Григорий Зинченко - Побег из Бухенвальда

• Название: Побег из Бухенвальда
• Автор: Григорий Зинченко
• Издательство: Logos Verlag
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 3-933828-53-8

Автобиографическая повесть о необычной судьбе украинского парня Григория Зинченко из маленькой деревни на Харьковщине: коллективизация, голод 1933 года, работа на заводе, война, отправка на принудительные работы в Германию, побег, Дрезденская тюрьма, концентрационный лагерь Бухенвальд, снова побег и… обретение веры в Бога.

---

Откуда Николай Иванович знал дни и сколько колонн будет идти, не знаю, но знал все наперед. Ночевал он очень редко. Мне очень нравились его беседы. Он знал, где проходит фронт и делал свои выводы.

— Нет, не будет немец у нас хозяйничать, проиграет он войну. Сначала наши не боялись сдаваться в плен, но теперь все знают, что пленных везут прямо в крематорий, из-за своей жестокости немцы проиграют. За убитого солдата сожгли всю деревню. Знаете, что случилось в деревне Княжна? Немцы там стояли, обобрали людей, издевались над девушками. Кто-то не выдержал и убил двоих солдат. Эсэсовцы согнали все село к школе и стали допрашивать, где находятся партизаны. Конечно, никто ничего не сказал. Тогда немцы замкнули детей в сарае и подожгли его. Матери волосы рвали на себе, бросались в огонь — и детей не спасли, и себя погубили. После этого на дверях у коменданта появилась листовка: «За каждого сожженного ребенка пустим под откос поезд. Это партизанский суд». Остается только удивляться, кто смог повесить это объявление под носом у часового. Не свободу немцы принесли, а уничтожение.

В Харькове был ужасный погром на евреев. Всю жизнь люди прожили по соседству, казалось, друзья неразлучные. Русский, еврей, украинец — никому и дела нет, кто ты по национальности. И вот приказ: «Выдать всех евреев». За Харьковским тракторным заводом вырыли огромную яму, согнали тысячи евреев и из пулеметов расстреляли. Кого убили, а кого только ранили, но все попадали в яму и сразу же начали их загребать трактором, даже не добивали, так живыми и закопали. Люди поняли, что такое фашизм и стали евреев прятать, рискуя своей жизнью. Хотя немцы завоевали всю Европу, но в России они застряли. В лесах появились партизанские отряды, мстят немцам, взрывают железные дороги.

Мне стало жутко от этих рассказов. Что делать, коммунисты много горя принесли, а фашисты не меньше.

Николай Иванович куда-то исчез, к нам больше не приходил. Долго мы терялись в догадках, что могло случиться. В середине сорок второго года к нам зашел нищий. В то время много городских ходило по селам, меняя одежду на продукты. Старик попросил кружку молока. Мама вынесла ему, а он спрашивает:

— Здесь живет Василий Павлович?

— Да.

— А сына вашего Гришей зовут?

— Да.

— Вам привет от Николая Ивановича.

Мать пригласила старика в дом, долго он беседовал с отцом, а ночью ушел. Потом отец мне рассказывал: «Николай Иванович был еврей, его семью немцы расстреляли. Его тогда не было дома, поэтому он спасся и скрывался у своих знакомых. Сейчас Николай Иванович командир партизанского отряда».

Германия

Суровая зима миновала. Весеннее солнце обогрело землю, которая так и просилась под плуг, да только мужиков мало осталось. Те, которые остались, собрались решать, как обрабатывать землю, как и раньше, колхозом, или единолично? Озимые сеяли вместе, решили и яровые сеять вместе, а дальше жизнь покажет. Так я снова стал колхозником. Хорошо работать всем вместе, а вечером на улице проводить время с молодежью, не то что на заводе кочегаром. В деревне жили несколько человек пленных, которых выручили, и женщины гордились, что смогли их спасти. Лошадей было маловато, и мы запрягали коров.

Фронт продвинулся в сторону Курска, и у нас в тылу спокойнее стало. Закипела жизнь. Девчат по семнадцать — восемнадцать лет поставили погонщиками, а парни ходили за плугами. За день набегаешься за плугом, а вечером все равно тянет на улицу. Мне досталась хорошая пара лошадей, хожу за плугом и мечтаю. Погонщицей была моя одноклассница, ей как и мне, было семнадцать лет. Хорошая девушка, боевая. В школе все мальчишки ее боялись. У меня, конечно, конфликтов с нею не было, я считал ниже своего достоинства заводить драку с девчонками. В свое время помогал ей по математике. И вот мы снова вместе работаем, а по вечерам мы собирались в одной компании.

Настал июнь. Десятое число. В тот день было очень жарко, и мы сильно устали, мечтал поскорей искупаться в нашей речушке. Но дома меня ожидала новость.

Молодежь вызывают к старосте, придется идти. Когда все собрались, староста прочитал приказ.

— Вся молодежь направляется на работу в Германию добровольцами, иметь при себе запас продуктов на неделю. Предупреждаю, кто получил повестку, с деревни не выходить. Кто не явится по повестке, будет считаться дезертиром. За дезертирство будет судить военный трибунал. Всем явиться на станцию к десяти часам утра.

Эта новость быстро разнеслась по деревне. В домах поднялся плач, ведь сразу ясно, какая добровольная работа ждет их детей. Отправить своих сыновей и дочерей в Германию равно, что похоронить. Нас всех предупредили, что деревня окружена и если кто попытается убежать, будет расстрелян на месте. Мои родители не могли долго прийти в чувство. Мать начала причитать.

— Лучше бы ты, Гриша, дома не появлялся, тогда, может, была бы какая-нибудь надежда, что ты переживешь эту войну. А теперь не знаю, увидимся ли мы еще.

Отец печально произнес:

— Сегодня у нас прощальный день с Гришей, а завтра увезут его в Германию, другого пути нет, придется расстаться. Сказали приготовить торбу на неделю. Мать, дорога далекая, готовь не меньше как на две.

— Вася, я не отпущу его, это же конец, как ты не понимаешь? Отвези его в лес.

— Куда?

— Ты что не знаешь?

— Поздно, деревня окружена.

Мать горько зарыдала. За ней стали плакать мои сестры и братья, не удержался и отец. Один я не знал, что мне делать — плакать или нет. И страшно, но в то же время в душе какое-то любопытство. Куда угодно пусть везут, только не в кочегарку, хотелось свет повидать. Я думал, поработаю в Германии, соберу денег и вернусь домой. А вдруг не вернусь? Не хотелось расставаться с деревней, друзьями, со своей погонщицей. Неожиданно вспомнился сон, который приснился, когда я был кочегаром. Первый сон исполнился уже давно, а сейчас, похоже, начал дополняться второй. Но сон не предвещал ничего хорошего. Меня тащили на веревке, я бился головой об мостовую. Нет, сон тот был плохой.

— Ну что, сынок, пойди попрощайся со всеми. К родственникам зайди и с друзьями побудь в последний раз.

Пошел я прощаться, всех родственников обошел.

Куда ни приду, все плачут, как будто хоронят. Потом пошел в центр села, где собралась молодежь. Стали петь песни грустные, танцевать не хотелось. Решили пройтись по деревне. Не раз я видел, как провожали парней в армию, там были пожелания и советы. Но эти проводы сильно отличались от тех — мы прощались. Никто этого не говорил вслух, но каждый понимал, что прощается, возможно, навсегда. И еще одно существенное различие было в этих проводах: провожали не только ребят, но и девушек. И это было самое ужасное, ведь многие из них ни разу не выезжали из деревни. Обнимались, целовали друг друга и плакали. Слез не стыдились. Подошла и ко мне моя погонщица. Обнявшись долго плакали, она одно твердила: «Не отпущу». Уже занималась заря нового дня, но никто не расходился. Дома никто не спал в эту ночь.

Мать пекла хлеб и жарила кур. Прилег немного отдохнуть, но уснуть не мог. Видел, как мать заливалась слезами, и сам не мог удержаться от слез. Чувствовал ли я тогда, что я ее больше не увижу? Не знаю. Около восьми часов утра отец стал запрягать подводу.

— Ну, сынок, готовься в дорогу. Друзей себе ищи надежных, хороший друг в беде не оставит. Будет трудно, но ты крепись. Тут зашла во двор погонщица.

— Я к тете Саше.

Мы зашли в дом, и она на стол положила сверток.

— Это сало для Гриши в дорогу, мама передала. А когда будут провожать?

— В девять, всем селом на станцию поедем.

В девять часов мы выехали. Впереди ехали сельские полицаи, староста села и солдаты. Заключающими колонны были три немецких солдата с автоматами на плече. Казалось, будто все село арестовали. В деревне никого не осталось, только собак с цепей спустили. Я шел с отцом и матерью, сзади мои родственники. Мои двоюродные брат и сестра тоже попали в этот набор.

Отец мой всю дорогу шел и давал мне советы, а мама тихо плакала.

— Сынок, береги себя, зря не рискуй, ведь никто не знает, куда вас везут. Ну, а если будет трудно и жизнь будет в опасности, то советую, бросай все и беги, только бегством спасешь себе жизнь. Живи надеждой, смотри, не один ты оставил близких. Не забывай нам писать письма. Много не пиши и плохого тоже, письма, возможно, будут проверять и могут выбросить, если им чтото не понравится. Напиши, где живешь и как, а когда встретимся, тогда все расскажешь.

— Папа, я читал когда-то о том, как Ленин за границей жил. Он писал много секретных писем. Их проверяла царская цензура, но никогда не могла прочесть, что там написано. Он писал чернилами, а между строчками молоком. Молоко когда высыхает, то не остается и следа от него. Но его друзья знали, что нужно делать, они проглаживали письмо горячим утюгом и тогда проявлялись буквы. Я уже пробовал и очень хорошо получается. Я буду тоже так писать, а вы уже знайте, что нужно делать с моим письмом.