Патрик О'Брайан - Миссия на Маврикий

• Название: Миссия на Маврикий
• Автор: Патрик О'Брайан
• Жанр: Исторические приключения

---

Вдобавок, Джек обнаружил, что его собственный боцман, мистер Феллоуз, совращенный собратом с «Сириуса» и желающий разбогатеть сейчас, а не в будущем, до которого можно и не дожить, решил, что по праву занимаемой должности может с выгодой продать изуродованный молнией правый становой якорь. Ему показалось мало, и следом отправились бочонок, пятьдесят фатомов двухдюймового троса и немалое количество другого имущества, количество, вполне тянущее на военный суд.

Капитаны эскадры постоянно грызлись за те тощие припасы, что верфи не удалось утаить.

Ну и венчали всё неприятности с почтой. Один пакетбот затонул, другой попал в жуткий шторм с дождем, такой, что вся почта, не запечатанная в просмоленную парусину, сгнила и, частью, слиплась в единую бумажную массу. Увы, Софи так и не приучилась ни использовать смоленую парусину для упаковки почты, ни слать копии писем другими бортами.

Сразу после получения размокших писем Джек старался урвать время между визитами к главному интенданту и на канатную фабрику для попыток расшифровать остатки писем, ориентируясь на упоминания вроде «пятница» или «после церковной службы». Но и в эти недолгие периоды врывался мистер Петер с огромными пачками документов, не позволяя Джеку забыть о его обязанностях коммодора: все, о чем он договорился с главнокомандующим войсками колонии, должно было быть переведено с разговорного на письменный официальный, прочитано и обдумано. Обдумано тщательно, ибо хотя Джек был наименее подозрительным из плавающих созданий, про Стивена это сказать было нельзя, и он постоянно напоминал Джеку, что мистер Петер — не доверенный единомышленник, а лишь чиновник, чьи интересы находятся на суше. Ну, и, кроме того, оставались еще и обязанности капитана «Боадицеи». Хотя его первый лейтенант, мистер Сеймур, приглядывал за ежедневными рутинными делами, он был слишком занят переоснащением, ну и всегда находились какие-то дела, требующие вмешательства самого капитана. Это именно капитан убедил мистера Коллинза, в данный момент восемнадцатилетнего старшего помощника штурмана, что он абсолютно не обязан жениться, и уж точно не обязан жениться немедля, на молодой леди, которая этого требует из-за оказанного ей мистером Коллинзом внимания и из-за того, что все ее пояса вдруг сделались ей тесны.

— Две недели — явно недостаточный срок для таких проявлений. Полагаю, это несварение, пара фунтов пудинга или бифштекса. Подождите, пока мы вернемся из следующего плавания. И даже тогда, мистер Коллинз, я надеюсь, вы не оставите корабль. В самом деле, вздумай вы жениться на каждой девчонке, с которой вы поиграли в фанты на берегу, тут бы скоро был форменный дом Авраама.

Именно Джек терпеливо выслушивал негодующий беспорядочный рассказ Мэтью Болтона, матроса с форкасла, вахта правого борта, о далеких событиях, излагаемый от его имени и от имени трех молчаливых, тщательно выбритых и вычищенных товарищей. Болтон отказался от помощи мистера Сеймура на том основании, что коммодор как-то вытащил его из воды, когда они оба служили на «Поликрест» (видимо, он полагал, что теперь коммодор обязан заниматься им всю свою жизнь).

Это, как ни странно, показалось логичным как Болтону, так и первому лейтенанту с коммодором, и, когда Джеку удалось вытащить факты из пространного повествования, изобиловавшего деталями (описание салаги, которого удалось разыграть; состояние здоровья мистера Болтона), он потянулся за пером и, под внимательными взглядами всей четверки, начертал письмо, которое затем зачитал, ко всеобщему удовлетворению, вслух, суровым голосом глашатая, произносящего приговор:

«„Боадицея”, Саймонстаун. Сэр, в соответствии с просьбой нижепоименованных моряков, ранее служивших на „Нереиде”, а ныне находящихся на корабле Его Величества, коим я имею честь командовать, я довожу до Вашего сведения, что если призовые деньги, положенные им за Буэнос-Айрес и Монтевидео, и полученные Вами в качестве поверенного, не будут немедленно выплачены, я поставлю вопрос перед Лордами-комиссионерами Адмиралтейства о направлении адмиралтейского стряпчего для изъятия их в порядке судебного преследования. Честь имею….»

— Это, — заявил Джек, — послужит хорошим стопором его художествам. Теперь, Болтон, если доктор на борту, мне бы хотелось видеть его, если он не занят.

Однако случилось так, что доктора на борту не было. Во время разбирательства он был на полпути между Кейптауном, где оставил Фаркъюхара, и Фолс-Бэй, сидел в редкой поросли протеи и пережидал песчаную бурю, прижимая к себе потрепанную папку с растениями, предназначенными для гербария. Оставшееся внимание доктор делил между небольшой стайкой увенчанных хохолками птиц-мышей и стадом бабуинов. В данный же момент он спустился к бухте, где в знакомой таверне смыл некоторую часть пыли и принял от владельца (весьма любезного африканера-гугенота) плод дикобраза. Здесь же, как он и предполагал, он обнаружил Мак-Адама, сидящего перед бутылкой, в которой полученный плод можно было бы заспиртовать без особого труда. Однако выпито из содержимого бутыли было на удивление мало, а Мак-Адам приветствовал Стивена вполне внятным рассказом об их пациенте, который демонстрировал необычайную активность и прилив душевных сил. Лорд Клонферт, как выяснилось, вполне нормально чувствовал себя по утрам (редкий случай), и, мало того, заразил весь экипаж чувством крайней спешки. Он увел из под носа у Пима пару брам-рей за изрядную взятку, а сейчас торговал у известного скупщика краденого гичку.

— Уверен, его сердце разобьется, если он не будет первым готов к выходу в море, — заметил Мак-Адам. — Он душу отдаст, чтоб опередить коммодора.

— Можем ли мы хотя бы частично не отнести эту активность на счет укрепляющего, стимулирующего действия кофе и общеуспокаивающего действия мягкого табака на возмущенные жидкости организма? Табак, божественный, редкий, великолепный табак, что превосходит любые панацеи, жидкое золото и философский камень — лучшее средство от всех болезней. Прекрасное рвотное, уверяю, чудесная трава, если назначать к месту и в правильных дозах, что обычно игнорируется большинством, что употребляет ее, как сапожник — пиво. А в итоге: чума, разор, опустошение, дьявольский проклятый табак, разрушающий души и тела! Здесь, однако, табак использован вполне медицинским образом, и я готов поздравить себя, что под вашим присмотром все проходит без злоупотреблений.

Летящая пыль и непрекращающийся ветер сделали Мак-Адама еще грубее, чем обычно. В душе ему никогда не нравилось назначение Стивеном в качестве лечения кофе и табака, и, глядя на его бегающие красные глазки, казалось, что он придумывает ответ погрубее. И в самом деле он начал:

— Да выеденного яйца…, — но в этот момент он рыгнул, и, снова собираясь с мыслями, сфокусировался на бутылке, и продолжил:

— Нет-нет, вам не надо быть чародеем, чтоб понять, что все это только видимость. Один — этот ваш настоящий боевой капитан фрегата, а другой хочет быть в десять раз более настоящим и боевым капитаном, хоть тресни. Он и треснет, если не опередит коммодора.

«Нетрудно опередить коммодора в его нынешнем состоянии, беднягу, — подумал Стивен, входя в каюту, — растормошить его способен разве мятеж на борту». Капитан Обри утопал в бумагах, в том числе в представлениях для военного суда, заседания которого планировались в следующие несколько дней. Обычные случаи оскорблений, дезертирства, неповиновения, или всего сразу в состоянии опьянения, требовали, однако, времени для рассмотрения. Но поверх всего были разложены заплесневелые листы его личных писем.

— А, вот и ты, Стивен! — воскликнул капитан. — Как я рад тебя видеть! Что это у тебя?

— Неродившийся дикобраз.

— Рад за тебя. Но, Стивен, ты ведь мастак в разгадывании всяких головоломок, я уверен. Не мог бы ты помочь мне восстановить последовательность этих писем, а, может, и общий смысл?

Вместе они тщательно рассмотрели листы, используя увеличительное стекло, окись сурьмы и разведенный купорос, но толку вышло немного.

— Я разобрал, что на старых нонпарелях, которые мы сажали, выросло по три яблока на каждом дереве, и что клубника погибла, — высказался Джек, — и она, очевидно, говорила с Оммани, потому что замена дымохода в коридоре стронулась с места, и тут еще джерсейская корова… У детей выросли волосы, и зубы, сколько-то зубов, бедняжки. Волосы, ага, кажется, она пишет, что они прямые. Прямые или кудрявые, какая разница? С волосами они будут выглядеть куда лучше. О Боже, Стивен, так это их волосы я сдул только что, думая, откуда они в конверте?

Он поползал на четвереньках, и, наконец, встал, сжимая маленький клочок.

— Небольшая качка, однако, — заметил он, вкладывая волосы в записную книжку, и вновь возвращаясь к письмам, — соседи довольно внимательны. Тут про еще одну связку фазанов от мистера Бича в прошлый вторник. А вот здесь она снова пишет, что с ней все хорошо, просто на удивление хорошо, и подчеркнуто дважды. И то же самое было в письме, которое я только что смотрел. Я конечно очень рад этому, но почему «на удивление»? Она что, болела? И что это о ее матери? Не может второе слово быть «паралич»? Если миссис Вильямс заболела и Софи ухаживает за ней, тогда понятно, почему «на удивление».