Хаген Альварсон - Девятый Замок

• Название: Девятый Замок
• Автор: Хаген Альварсон
• Жанр: Фэнтези

---

Но смех умолк, а что ещё имеет значение в этом лучшем из девяти миров? И Грам Гримсон, главный телохранитель альдермана, долго ещё будет сокрушаться, что не оказался рядом со своим господином! Секира! Чернь берется за колья и дубины, факела горят ярко, и брать господское серебро и господских дочерей весьма приятно…

Как только я отошёл от усадьбы Свена на десяток шагов, смех вновь полился с небес. Возобновился, удаляясь…

Я побежал, пытаясь догнать.

Налетел на воз, выезжавший из-за угла. Вскочил, ужасаясь — смех затихал! — но меня схватили чьи-то цепкие пальцы.

— Привет, рыжий! — весело сказал круглолицый Эгги Ёкульсон. — Куда летишь?

— За предел миров.

— Чего?..

Помнится, я уже однажды бил Эгги топором, только не лезвием. Самое время исправить дело. Сын Ёкуля любил в детстве ковырять в носу. Теперь ему будет трудновато это сделать.

Я побежал, догоняя смех.

По дороге мне попалось ещё несколько знакомых лиц. Я знал их когда-то. Эрвальд Колбаса, старики Фундин и Альвар, Тервин и Хейда, такая прекрасная пара, ещё кто-то… Я убил их всех. Без жалости и мысли. Исполнилось пророчество Альвара. Он сказал, что я убью их снова. Что же, мудрое пророчество. Я бежал за смехом, бежал на звук, убивал всех, кто оказывался на пути. Летучий смех почти позволял догнать себя, но тут же летел в другой конец города. И мне показалось, что я стою на месте и бью топором ртутную гладь лица-зеркала Хранительницы. А мёртвое поле вокруг нас вопит, словно тысяча безумцев. Это была не казнь врагов, ибо своих врагов, как у моих спутников, у меня не было. Не нажил. Месть? Я не знал никого, воистину достойного мести. А ничтожеству не мстят.

Устранение преград. Срывание масок. Сокрушение идолов. Это мудрость, и это смех.

Мертвецы мудры и веселы, и ещё им не ведом стыд.

…я вышиб посох из рук Корда, разбил арфу Борина, сломал трости Дарина и Тидрека, раздробил бедро Дэору, треснули ребра-рейки Асклинга, рухнул с разбитой головой Эльри, раскололся чёрный меч Унтаха, и лопнули, будто ягоды, губы моей Митрун…

И пали от моей руки Асгерд и Турлог, самая прекрасная пара Норгарда, мои родители.

Я зарубил мать, потом отца. Быстро, бесстыдно, безмолвно. И руки мои не дрожали.

Смех исходил от Старого Балина. Исполинский дуб словно насмехался надо мной. Насмехался, скрывая в себе другой, мой смех. И тогда топор впился в корни священного древа.

Летели щепки, когда я рубил под корень могучий дуб. Он лишь насмехался. И дрогнула земля. Из-под корней Балина, шипя и скрипя, выползал змей. Змей в синей чешуе, змей с лицом косматого цверга…

С моим лицом.

В ужасе я выронил секиру. Пальцы дрожали. Голос глухо звучал над залитыми кровью улицами Норгарда.

— Нет, я так и не спас Норгард… Такой Норгард мне не нужен.

А змей шипел, разматывая кольца, разливаясь по земле, тёк, точно пена из бочки… шипел, точно пиво. Словно там, под корнями дуба, был скрыт волшебный котел, кипящий источник мудрости трех норн.

— Митрун… — прошептал я, — Митрун, отец, матушка… Эльри, Корд… простите меня, господа. Простите, братья… Я быстро… Я сейчас… подождите… не уходите…

Не было никакой надежды, что они откликнутся. Но…

— Снорри! — крикнул Дэор. — Топор!

Я бежал. Я снова бежал.

— Ты! — ведьма-тролль схватила за полу плаща. — Пена хлещет через край, нет разницы между мёртвыми и живыми, ветер терзает древо, пыль поёт над рекой, а потом — открываются глаза… Сквозь туман не видно солнца, звонкое серебро пьётся легко, а жертвы надо уметь приносить. Они все живы.

Я упал. Я пропал. Провалился в подземный мир. Я был червем. Я был мечом. Я небо пил. Я корни рвал. И под землёй звучало сердце мира. И смех мой там звучал.

Окунул голову в чан с пивом. В тот бездонный чан, из которого ползла исполинская змея. Ухватил зубами хвост змеи. Разгрыз жёсткую чешую. Развёл огонь под чаном. Заварил во хмелю свою кровь и свой огонь. И плоть синей гадины. Гадины с лицом цверга. С моим лицом.

Я выпил пива.

Раскололись горы.

Смех разрывал моё горло — и горы смеялись вместе со мной.

Я медленно вышел из подземного мира, из-под корней Старого Балина, и разогнулся. Мой Норгард был отныне во мне. Тот маленький уютный городишко, который я знал и любил с детства, вырезан в моём сердце, точно руны на доске. Лица друзей-сорванцов, лица взрослых. Сады и резные заборчики. Лес. Горы… о, конечно, горы! Волны Андары. Восходы и закаты. Пиво и песни.

И ещё много, много чего…

Я полностью выплатил вергельд за то давнее убийство, что случилось, когда мы были детьми.

И девочка-цверг подошла ко мне, и мы смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова.

Я знал, что был обречён выплатить долг горам. И теперь был свободен.

Смех.

Зеркала не стало. И Хьёлле не стало. Зато в сером небе над мёртвыми холмами парил синий дракон. Лицо того дракона не было моим лицом.

Там, в городе, были мои друзья и недруги. Моя любимая и мои спутники, которых я оскорбил и не знал, простят ли. И я готов был умереть за свой мир во второй раз. И еще тысячу раз. Ни Митрун, ни Эльри, ни Корд, ни Борин, ни Дэор, ни Асклинг не станут обзывать меня недоумком, оскорблять ненужной помощью, жалостью или непрошенным сочувствием. Однако я знал, что с радостью отдам им всё, что имею, если попросят. Да и сами они тоже готовы на это…

Чтобы понять эти несложные вещи, мне пришлось умереть, воскреснуть, сходить с ума три года, преодолеть три моря и лиги горного пути, убивать цвергов и двергов, покусать бессмертную Хранительницу за зад и выпить собственный смех. Если я не войду в круг самых отъявленных безумцев — обижусь смертельно.

* * *

С безоблачного бесцветного неба шёл тёплый дождь.

Дождь падал на камни, прошивал туман, наполнял бурный поток под черным мостом.

Я улыбался теплой улыбкой.

Старый Балин за тысячи альнов отсюда улыбался мне в ответ.

Скелле Корд'аэна

Девять взмахов кисти

Корд'аэн постучал посохом в дверь. С двери слетела облупившаяся краска. Петли жалобно скрипнули, пуская друида внутрь.

Против ожидания, комната оказалась большая и красивая: дощечки на полу, высокий потолок, позолоченные подсвечники, роскошные кресла… Воображение рисовало маленькую, зачуханную каморку, всю в пыли и побелке, а получилось — тронный зал.

И четыре пустующих трона по углам зала. А посреди — котёл, наполненный огнём. Девять отрезов алого шёлка, скрывающие нечто на стене.

"Картины?" — подумал друид.

— Проходи, усаживайся, — донеслось хрипло приглашение, — ты долго шёл сюда.

Друид не заставил просить себя дважды.

— Я надеюсь, ты любишь живопись?

Величавый старец в камзоле чёрной кожи возник из ниоткуда в другом кресле, напротив Корд'аэна. Вьющиеся млечно-белые седины прикрывал алый берет с золотым пером. Старик вытирал руки клетчатым платком. Его серые, мертвенно-железные глаза смотрели куда-то в угол, взор сквозил холодком.

— Мне больше по душе резьба по дереву, — сказал Корд'аэн, — но и живопись я ценю. А ты мастер кисти и краски, угля и олова? Или драконам это неведомо?

Старик усмехнулся:

— Ты дерзок, мальчик.

Потом помолчал немного и вперил насмешливый взгляд в горло друида.

— Хороших помощников ты привёл сюда. Посмотри.

И дёрнул за шнурок.

За тканью-занавеской целовались гадюки ран — юный Борин скрестил меч с высоким воином в алом плаще. Казалось, краски застыли на холсте, но… изображение пришло в движение, и откуда-то донесся звук ударов, лязг, дыхание бойцов, вздохи ветра над седыми горами…

— Эту картину я назвал "Арфа, меч и кожа".

— Воитель несколько… картинный, — скаламбурил Корд'аэн, — а так — вполне…

— …до конца, — вновь усмехнулся старик, — сей воитель тебя удивит. Они оба.

* * *

Они просмотрели семь картин. Под восьмым отрезом крылась картина, на который Рольф Ингварсон горел на престоле из жёлтых костей, ухмыляясь, и подпись внизу гласила: "Улыбка судьбы". Корд'аэн не проронил ни слова — лишь кивал, ибо его догадки подтверждались. Однако вот сморщенная рука резко дёрнула девятый шнурок, алый шёлк разлетелся крылышками мотылька, и Корд'аэн побледнел.

Навстречу ему, сквозь холст и раму, надвигалась, точно айсберг, любовь в осеннем багрянце, ступая тише кошки.

— Аллиэ? — прошептал чародей.

…первая любовь, похожая на последнюю влюбленность, или последняя влюбленность, похожая на первую любовь. Ласковые прикосновения солнца к озёрной глади. Лодочки ивовых листьев, скользящих сквозь золотые блики. Вздохи осеннего ветра. Колышется фата паутинок. Хрустально-золотой лес. Прекрасный осенний лес, раскрашенный янтарём и кармином. Деревья полыхают драгоценным пожаром. Звенит струна — журавлиный клин прощается, посылая тоскливое курлыканье с высот. Закат, облачённый в сумерки, покрывает озеро медью.