Хаген Альварсон - Девятый Замок

• Название: Девятый Замок
• Автор: Хаген Альварсон
• Жанр: Фэнтези

---

Малец приволок целый стог омелы. И побежал хвастать богатством да рассказывать всем, что Хильдарсон вконец обезумел…

Тидрек же сходил в баню, затем к цирюльнику, затем к портному. Затем — о, да! — он зажёг веточку омелы и громко, сурово позвал Дейраха сына Кеараха. Призвал его к ответу.

Следует сказать, что вместо него явилась Аллиэ. И у них состоялся долгий, трудный разговор. Но здесь не сказано — о чём.

В тот же день мастер раскалил горн и бросил туда волшебную маску. Личина подвела его. Она не дала ни нового лица, ни нового сердца. Предателю — огонь и смерть. И маска расплавилась.

Затем Тидреку снились высокие пихты за Хлордгаттом, Северными Вратами. Чёрные вороны сидели на пихтах и звонко кричали. Потом снимались и летели на север, от Белогорья, вверх по Андаре, почти к самому Вестарфьорду и Гнилым Горам. Там рос исполинский дуб, и зеленела хижина пивовара. И сидел там Корд'аэн О'Флиннах, Лис, Медный Судья.

И однажды Тидрек Хильдарсон, мастер, слепой и раб, обнаружил, что держит путь в Норгард, в усадьбу Грененхоф.

Теперь он точно знал, что окончательно сошёл с ума…

Сага о Дэоре, сыне Хьёрина, и Фионнэ Эйлори, дочери Эльнге Багрового Плаща

Имя ключа

1

Гора оборвалась стремительно. Охотник оступился и покатился вниз, больно ударяясь об острые выступы, а сверху падали камни. Грохот заложил уши. Мир кружился в танце под музыку боли…

Наконец он замер, скатившись к подножию. Несколько минут лежал, приходя в себя, а мир ещё вертелся, не в силах остановиться… Затем охотник перевернулся на спину и поднял голубые глаза к небу.

— Как низко я пал… — пробормотал он и улыбнулся.

Могло быть и хуже.

Могло.

Но не с ним, не с Дэором Хьёринсоном из Эоргарда в Восточном Хлордире.

Хорошие скальды не гибнут вот так, по глупости. А он был хорошим.

За что и поплатился…

Охотник встал и ощупал себя, проверяя, целы ли кости. Серый дорожный плащ безнадёжно порвался, им теперь разве что полы вытирать. Зато чёрная кожаная рубаха, прочная как дуб, лишь слегка потёрлась. Из тула высыпалось много стрел, но лук на бедре — о, слава предкам и фюльгъям-хранителям! — остался цел. Голова гудела, как после хорошей попойки.

Но разве это беда?

Дэор начал собирать стрелы. Нашёл целых восемнадцать штук.

Можно продолжать погоню.

Он вздохнул и пошёл по следу, оставленному зверем на лугу. Зверь бежал в лес, и Дэор пошёл за ним.

Некогда — скальд, придворный, хирдман Готлафа Эоринга, ныне — бродяга, изгнанник, охотник, шёл на юг, к роскошному, величественному лесу. А вслед ему глядели заросшие соснами да елями холодные северные горы. Хмурые, угрюмые, изломанные в невыразимой муке… Морсинсфьёлль, Гнилые Зубы, звались они на языке Севера и Запада. Охотник спускался с гор, преследуя добычу, шёл из леса в лес, и не замечал, что преступил грань дозволенного, что охотничьи угодья его предков смеются ему вослед…

* * *

Он гнался за этим оленем долго, слишком долго, чтобы бросить всё сейчас! Он прошёл от Волчьего Брега на озере Уккенванде через леса на юг Сторвег, оттуда — через Гнилые Зубы в верховья Альвинмарка, полуголодный, полубезумный, а теперь ещё и сам — жертва… Он заметил, что вторгся в Альвинмарк, слишком поздно. Теперь стражи границ скоро схватят его и утыкают ради забавы стрелами. Он стоял, опираясь ногой на громадный еловый корень, и любовался, как его жертва пьёт воду из ручейка.

Олень был прекрасен. Белоснежный мех, на вид — мягкий, пушистый, стройные ноги, гордая поступь, и суровая северная мудрость в надменных очах. А на голове короной сверкают золотые рога.

Это не песенное иносказание, не кённинг. Это — золото. Это — ожившая сказка.

Предания о Гулленхьёрте, об олене с золотыми рогами, бродили по Северу, словно добрый дух Йоулупукки, что дарит детям подарки в канун Йолля. Были люди, утверждавшие, будто и впрямь видели красавца — да только веры таким рассказам было немного. Мало ли что с пьяных глаз почудится! Иные говорят, что бывают добрые тролли.

Легенда Севера напился и теперь просто щипал травку, высокую и сочную, фыркая от удовольствия. Дэор положил стрелу на лук, прицелился, стараясь попасть оленю в глаз, чтобы не испортить мех, и уже был готов спустить тетиву, но что-то удерживало его… В груди стучало походным барабаном сердце, глухо отзываясь в висках, словно сто сотен человек ударяли в знак порицания копьями о щиты, и он оглох от грохота.

" — Что вы порицаете?! — безмолвно кричал Дэор, и руки его дрожали. — Мою нерешительность? Или моё намерение?! Что не так?!"

Перед глазами мелькали сотни образов — леса, горы, ручьи, погоня, погоня, погоня… И вдруг он понял, что это будет конец — глупый, жестокий, дурацкий… Не будет более столь достойной добычи, столь прекрасной цели…

— Дурак! — Загудел военный рог Готлафа ярла, заглушая барабан сердца. — Ты и так уже мертвец! Скоро стрелы настигнут тебя! Так умри же достойно! Пусть последняя добыча станет величайшей!

И Дэор скалился, точно волк в посмертье.

Однако величественный лес спросил его тихим шёпотом ветра в кронах:

— Можешь ли ты убить сказку? Убить сказание, легенду? Разве ты столь велик, чтобы предложить миру столь же прекрасный образ? Можешь ли дать детям этой земли более красивую сказку?

И разом всё смолкло.

А Дэор Хьёринсон опустил лук.

И закрыл глаза.

Ибо лишь великим позволено сокрушать легенды и сказания. А он был ничтожеством. Стал ничтожеством с тех пор, как проиграл состязание скальдов Эрвинду из Тьяльне. А потом…

…потом он открыл глаза.

И едва не ослеп. Ибо красота ослепляет.

* * *

Она стояла там, где миг назад щипал траву златорогий олень. Светло-зелёный плащ, лёгкий как шёпот рассвета, скрывал её стан, однако Дэор дал бы голову на отсечение, что она стройна, словно молодая сосенка, из тех, что растут на диких островах в Ледовом море. И столь же одинока. Скальд умеет читать во взгляде, даже если это взгляд дочери Альфум.

Впрочем, Дэор видел альва лишь раз в жизни. И эта встреча изменила его мир. С тех пор он стал сказителем, хоть и пробыл им недолго.

Девушка стояла вполоборота к нему и смотрела своими светлыми глазами куда-то вдаль, замерев, словно мгновение счастья. Быть может, любовалась убегающим оленем?.. Её волосы, прямые и тёмные, похожие по цвету на кору мокрого каштана, были в беспорядке разбросаны по плечам, и Дэор вдруг захотел вплести туда белые лилии или ромашки, украсить её чело короной из живых цветов… Лицо её, немного вытянутое, было похоже на лица сотен девушек по всему Северу. Но глаза… Дэор читал её лицо, читал и едва не плакал, проклиная себя и свой дар. Печаль осени и сумерки зимы, плачь аистов и одиночество ледяных вершин, тоска чайки и боль раздавленной ягоды, отчаяние осужденного навечно и мерцание далёкой звезды…

"Кто ты, Прекрасная? Что у тебя в прошлом? И что — в грядущем? Что за рука сжимает твоё сердечко?"

Она вздрогнула, словно задетая его мыслями, и медленно повернулась в его сторону. Он же, испугавшись быть замеченным, спрятался за пушистой елью.

— Ан паси, халькё! Альди, ан айди! Мэлькиэ, хальк! — прощебетал чудесный голос, и боль пронзила сердце Дэора раскалённым копьём, а стыд воспламенил лицо. Одно-единственное слово, а бьёт больнее закованной в латы руки. "Халькё, хальк". Чужак. Это слово он знал очень хорошо. Одно из немногих слов языка Народа Холмов, ведомых ему. Так они зовут краткоживущих.

Так — и никак иначе.

— Не прячься, чужеземец! Выходи, не таись! Покажись, чужеземец! — повторила она на Скельде.

Дэор вздохнул и вышел.

Их глаза встретились — её, серо-зеленые, как тени крон на траве, и его, голубые, как горные озера. И свет её глаз затопил окружающий лес, и не осталось ничего, лишь эти глаза, грустные и чуточку лукавые. На её губах расцвела подснежником несмелая улыбка. В душе Дэора что-то стронулось, заскрежетало, лопнуло, осыпаясь ржавчиной и трухой годов изгнания, и слова сами срывались, и зазвучала под кронами Альвинмарка песнь на Скельде:

Много всяких рыб поймал я,
Но из рыб, живущих в море,
Не поймал я милой рыбки,
Той, о ком я только думал,
Что у Велламо русалка,
Что у Ахто всех прекрасней!

И замолк. Песня застряла в горле рыбьей костью.

— Глупый, глупый чужеземец, — сказала она, улыбаясь и качая головой, — разве ты не знаешь наших законов? В филидхе Эмайн Раттах сказано: "За каждую сломанную ветку — сломанная кость пришельца". Могу представить, сколь веток уже тобою сломано!

— Я видел два прекрасных чуда в один день, и умирать не жалко, — ответил Дэор и поклонился.

Она рассмеялась — горько, больно, обидно.