Юлиус Белох - Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

• Название: Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии
• Автор: Юлиус Белох
• Жанр: История

---

Труд крупнейшего немецкого историка К.Ю.Белоха (1854—1929) „Греческая история" и сейчас остается самой полной из существующих на русском языке об­щих историй Греции эпохи архаики и классики (VIII—IV вв. до н.э.). В большинст­ве общих курсов древнегреческой истории она чаще всего сводится к истории Афин и Спарты. В данной же работе дана история Древней Греции в целом.

Это чуть ли не единственный на русском языке общий курс греческой исто­рии, из которого можно узнать о развитии событий в Милете, Византии, Мегарах, Коринфе, Сикионе, Сиракузах, Акраганте, Беотии, Фессалии, Фокиде, Арголиде, на Керкире, Эвбее, Самосе, Лесбосе и других полисах, областях и островах Греции. Из этого труда можно почерпнуть достаточно подробные сведения о деятельности не только Солона, Писистрата, Клисфена, Перикла, Леонида, Павсания, но и Фрасибула, Поликрата, Кипсела, Феагена, Гелона, Гиерона, обоих Дионисиев, Диона, Тимолеона и многих других выдающихся исторических лиц. К.Ю.Белох одним из пер­вых занялся исследованием не только политической, но и социально-экономической истории Греции, что, однако, не только нисколько не помешало, но, наоборот, помогло ему дать превосходные очерки развития греческой духовной культуры (философии, науки, искусства, религии).

ГЛАВА I. Реакция

Софистическое движение сильно поколебало в образо­ванном обществе старую веру в богов. Но совершенно иные течения обнаруживались в широких кругах народной массы, куда не проникали учения софистов. Те стремления к рели­гиозной реформе, которые в VI веке не выходили за пределы высших общественных классов, со времени Персидских войн начали все более и более распространяться среди про­стого народа. Эллинский мир наполнился нищенствующими жрецами и прорицателями орфической секты. Они грозили вечным проклятием всем, кто не верил их проповеди; всяко­му же, кто вступал в их секту, они обещали все, чего он мог пожелать: отпущение его собственных грехов и грехов его предков, блаженную жизнь в загробном мире и чудодейст­венные средства для отмщения своим врагам на земле. Все это было категорически сказано в произведениях Орфея и Мусея. В верующих не оказывалось недостатка; благочести­вые люди ежемесячно спешили с женами и детьми к орфи­ческим посвящениям. Умиравшим в этой вере клали в гроб таблички с какими-нибудь орфическими стихами, предна­значенными снабдить душу наставлением относительно то­го, как она должна вести себя по прибытии в Гадес и успо­коить ее насчет ее участи в загробном мире.

Еще большее количество богомольцев привлекали мис­терии, столь тесно связанные с орфическим учением. V век был для Элевсина периодом наибольшего расцвета, чему, впрочем, немало способствовало политическое положение Афин. Из всех частей Эллады стекались верующие к свя­щенному празднеству; старый храм уже не мог вместить всей массы паломников, и пришлось воздвигнуть новое зда­ние; оно было построено под руководством Иктина, творца Парфенона. По совету Дельфийского оракула Афинское на­родное собрание около середины V века постановило, чтобы ежегодно часть урожая Аттики и союзных государств при­носилась в дар элевсинскому храму в благодарность за то, что некогда Деметра научила людей земледелию; эта дань должна была состоять из 76% урожая пшеницы и Vi2% уро­жая ячменя. Ее несли и некоторые независимые от Афин го­сударства, и даже тогда, когда Афинская держава уже лежа­ла в развалинах; Афины и их колонии соблюдали этот обы­чай еще во времена Александра.

Почти столь же большого значения достигли в течение IV века мистерии, праздновавшиеся на острове Самофракия в святилище кабиров. Эти „великие боги", как их обыкно­венно называли, считались спасителями во всех бедах и опасностях; особенно их защите поручали себя мореплава­тели. Начало их культа относится к доэллинским временам; насколько мы знаем, Самофракия вообще никогда не была колонизирована греками (выше, т.1, с.87), да и позднее, когда остров уже давно эллинизировался, в религиозных обрядах местного населения сохранялись следы древнего языка. Точно так же мы находим культ кабиров на соседнем Лем­носе, заселенном греками лишь в конце VI века, и в Троаде, заселение которой греками началось едва ли ранее VII века. Затем, около VI века, этот культ — вероятно, через посред­ство эолийских поселенцев — проник в Беотию, где в Анфедоне и близ Фив существовали храмы кабиров и где также праздновались в их честь мистерии. Поклонение кабирам распространилось и на островах Эгейского моря, и на его фракийском и малоазиатском берегах; но из всех этих мест только Самофракия приобрела национальное значение, да и то лишь со времени Пелопоннесской войны.

Уже около середины IV века наплыв верующих был здесь так велик, что пришлось перестроить старый храм, причем он был значительно расширен и, сообразно художе­ственным требованиям времени, великолепно отделан. По­священие в мистерии принимали такие люди, как спартан­ский наварх Анталкид и Филипп II Македонский; по преда­нию, последний во время одного из таких празднеств позна­комился со своею будущею супругою, эпирской принцессой Олимпиадой. Но наибольшего блеска Самофракия достигла лишь после Александра.

В греческие колонии, расположенные по берегам вар­варских стран, конечно, очень рано проникли чужие культы. Так, египетский Амон сделался главным божеством Кирены, тогда как среди малоазиатских греков распространился культ Кибелы. В V веке и торгово-промышленные города греческой метрополии начали заполняться пришельцами с Востока; здесь жило множество лидийских, фригийских, си­рийских и египетских купцов, а огромные, все более возрас­тавшие массы рабов состояли главным образом из урожен­цев восточных стран или Фракии. Все эти варвары упорно держались своих родных культов; отдельные землячества соединялись в корпорации с целью отправлять богослуже­ния в доме одного из членов. Своеобразность этих церемо­ний, таинственность, которою они большею частью были окружены, должны были производить глубокое впечатление на греческое население; благочестивым людям, религиозные потребности которых не находили удовлетворения в госу­дарственном культе, должно было казаться, что здесь им от­крывается путь к спасению. Таким образом, иноземные ре­лигии приобретали множество последователей, и, как всегда бывает в подобных случаях, большинство прозелитов со­ставляли женщины.

Таким путем уже ко времени Персидских войн проник­ло и в европейскую Грецию поклонение фригийской „матери богов"; в Афинах ей был сооружен на рынке храм, для кото­рого статую богини изготовил ученик Фидия, Агоракрит. Недолго спустя, приблизительно в первой половине IV века, „великой матери" был воздвигнут храм и в Олимпии. За нею следовал фригийский же Сабазий — бог, родственный Дио­нису, — культ которого был тесно связан с культом „матери богов"; затем фригийско-фракийские Корибанты и фракий­ские богини Котито и Бендис; последней около времени Пе­лопоннесской войны был воздвигнут в Пирее храм, при ко­тором ежегодно устраивалось в честь ее великолепное празднество с факельными бегами. С Кипра был перенесен культ Адониса и Афродиты Пафосской. Поклонение Амону перешло из Кирены в лежащую напротив Лаконию, где ему были сооружены храмы в Спарте и ее порту — Гитее; уже Пиндар сочинил гимн в честь этого бога и поставил его ста­тую в фиванском акрополе. С конца V века оракул Амона, находившийся в ливийском оазисе, приобрел в Элладе почти такое же значение, как древние национальные оракулы Додоны и Дельф. Наконец, около середины IV века в Грецию проник и культ Изиды; египетские купцы, жившие в Пирее, получили тогда позволение построить храм своей богине.

Большая часть этих восточных культов уже в эпоху Пе­лопоннесской войны была широко распространена в Афи­нах. Ежеминутно по улицам с оглушительным шумом про­ходили процессии почитателей Сабазия и „великой матери"; во время празднества в честь Адониса по всему городу раз­давались жалобные песни женщин, оплакивавших бога, ко­торый в расцвете молодости был похищен смертью. Особен­но привлекали народ те священнодействия, которые были связаны с фригийско-фракийскими культами. Верующие собирались ночью при оглушительных звуках флейт, при грохоте барабанов и диких криках; здесь начиналась всеоб­щая бешеная пляска, доводившая экстаз участвующих до крайней степени. Затем вновь вступающие члены садились нагими на священное седалище; здесь их обтирали землею и отрубями и обмывали водой; при этом читались отрывки из священных книг, наполненные ни для кого непонятными фригийскими словами; в заключение вновь посвященный произносил священную формулу: „Я избежал греха, я обрел спасение". Затем следовали представления, сюжет которых был заимствован из священных преданий, и при этом откры­то изображались непристойные символы восточного суеве­рия. Так как в этих ночных таинствах принимали участие подонки общества, притом оба пола совместно, и так как здесь отсутствовал всякий государственный надзор, то они открывали полный простор самому разнузданному распутст­ву.