Анатолий Кожевников - Записки истребителя

• Название: Записки истребителя
• Автор: Анатолий Кожевников
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Оставляю одно звено выше облаков и, выбрав наиболее сконцентрированную крепкую группу "мессершмиттов", иду остальными силами эскадрильи в атаку.

В крутом пике самолеты проносятся с огромной скоростью. Ищу жертву. Выбранный мною "мессершмитт" попадает в перекрестье прицела. Сухой треск пулеметов и длинная очередь останавливает его полет. Навсегда! Кто-то рядом зажигает еще одного гитлеровца.

"Яки" превосходят "мессершмиттов" в скорости. Обогнув облако, мы всей эскадрильей занимаем исходное положение для новой атаки. Снова повторяется неожиданный для врага маневр. Почти на предельной скорости снимаем еще двух "мессеров" - и снова на высоте.

Противник терял инициативу. Бой начал постепенно стихать. "Мессеры" поодиночке уходили на запад.

В конце боя выяснилось, что к нашей эскадрилье пристали три "яка", оторвавшихся от своих ведущих. Летчики этих самолетов знали закон истребителей - "Один в поле не воин" - и поэтому, увидев компактный боевой порядок, пристроились к нему.

Когда бой закончился, одна машина сделала разворот и, покачав с крыла на крыло поравнялась со мной.

И тут я увидел, что на ее борту вместо 39 номера, под которым летал мой ведомый - Варшавский, стояла цифра 18. А ведь я был полностью уверен что в бою Варшавский находился рядом со мной. Куда же он делся? Так в горячке мог пристроиться и фашист.

Подробности выяснились позднее. Оказывается, Варшавский в одной из атак, отбиваясь от "мессершмиттов", отстал от ведущего. Он знал, что за это у нас по головке не гладят, и тщательно искал меня. Мотался за облаками, мыкался между Тамаровкой и аэродромом, но безуспешно.

- Вижу, товарищ командир, - рассказывал Варшавский после посадки, впереди идет самолет. Ну, думаю, наверное, вы меня ищете. Даю газ - и к нему... Смотрю, и он ко мне подворачивает, как будто говорит: "Давай, мол, пристраивайся". Немного полегчало, все же, думаю, домой не в одиночку приду. Пристраиваюсь по всем правилам - ни сучка ни задоринки... Потом... чуть в кабине не подпрыгнул... Подстроился-то я, оказывается, к фашисту. Быстро посмотрел по сторонам: нет ли другого, затем поймал немца в прицел и нажал на гашетки. Самолет фашиста накренился и вошел в пике. Я за ним, но догнать не могу: он пикирует почти отвесно. Промахнулся, думаю, уйдет. Но вдруг удар и пламя. Так все неожиданно...

Варшавский закончил рассказ, а потом добавил:

- Вы меня простите, товарищ командир. Я все равно виноват. Сначала оторвался от группы, затем увидел самолет и не признал в нем противника.

- Говорят - победителей не судят, но я тебе не прощаю. Вечером на разборе докладывать будешь, как ты оторвался. Готовься.

- Есть доложить на разборе, - уныло протянул Варшавский.

- А за сбитого "шмитта" поздравляю. Дай бог, как говорится, не последний. Молодец! ..

Когда выяснилось отсутствие Варшавского, я обеспокоился не на шутку. Даже если фашисты не срезали его в атаках, он мог погибнуть и после. Принято и у нас, и у немцев - посылать после боя к аэродромам противника специально выделенные пары наиболее подготовленных летчиков. Там они поджидают прихода утомленных истребителей. И надо всегда держать ухо востро. Не зря говорят, что поиск противника должен начаться с момента запуска мотора на аэродроме и кончиться после его выключения на стоянке.

Вечером летчики эскадрильи подробно разобрали, почему Варшавский потерял группу. Выяснилось еще одно не безынтересное обстоятельство. Когда он, отбивая атаку "мессершмиттов", оторвался от ведущего, истребитель с цифрой - 18 быстро занял его место в строю. Он тоже потерял своего ведущего. Отразив атаку, Варшавский искал одиночный самолет, тогда как все были в паре.

Летчики засыпали Варшавского упреками за его тактическую ошибку.

- Счастлив, в рубашке родился. Так может повезти лишь раз в жизни, - с укором говорил Кузьмин.

- А что было бы, если бы не ты немца, а он тебя догонял? взыскательным тоном спрашивал Орловский.

Требовательность молодых летчиков к товарищу была неоспоримым свидетельством их растущего мастерства. В случае с Варшавским они выступали не наблюдателями, а судьями. Но судить способен лишь тот, кто чувствует себя уверенно.

ПЕРЕД БОЛЬШИМИ БОЯМИ

Полк перебазировался. Аэродром находился на опушке леса. Летное поле с двух сторон окаймляли деревья, густая листва укрывала самолеты. Отсутствие движения создавало впечатление абсолютно мирного пейзажа. Немцы не могли обнаружить нас с воздуха.

Нам было известно, что противник готовится к наступлению, поэтому скрытность сосредоточения, искусная маскировка считались тогда основными требованиями дня. Враг не должен был знать о передвижении войск на нашей стороне, о строительстве глубоко эшелонированной обороны. Только сохранив все это в надлежащей тайне, можно было рассчитывать на то, что вражеский удар будет хорошо парирован.

А дни становились все грознее и грознее. И, пожалуй, больше всего это ощущалось по тишине, не только не обычной для фронта, а прямо-таки зловещей.

3 июля противник притих совершенно, точно и не существовало глубокой обороны, насыщенной огромным множеством людей, пулеметов, орудий, танков... Словно все вымерло. Тишина. Гнетущая тишина.

- Что-то будет, товарищ командир, - говорит механик. - На земле ни выстрела, в небе ни самолета. Не может же так долго продолжаться. Прямо душа болит. Наверное, скоро полезут.

Помолчав, он добавляет:

- Надо бы машину облетать. Через час регламентные работы закончу.

Я от души был рад случаю подняться в воздух, чтобы хоть ненадолго выключиться из этой давящей тебя тишины.

- Облетаем. Заканчивай, а мы пока с комиссаром пройдем посмотрим, как зарываются в землю наши летчики.

Эскадрилья была рассредоточена по экипажам. Люди занимались устройством блиндажей. Копать было легко, грунт хорошо поддавался лопате. Накатник рубили здесь же, сохраняя предосторожность и маскировку.

Большая часть землянок была уже готова, остальные достраивались. У нас не оставалось ни одной мелочи, которая не была бы предусмотрена для обеспечения бесперебойных вылетов, ремонта самолетов и сохранения личного состава.

- Глубже ройте, ребята, - подбадривал Гаврилов. Мы живем не только в воздухе, но и на земле.

Самолет решил опробовать после обеда. Взлет. Делаю круг над аэродромом. Мотор работает хорошо - заботливый Васильев все проверил и осмотрел до мельчайших подробностей.

Перевожу взгляд на землю. Аэродром ничем не выделялся. Значит, замаскировались умело.

Дороги в прифронтовой полосе пустынны. Больше из любопытства подхожу к переднему краю. И тут ни души, обе стороны ничем не выдают своего присутствия. А ведь здесь десятки и сотни тысяч вооруженных до зубов людей.

Вдруг со стороны солнца показался ""мессершмитт" За ним второй. Уходить? Поздно. Да и к лицу ли советскому летчику обращаться в бегство? Нужно принимать бой.

Фашисты, видя свое преимущество в количественном отношении и в высоте, с ходу пошли в атаку. С небольшим принижением я начал набирать скорость, а когда противник был на расстоянии приблизительно тысячи метров, крутым боевым разворотом вышел из-под атаки и сравнял с ним высоту. Еще несколько атак на встречных и встречно-пересекающихся курсах, затем разворот с набором высоты - и немцы ниже меня. Теперь тактическое преимущество на моей стороне, атакую я.

Противнику удается вывернуться из-под прицельного огня, но я снова занимаю исходное положение. Не знаю чем бы закончился этот бой - на поражение я не рассчитывал, - если бы не трусость немецких летчиков. Видя мое преимущество в высоте, они позорно бежали.

На аэродроме командир дивизии крепко отчитал меня за то, что я ввязался в бой с фашистами. Но бой я принял потому, что не хотел терять престижа советского летчика! Утро 4 июля не принесло никаких изменений. Разве только ясная безоблачная погода сменилась мощным девятибалльным кучевым развитием облаков, а во второй половине дня начали наплывать грозовые тучи, неся с собой ливневые дожди, украшенные многоцветной радугой.

Весь этот день, как и в предыдущие, дежурные пары летчиков находились в готовности номер один.

Последние три часа перед вечером дежурство несли я и Варшавский. Прошел сильный дождь, и капли его еще не успели стечь с плексигласа фонаря кабины, как с командного пункта взвилась сигнальная ракета. За эти "тихие" дни мы невольно свыклись с мыслью о дежурстве без вылета. Поэтому ракета, сейчас воспринятая как электрический ток, кольнула каждого находящегося на аэродроме: "Началось?!" Быстро запустив двигатели, взлетаем прямо со стоянки. С сегодняшнего дня Варшавский числится старшим летчиком, он получил право водить пару, но так как готовить нового ведомого не было времени, он продолжает ходить в паре со мной.

По радио, прерываемому треском грозовых разрядов, слышен голос Веденеева:

- Идите в район Ольшанки, немцы бомбят наши войска.