и улеглась прочно под этим деревом. Другая собака, ее дочь Нерль, бегала просто, не имея никакого подозрения насчет окорока.

Мы сели на лавочку. Семен Парфеныч сказал вполголоса:

— Вы на червей жалуетесь, как им при нынешней власти не быть. Ведь червяк сам по себе не виноват, он тоже кушать хочет, виноват хозяин.

Надоела мне эта вековечная мужицкая журьба. Я сказал:

— А кто в кооперативе теперь, все больше мужики. Вы же сами из крестьян?

— Извините, — обиделся Семен Парфеныч, — я из мещан. А это вы совершенно верно заметили, что все из мужиков, вот вся и беда: известно, какая крестьянская жизнь, лук и квас, а тут вот лежит ветчина.

Я запротестовал, указал на хорошие стороны нашего времени. Семен Парфеныч ответил:

— Извините, Михаил Михайлович, я не о хороших сторонах веду речь, мы же начали о червях, откуда черви берутся. Вот в нашей жизни никто не замечает, кроме нас, специалистов, что блох везде за последние годы стало меньше. Вы на это не обратили внимания?

Я был поражен. Довольно давно я занимаюсь собаками и в прежнее время каждое лето боролся с блохами. А в последние годы действительно блох не было. Но самое удивительное было, я тем был поражен, что не заметил даже этого чрезвычайно важного для моих потомственных собак явления. Я воскликнул:

— Но ведь это ценное открытие, как же я это не заметил. Вот удивительно!

— Не удивляйтесь, — ответил Семен Парфеныч, — хорошего мы никогда не замечаем. А вот наверно вы заметили избыточное размножение клопов в последние годы.

Это я знал.

— Вот почему, — продолжал Семен Парфеныч, — и я тоже обращаю внимание на дурные стороны кооператива, потому что человек, и особенно необразованный человек, мужик, по природе своей хищник, а между тем поставлен у самого продукта.

Семен Парфеныч остановился, потому что Кента зарычала, почуяв, вероятно, приближение соседа к забору. Мне показалось это странным: Кента охотничья собака, во избежание неприятностей так дрессирована, что на людей не рычит. Что бы это значило?

Разгадка этого странного явления явилась в следующее мгновение. Семен Парфеныч не успел и рта открыть. Нерль соскучилась по матери и побежала к ней, но как только она к ней подошла на пять шагов, Кента бросилась и укусила ее. С визгом Нерль прибежала ко мне, а Кента вернулась и легла под деревом с окороком. Я понял все. Если дать Кенте пищи больше того, что она может съесть, то она лежит у остатков и никого к ним не пускает, слегка рычит даже на меня: это ее неприкосновенная собственность. Но окорок висел высоко, это не ее собственность, но все равно, раз это ей недоступно, а окорок от этого не переменил своих качеств, и притом он хозяйский окорок, от хозяина, глядишь, и тебе перепадет, то она стала оберегать хозяйскую собственность как свою.

Я сделал опыт. Подошел к дереву, погладил собаку. Она на меня не рычала. Послал Семена Парфеныча. Он едва уцелел от укуса. После того Семен Парфеныч сказал:

— Вот видите, собака и та понимает, что хозяйскую собственность надо оберегать, а наши товарищи каждый о себе только думает, каждый хап, хап и хап.

— Что же делать, Семен Парфеныч, скажите. Вы понимаете, как блох истреблять, клопов, тараканов, но как это страшное зло победить?

— Это не зло, — ответил С. П., — какое это зло: каждому есть хочется.

— Все равно, зло не зло, а из-за этого жить нельзя. Как сделать, чтобы это зло нам стало добром. Ну-ка, мудрец, разрешите!

— Никакой мудрости тут нет, — сказал Семен Парфеныч, — глядите на собак: хозяину надо окорок повыше повесить, любоваться — любуйся, а хапнуть ни-ни!

— Но как же это сделать?

Семен Парфеныч не мог ответить, а я… <8 нрзб.>.

Я ходил с Нерлью на Журавлиху и вернулся домой под проливным дождем. Из чока ударил по крякве{34} 10-м номером на 70 шагов своим универсальным зарядом и поломал ей крылья. Кроме того, убил гаршнепа и трех бекасов. Пока я ходил без ружья, я смотрел на работу Нерли по-хорошему, не считая ее промахов. Теперь на охоте вижу только промахи. С Кентой принес бы я 10 бекасов или больше. Ее недостаток — короткая стойка издалека и последующее стремление, хотя и тихо, подобраться поближе к дичи. Вследствие этого я опаздываю на возможность выстрела в меру. Я выдумал прием, во время первой остановки издали кричать: «Подожди!» Два раза мне удалось это сделать, Нерль оглянулась на крик «Подожди!». Я погрозил ей. Она задержалась, и я успел подойти. Еще упражняя ее, отзывал со стойки по бекасу с перебитым крылом. Буду добиваться отзывать со стойки свистком.

В тесных кустах можжевельника глухари расхаживали, и, вытягивая вверх шеи, доставали себе ягоды. В можжухе только-только глухарю повернуться, а собака в двух шагах исчезает совершенно. Другой раз свистишь, разрываешься, а она, испуганная грозным призывом, рядом стоит за кустом. Я привязал к ошейнику колокольчик, и дело пошло хорошо. Одно плохо при колокольчике, что собака от звона не слышит свисток и голос. И, значит, это можно делать только с собакой старой, которую не боишься испортить.

7 Августа. Интеллигенция и простой народ различаются между собой не так богатством или образованием, как отношением к физическому воспроизведению себе подобных людей: самое легкое, самое простое, на что способен в простом народе последний дурак, для человека сложного и высокоразвитого представляется иногда труднейшим делом, и в жизни своей это потом он считает величайшим событием. Такая «интеллигентность» встречается, однако, не исключительно среди образованных людей, часто образованные и богатые размножаются даже проще простого народа, оставляя детей своих на произвол судьбы. Среди крестьян, напротив, встречаются нравственно высокоразвитые люди, для которых рождение человека так же трудно, как для высокообразованного. Из таких натур обыкновенно выходят сектанты («Пророк» в Хмельниках, Митраша).