Михаил Савеличев - Меланхолия

• Название: Меланхолия
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

Роман о Контакте, о том самом Контакте, о котором уже столько написано и где, кажется, ничего нового настолько невозможно придумать, что если Неназначенная Встреча и случиться, то будет просто обязана уложиться в прокрустово ложе ответственных или безответственных выдумок. Они пришли. Они уже здесь. Они не спустились с небес на своих сверкающих кораблях, не назначили нам Встречу на Плутоне. Они лишь взглянули на человека его собственными глазами и позволили нам прочувствовать свою печаль, свою меланхолию – философский камень преображения жаждущей души. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Данная книга написана с сознательным намерением нанести ущерб всем читателям и по-читателям "традиционной фантастики".

---

Они пристально нас оглядели, утопая по колено в облаке инея, синхронно стряхнули с брючин остатки росы, повернулись спиной к подозреваемым и так же внимательно осмотрели странную скобяную лавку, которой хозяин не удосужился даже дать название. Головы трогательно склонились друг к другу, коллеги посовещались, освещая темноту очков огоньком и тлением сигарет, что-то было решено. Тот, что сидел за рулем, захлопнул пинком дверь и пошел в магазинчик, а второй повернул к нам.

- Парвулеско, - коснулся он полей шляпы. - А... это вы?

Пожалуй он был слегка разочарован.

- Хороший день, шериф, - приободрил его я. - Интересное дело, интересные обвиняемые.

- Ничего интересного, - ответил шериф. - Это уже четырнадцатая жалоба за последние сутки. Осеннее помешательство.

Он снял шляпу и промокнул платком лысину. Лицо приняло отчетливо свинячее выражение.

- Сюда психиатра надо, а не нас. Может быть, эпидемия в городе? Пиво несвежее?

- Могу предложить свои услуги.

- А вы психиатр? Или пивовар?

- Мы - лунатики, - сообщил паршивец. - Нам сверху видно все, ты так и знай.

- Заткнись, - процедил старик. Власть, даже власть среди потенциальных вещей он уважал, но хватки не терял и все тянулся разглядеть крючок на шее Парвулеску. Но если тот и был там, то заплыл могучими наслоениями мышц и жира.

Я развел руками в силу образовавшейся в голове пустоты. Впрочем, шериф был из тех людей, которые всегда слышат то, что хотят услышать.

- Вот и не вмешивайтесь, - сказал он. - Давайте показания и сотрудничайте с нами. Долг гражданина большего от вас не потребует.

- Опять мы кому-то чего-то должны, - горестно покачал головой маленький паршивец. - В стране справедливости нет.

- Я могу дождаться адвоката?

Парвулеско снял очки и посмотрел на меня тяжелым взглядом перекормленного борова. Сигаретка без фильтра подмокла от слюны и тихо угасла между крепко сжатыми зубами.

- Насмотрелись фильмов, - пробурчал он. - Не страна, а сплошной кинотеатр. Добрый шериф, злой шериф... Руки вверх... Вы арестованы, засранцы... Вас ведь никто и не обвиняет. Я даже, заметьте, в участок вас не везу со скованными руками, как Прометея.

- Кого, кого? - втерся паршивец.

- Прометея, - пояснил старик педагогично.

- Я не глухой, слышу.

- Тогда зачем переспрашиваешь?

- Хочу узнать, кто это был такой - Прометей, и за что его в каталажку упекли.

Шум в голове ужасно мешал ориентироваться. Все на поверхности Земли сливалось в какую-то крохотную и неважную точку, неразборчивую, черную, как легкое притрагивание перьевой ручки. Небо теряло прозрачность, затуманивало Луну и вместо прояснения социальной механики с прочерченными приводами к говорящим куклам, марионетки внезапно начинали жить своей собственной жизнью, сжиматься и деформироваться под фронтальным напором настоящего, непредсказуемо двигаться в уплотняющемся тумане. Все расползалось под взглядом с неотвратимостью размокшей бумаги, буквы и картинки серели и расплывались в невразумительную мешанину, и оставалось лишь безнадежно смотреть, как привычные костыли улетают в пропасть самостоятельной жизни.

Можно было сколь угодно долго прислушиваться к эху опустевших голосов, но больше ничего не извлекалось с той стороны марионеточной жизни. Где та пустыня, по которой бродили слоны и где вздымались неподъемные горы? Где спасительное убежище? Где провода, гальванизирующие мысли и чувства, запускающие электричество высокомерия и насмешки, чтобы хоть как-то разогнать черную печаль бесконечной ночи?

Кто не малодушен перед лицом бездны, тот шагает вперед и летит на камни. С обратной половины Луны ясно и понятно, что нет никаких сил в этом пустом мире, кроме бессилия что-либо изменить, сдвинуть. Слабая мысль в черепной коробке как искра, запускающая движок, равнодушная вспышка бьющихся цилиндров, тщетно сдвигающих умерший мир из наваждения в иллюзии.

Парвулеско обернулся и стал рассматривать, как за широким экраном, заставленным всякой придорожной мелочью расхаживает его помощник, а вернее движется короткими перебежками, пригнувшись, с ружьем, поводя в стороны его тупым рылом. Длинные полки воздвигали непроходимые лабиринты на пути правосудия и полицейский отважно нырял в темноту бесконечных коридоров, чтобы затем неуклюжим чертиком вынырнуть в неожиданном месте, прижимаясь лицом к стеклу громадной розовой рыбиной. Проснувшийся кассир наблюдал за игрой, запустив руки под кассу, где наверняка находилось готовое к употреблению ружье или бита.

- Активный у вас помощник, - говорю.

- Надобны не умные, надобны активные, - пробормотал Парвулеско и отстегнул от пояса радиотелефон - раскормленный экземпляр древних созданий, упакованный в толстую черную пластмассу, с крупными кнопками и толстым крысиным хвостом. - Нонка, как ситуация? Подмога не требуется?

Нечленораздельный лай вырвался в ответ из аппарата в том смысле, что все в порядке.

- У малыша стальная хватка, - горестно похвастался шериф. - Главное не мешать ему на первой стадии и спасти свидетеля до допроса.

- Какого свидетеля?

- Хозяина магазина.

Я смотрю в небо, но это не слишком помогает. Ленивая мысль переливается в пустой голове тяжелым ртутным озером, отыскивая отверстия, проникая в которые удается сдвинуть крепко сжатые челюсти. Капли набирают зеркальный вес и обрушиваются на запутанную механику тела-машины.

- А при чем тут хозяин магазина?

Парвулеско с некоторым интересом разглядывает стоящую перед ним мою персону. Мне слышен скрип его тяг, но думы шерифа двигаются в несколько этажей, накладываясь и резонируя в нечто невразумительное - глухие удары работающей копры, вколачивающей бетонные сваи в медленно продвигающееся расследование.

- Вы что-нибудь слышали об исчезновениях? Все эти слухи о летающих тарелках и братьях по разуму, которые нам не братья? Это надо же, что удумали! Серые братья! Черные братья...

- Что-то читал, - приходится признаваться. - Я думал это шутка.

- Хороша шутка, - бурчит Парвулеско. - Двенадцать исчезновений. И это только обнаруженных исчезновений.

- Молодежь... Любит погулять.

- А с чего вы взяли, что это молодежь? Я же вам не говорил об этом.

Изображаю рассеянное недоумение:

- В газетах прочитал.

Глаза буравят отверстие в районе надбровных дуг - тяжкое чувство холодного притрагивания, почти интимного касания чужой воли. Приходится склониться и потереть ладонью лоб, избавляясь от него. Кожа ощущает влажную прохладу и тугое, гладкое трение, стирающее следы проникновения под черепную коробку. Фонарик гаснет и Парвулеску разочарованно отводит глаза.

- Хорошо быть вампиром, - выдает он. - Пить кровь из свидетелей и обвиняемых, питаться страхом и обитать во тьме. Уметь летать и впиваться клыками в равнодушную жертву. Похоже, не правда ли?

- А вы верите в пришельцев? - спрашиваю я.

- А вы разве не верите? - пожалуй Парвулеско удивлен. - Пойдемте.

Мы двигаемся к безымянному магазину, который приветливо распахивает нам двери и окатывает кондиционированным по-летнему воздухом - с прожилками изморози и хрустальной голубизны. Холод сковывает движения, Парвулеско прижимает к лысине шляпу и в один широкий шаг вминает следующую дверь, порождая тонкий колокольный звон.

- Это мы, Нонка! - кричит он в мрачные проходы бесконечного кладбища вещей и эхо медленно гаснет под сводами, искажаясь в зловещее громыхание.

Пока мы идем вдоль витрины, не рискуя покидать каботажный путь, освещенный солнцем. Влажные тени ползут по бесконечному стеклу, ложась причудливой вязью нашего дыхания на прозрачность и яркость оставленного пейзажа с двумя машинами и дорогой, пришпиленной к ложу двуногими булавками громадных рекламных плакатов. Они дергаются от неслышимого ветра, устало шевелят ногами и порождают тень страха, что сейчас им надоест торчать бесполезной грудой металла и пластика, они вырвут тяжелые штанги из красной земли под багровыми небесами и двинуться по собственным делам, вытаптывая белесые хлопковые поля.

Что-то искажается в мире. Слегка сдвигается и теряет ориентацию, закручивается в противоположную сторону цвета, отчего над далеким и мертвым городом нависают сверкающие прорезями небеса, как принесенная в жертву редкая рыбина, готовая пролиться бессмысленным дождем на мечущиеся тени давно сгинувших рыбаков между уродливыми пальцами земли, бесконечно долго выбирающейся из плена иллюзий, процарапывая себе путь скрюченными артритом костяшками. Мир готов умереть, но никто не хочет этого замечать. Чье-то дыхание, последний вздох под напором воды выбрасывает на поверхность кровавые пузыри мириад лиц - пустоглазые маски врачей, учителей, родителей, полицейских, бюрократов - паноптикум сумасшедшей реальности.

Рука Парвулеско оттаскивает меня от грандиозной панорамы меланхолии, депрессии, шизофрении, всей наглядности забытой интуиции, мне не хватает сил сопротивляться, я обвисаю рождественским белым медведем в красной кепке и погружаюсь в иную мозаику внутренней бесконечности.