Михаил Савеличев - Меланхолия

• Название: Меланхолия
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

Роман о Контакте, о том самом Контакте, о котором уже столько написано и где, кажется, ничего нового настолько невозможно придумать, что если Неназначенная Встреча и случиться, то будет просто обязана уложиться в прокрустово ложе ответственных или безответственных выдумок. Они пришли. Они уже здесь. Они не спустились с небес на своих сверкающих кораблях, не назначили нам Встречу на Плутоне. Они лишь взглянули на человека его собственными глазами и позволили нам прочувствовать свою печаль, свою меланхолию – философский камень преображения жаждущей души. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Данная книга написана с сознательным намерением нанести ущерб всем читателям и по-читателям "традиционной фантастики".

---

Впадинка вокруг фитиля переполняется и горячие стеариновые реки стекают по лбу и щекам, сдвигают глаза и нос, и если без них еще как-то можно кричать, то рот слишком важен для меня. Я просовываю пальцы сквозь наплывы тягучей кожи и остатков волос, мычу, вою, неумело и наспех выправляя губы и язык, впопыхах сбивая со своих мест зубы, которые больно впиваются в горло.

Строго придерживаюсь ритуала. Где еще искать укрытие от грядущей катастрофы? Только так. И только там, где все контролируемо, выхолощено, вылущено из смысла, из боли, из свободы. Церемония умывания, церемония застилания постели, кофейная церемония. Отовсюду угрожает зараза, разложение, смерть и кто первый кинет камень в канатоходца за то, что он убог в своих движениях, ограничен веревкой под ступнями и еще вынужден тащить на себе тяжелую длинную палку? И дело тут не в вере или неверии, не в бредовой осуществленности псевдомагического "антимира", а в том, что от него нельзя убежать, нельзя спрятаться в глубокую нору, потому что ты уже сидишь в норе, отгородившись от света.

У тебя в боку прорастает ключик - хитрая пружинка наматывает крепкие нити, стягивает фантош в кричащий комок, а затем медленно выпускает из своих стальных зубов. Впрочем, выпускает ли? Пережевывает, обсасывает, словно пережаренный орех.

Ванна занавешана несколькими слоями зановесок, которые нужно расположить так, чтобы семь складок приходилось на каждую сторону, причем не заглаживать их, а пускать с обманчивой простотой, удостоверившись, что глупые рыбки попадают во впадины, а не торчат на выпуклостях выпотрошенными камбалами. Труднее считать движения зубной щеткой и отслеживать время по хронометру. Сто движений на каждую сторону под убийственное щелканье проклятой стрелки. Иногда не получается. Сегодня не получилось, сбой, малая катастрофа, от которой в животе разливается холодное болото противной жижи, руки начинает трясти и еле успеваешь сделать шаг к хищно ухмыляющемуся унитазу. Или это глаз? Потусторонний фарфоровый глаз с громадной голубой сетчаткой и уходящим в бездну зрачком? Грозящее наказание отбрасывает к раковине и там все устанавливается. Что-то милосердно удерживает канат, не давая ему сильно раскачиваться... Раз, два, три, ... девяносто восемь, девяносто девять, сто. Мир спасен!

Кровать смиренна. Лишь скользкая простыня сопротивляется движениям рук, норовит собраться в комок, нахмуриться... Бедная, одинокая простыня. От нее нужно избавиться. Она слишком задириста, ей не достает тепла одного тела и она грезит о раскаленных ночных безумиях, кошмарах. Я предал, обманул ее ожидания и она мелко мстит. Но чем точнее движения, чем правильнее вещи подгоняются друг под друга, собираются, защелкиваются, тем больше мир перестает быть миром. Вещи обретают тайный смысл, текут и паразитируют, они не существуют больше сами по себе, нельзя допускать такой роскоши. Если канат сам по себе, объективность, холодный моток жестких и колючих волокон, то никому не перебраться через пропасть, заполненную круглыми, моргающими головами с раззявленными ртами. Если мир сам по себе, то все в нем лишь случайность, необязательное присутствие миллиона лишних вещей. И уж точно безумцы те, кто готов в нем существовать.

Каждая мелочь - страстный хищник, живое и коварное существо. Оно не прощает внимательного взгляда, напрягается и готово вцепиться в глаза. Здесь мудрость, имеющий смелость сочтет ее - вещи сами по себе не существуют, у них есть только смысл и смысл всецело враждебный, злопыхательский. Стоит вовлечься в сложную пляску заклятья и ты обречен на вечное ее повторение, на бесконечное падение в бездну любой безделушки, которая с голодной радостью впитает твои пальцы, сжимающие кружку, растворит, пропустит через крохотные фарфоровые поры на шабаш магических смыслов.

- Оказывайте сопротивление, - советует некстати фон Гебзаттель и приходится ему подать кружку, - оказывайте сопротивление, докажите свою реальность.

- Он не может быть реальным, - возражает марсианская ящерицы, удивительно крупного размера и редкой кирпичной окраски с возрастными проплешинами зелени. - Мы заключили договор. У нас контракт. Мы долбим решетки, а он выживает. Ха-ха-ха! Такого и в бейсболе нет.

- Реально то, что оказывает сопротивление, - вещает фон Гебзаттель.

- Спорное утверждение, - замечает ящерица и запускает длинный раздвоенный язык в кофейник. - У-у-у, а-а-а... Замечательно, придется повисеть на потолке, но вы продолжайте.

- Сопротивление это то, что мешает нашим движениям, препятствует осуществлению наших целей и желаний..., - начинает и спотыкается фон Гебзаттель, потому что свисающая с потолка ящерица начинает сдуваться и надуваться, как будто кто-то накачивает и выкачивает из нее воздух с глухим рокотом - бу-бу-бу.

- Это я так смеюсь, - поясняет марсианин. - Ну что за солипсизм! Ну что за наивность! Я вот, например, никому не мешаю. Я даже не знаю, что такое "цель" и "желания"! Значит я не существую? Какая глупость, какая глупость! Чему вы учите подопытного? Так и до психушки недалеко...

- Достижение цели, - фон Гебзаттель строго смотрит на марсианина и повышает голос, - достижение цели путем преодоления сопротивления... хм, да, именно путем преодоления сопротивления или... или неспособность его преодолеть и означают опыт переживания действительности; соответственно, любое переживание действительности укоренено в жизненной практике...

- Ну вы горазды, коллега, - ящерица изумленно крутит головой. - Такое повторять с умным видом? Практика, переживание... Да из-за чего здесь переживать? Из-за моей реальности? Извините, но Марсианское Сообщество Разумных Ящериц громко протестует! Объект нашего эксперимента полностью нас устраивал и устраивает, и не нужно сюда влезать с вашей практикой. Вы еще психоанализ вспомните! Эдипов комплекс. Только учтите, что мы - яйцекладущие.

Фон Гебзаттель выведен из себя. Он холодно допивает кофе и швыряет пустую кружку в ящерицу.

- Но сама реальность на практике есть для нас всегда истолкование значения вещей, событий и ситуаций. Понять реальность - это понять значение.

- Прекрасно! - кричит марсианин, перехватывая кружку и вылизывая ее языком. - Я хочу понять свое значение! Я хочу понять свою реальность! Продегустируйте меня! Что если я съедобен? Я реальность без всякого значения. Я дан вам в ощущениях, так ощущайте меня, ощущайте!

Становится шумно и неуютно, я прохожу мимо большой клетки, где сидит лохматый пес перед пустой миской, толкаю дверь и выхожу на задний двор, где не слышно шума моря, где вокруг за обвисшим забором стоят такие же дома, а небо скрывается за густым переплетением проводов и веток. Оно засвечено до черноты - плохо отмокшая поверхность древней фотобумаги сочиться чем-то кисло-желтым, едким и пахучим, и я благоразумно остаюсь на веранде. В массивной треугольной ванне с кипящей водой покоится Тони (как есть в рубашке, которую пузырьки то поднимают вверх, то прилипают к коже), предусмотрительно при этом выставив крылья наружу, так что по оперению правого стекает небесная бурда, оставляя неряшливые потоки.

Тони читает. Громадная книга слегка кренится, угрожая упасть в воду, но дева продолжает удерживать ее двумя пальчиками. Другая рука в воде поглаживает ногу.

Я ежусь. Что-то не так. Что-то всегда не так. Можно сколько угодно убеждать себя, что небо все-таки синее, что вода, в которой лежит Тони, - не кипяток, что марсианских ящериц делают в Голливуде, и что какие-то прощелыги установили в комнате аппарат, просвечивающий голову и мысли нейтринными пучками, но за всем этим нагромождением в общем-то второстепенных деталей таится, скрывается, зреет нечто настолько постоянное, основное, неизменное, что уговариваешь себя смириться, принимать все как есть...

- Это и называется трусость, - вскользь замечает Тони, не отрываясь от книги.

Присаживаюсь на край ванны и рассматриваю ее застывшее лицо, натянувшее маску презрительности. Смотрю в воду и наблюдаю как тяжелая белая ткань все плотнее облегает тело, прорисовывая невидимой кистью груди, живот, темный островок и бедра. Тони морщится от моих мыслей. Она терпеть не может слюнявой сентиментальности, всех этих грудей и островков. С покойной госпожой Р. у нее много сходства.

- И не вздумай спрашивать, - предупреждает дева. - Тебе же хуже.

- Куда уж хуже, - жалуюсь. - Куда уж хуже.

- Ты утверждаешь, что тебе одиноко? - левая бровь вздымается. - Из тебя все-таки сделали аппарат по перегону мировых скорбей в черную желчь?

- При чем тут это?

- А ты не догадался?

- О чем?

Тони все-таки роняет книгу, она падает в воду и как-то странно вся сразу же идет под воду, словно сделана не из бумаги, а из металла.

- Бедный, мой бедный, - говорит дева, но по выражению ее лица понятно, что никакой я не бедный, а очередная отпадшая душа, обитатель Лимба, или еще чего похуже. - Иди ко мне скорее...