Юлиус Белох - Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

• Название: Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии
• Автор: Юлиус Белох
• Жанр: История

---

Эти успехи астрономии в значительной степени являют­ся результатом крупных успехов, достигнутых в это время математикой. Она была единственной наукой, о которую разбивались все атаки скептицизма, ибо в то время еще ни­кому не приходило в голову, чтобы возможно было сущест­вование четвертого измерения и метаматематики. Правда, Сократ, всюду искавший только непосредственной практи­ческой пользы, полагал, что геометрия хороша лишь по­стольку, поскольку она служит для измерения полей, — взгляд, достойный простака Стрепсиада в „Облаках" Ари­стофана; и его точку зрения разделяли даже многие из фило­софов. Зато Платон ревностно занимался математикой, с ко­торою еще в ранней молодости ознакомил его Феодор из Кирены и интерес к которой позднее значительно усилился в нем благодаря его сношениям с пифагорейцами. Он вполне оценил и пропедевтическое значение математики; она была для него приблизительно тем же, чем для современных фи­лологов является латинская грамматика. Таким образом, Академия сделалась одним из центров математических изысканий; в этом отношении, как и во многих других, она яви­лась наследницей угасавшей тогда пифагорейской школы. Впрочем, сам Платон, по-видимому, не создал в области ма­тематики ничего замечательного; тем большие услуги оказа­ли этой науке его ученики. Леодамант Фасосский открыл, по преданию, аналитический метод; Феайтет Афинский разра­ботал учение об иррациональных величинах, Менехм дал одно из лучших решений знаменитой проблемы удвоения данного куба; выдающимися математиками называют также академиков Кизикена Афинского, Гермотима Колофонского и Филиппа из Менды. Тем не менее платоновская школа сделала, по-видимому, более для распространения, чем для углубления математических познаний; оба замечательней­ших математика этого времени, Эвдокс Книдский и Архит Тарентский, хотя и находились в близких отношениях с Платоном, однако не принадлежали к Академии.

Медицина также не была задержана в своем развитии тем приговором умозрительной философии, которым всякое истинное познание природы признавалось невозможным. Правда, неосновательность тех философских систем, какие до сих пор были выставлены для объяснения явлений при­роды, должна была быть особенно ясна для врачей, в силу своей профессии принужденных постоянно производить на­блюдения. Действительно, гиппократовская школа очень резко полемизировала против натурфилософии в том виде, в каком она являлась, например, у Эмпедокла. Но она была далека от мысли отвергать вместе с ложным и ту долю исти­ны, которая заключалась в прежних теориях; она боролась только против произвольных, недоказуемых гипотез, но не против принципа, на котором были основаны эти гипотезы. Так, в книге „О старой медицине" говорится: „Если кто-нибудь произносит какое-либо суждение о небесных телах или о том, что происходит после нашей смерти, то ни он сам, ни его слушатели не знают, правильно ли это суждение или нет. Медицина же издревле располагает всем — как принци­пом, так и методом, которым уже в течение долгого времени было сделано много важных открытий и будет найдено так­же все остальное, если способные люди, усвоив содержание своей науки, будут продолжать ее разработку на этой осно­ве". Этим был намечен единственный путь, на котором воз­можно было плодотворное развитие науки.

Сама медицина, правда, на первых порах принимала в этом движении сравнительно малое участие. Здесь гений Гиппократа затормозил развитие. Учение Гиппократа сохра­няло каноническое значение для его учеников, почему по­следние получили у позднейших историков медицины общее название догматиков. Между ними было, разумеется, немало хороших практических врачей; таковы сыновья Гиппократа Фессал и Дракон, его зять Полиб, его правнуки (от Фессала) Горгий, Дракон и Гиппократ. Более выдающимися медиками были Праксагор из Коса и Диокл из Кариста, жившие в эпо­ху Александра и первых диад охов; они деятельно подвиза­лись и в научной области. Авторитет Гиппократовой школы оставлял в тени Книдскую школу. Знаменитейшими пред­ставителями последней были в это время Эвдокс, обязанный своей известностью, впрочем, более своим исследованиям в области математики и астрономии, чем своей врачебной дея­тельности, и его ученик Хрисипп. Обе школы продолжали стоять в оппозиции друг к другу и в александрийский пери­од; из двух великих врачей конца IV и начала III века, поло­живших начало новой эпохе в области медицины, один — ученик Праксагора Герофил — примкнул к Гиппократу, дру­гой — ученик Хрисиппа Эрасистрат — резко восстал против гиппократовского учения. В конце концов победа осталась, как известно, за школой Гиппократа.

Точно так же и анатомия в общем не сумела освобо­диться от уз гиппократовского учения, несмотря на целый ряд частичных приобретений, которыми она была обязана преимущественно Праксагору. Врачи все еще боялись вскрывать человеческие трупы, и лишь Эрасистрат и Геро­фил сумели преодолеть этот предрассудок. Поэтому более правильные воззрения очень медленно пролагали себе путь; еще Праксагор учил, что нервы выходят из сердца, и даже Аристотель не признавал мозга органом мышления.

Больших успехов достигла зоология. С тех пор, как Алкмеон и Демокрит основали эту науку, был накоплен огром­ный запас наблюдений, который затем был разработан Ари­стотелем в его „Истории животных" и в трактатах „О частях животных" и „О возникновении животных" и др. В этих со­чинениях Аристотель дал курс сравнительной анатомии, курс физиологии, где особенное внимание обращено на вос­производительный процесс, и очерк основных законов пси­хологии животных. Естественная система животного царст­ва, предложенная им здесь, в своих основных чертах удер­жалась до настоящего времени, а в отделе о низших живот­ных оказывается более совершенной, чем даже система Линнея.

Аристотель занимался и ботаникой, хотя гораздо менее обстоятельно, чем зоологией. Лишь его ученик Теофраст после смерти учителя в своих двух обширных сочинениях „История растений" и „Причины растений" подвел итоги познаниям по ботанике, какие накопились до его времени. Правда, его работы далеко уступают исследованиям Аристо­теля в области зоологии. Это объясняется не меньшей гени­альностью Теофраста, а тем, что в области ботаники науке приходилось решать гораздо более трудные проблемы, ибо в то время, как аналогия с человеком дает нам ключ к понима­нию органов остальных видов животного царства, раститель­ное царство совершенно чуждо нам. Сюда присоединялось еще то обстоятельство, что медицина обстоятельно изучала животных, растениями же занималась лишь постольку, по­скольку они были пригодны для фармацевтических целей. Так, важнейшие органы растений — половые органы— Теофраст совсем не признал за таковые; точно так же он ни­чего не знал о семядолях. Вследствие этого он не пошел дальше первых начал морфологии и физиологии растений. Его систематика также носит совершенно внешний характер; он ограничивается делением растительного царства на дере­вья, кустарники, полукустарники и травы. Эти недостатки до известной степени искупаются обилием сообщаемых им све­дений по ботанической географии и по истории культуры, причем кропотливое трудолюбие, тонкая наблюдательность и критическое чутье автора равно достойны удивления.

Ввиду этих успехов естествознания для философии ста­новилось все менее возможным сохранять то отрицательное отношение к нему, в какое она стала со времени софистов и Сократа. Уже Платон под старость должен был признать это; но, к сожалению, он подпал влиянию пифагорейского уче­ния, с которым близко познакомился во время своих поездок в Сицилию. Он сделал попытку сочетать мистику чисел, учение о гармонии и астрономию со своим учением об иде­ях, и в результате получилась, конечно, неимоверная пута­ница, смущавшая самого Платона. Его племянник Спевсипп, грубый и умственно ничтожный человек, который после смерти учителя (347 г.) именно из-за этого родства с ним был избран главой школы, совершенно отверг учение об идеях и всецело отдался мистике чисел. Напротив, его пре­емник Ксенократ из Калхедона (с 339 г.) удержал связь меж­ду идеями и пифагорейским учением о числах, но при этом создал дикую теологическую систему, где нашли себе место добрые и злые демоны и даже животным приписывалось сознание существования божества. Таким образом, Акаде­мия все более приходила в упадок, пока ее учение в лице Аркесилая не слилось со скептицизмом.

В этой атмосфере духовной косности мыслящие люди не могли дышать свободно. Таков был величайший ученик Платона, Аристотель. Он родился в 384/383 г. в Стагире на Халкидском полуострове и принадлежал к одной из тех фа­милий, в которых врачебное искусство наследовалось из ро­да в род. Его отец Никомах был лейб-медиком при дворе македонского царя Аминты; без сомнения, и Аристотель предназначался для отцовской профессии и первоначально изучал медицину. Это наложило неизгладимую печать на все его позднейшее мышление; именно эта естественно-научная подготовка дала ему возможность освободиться от уз плато­новского умозрительного метода. Однако медицина не удов­летворила Аристотеля, и так как он рано потерял отца, то, едва достигнув совершеннолетия, по восемнадцатому году (367/366 г.), он отправился в Афины, чтобы изучать ритори­ку и философию. Здесь Платон стоял в это время на вершине своей славы; Аристотель вступил в самые близкие отноше­ния с ним и оставался членом академического кружка до смерти учителя (347 г.). В то же время он получал ценные указания от Исократа, хотя и не был его учеником в собст­венном смысле слова. Когда Платон умер и во главе Акаде­мии стал неспособный Спевсипп, Аристотелю более нечего было делать в Афинах; поэтому он отправился к Гермию, владетелю Атарнея и Асса в Малой Азии, с которым он близко сошелся еще в Академии. Здесь Аристотель прожил несколько счастливых лет, пока Гермий не пал жертвою из­мены персидского полководца Ментора (ниже, гл.ХУ). По­сле этого Аристотель уехал в Митилену и вскоре затем (343/342 г.) принял приглашение македонского царя Филип­па, который поручил ему воспитание своего сына Александ­ра, в то время тринадцатилетнего мальчика. Однако это обу­чение продолжалось недолго, так как Александр уже в 340 г. был привлечен к делам правления. Поэтому отношения ме­жду учителем и учеником никогда не были особенно близ­кими; зато во время своего пребывания в Македонии Ари­стотель сблизился с министром Филиппа Антипатром. Но как ни было блестяще положение, которое он занимал в Ма­кедонии, — его неудержимо влекло в его духовное отечест­во — Афины, в единственный город, где он мог найти то обширное поприще для научной деятельности, о котором он мечтал. И вот, как только политические условия позволили это, — тотчас после разрушения Фив и покорения Афин Александром, — Аристотель вернулся в Афины (335/334 г.). Во главе Академии он нашел своего друга Ксенократа; но сам он успел уже слишком перерасти платоновское учение, чтобы снова вступить в старый кружок. Поэтому он открыл собственную школу в ликейском гимнасии. Здесь Аристо­тель учил 12 лет, собирая вокруг себя с каждым годом все большее число учеников, пока восстание Афин против Ма­кедонии после смерти Александра не вынудило его покинуть место своей деятельности и искать убежища в Халкиде, где он вскоре затем (322 г.), лишь 62 лет, умер от болезни. После его смерти руководство школою перешло к его любимому ученику Теофрасту из Эреса.