Станислав Виткевич - Наркотики. Единственный выход

• Название: Наркотики. Единственный выход
• Автор: Станислав Виткевич
• Издательство: Вахазар; РИПОЛ КЛАССИК
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-88190-015-4; 5-7905-1802-8

Станислав Игнаций Виткевич (1885—1939) — выдающийся польский писатель и художник авангарда. В своих произведениях показал деформацию и алогизм современной цивилизации, выразил предчувствие ее краха. В книгу вошли эссе «Наркотики» (1930) и роман «Единственный выход» (1931—1933), впервые публикуемые на русском языке.

---

Супружество, эта страшная, чуть ли не потусторонняя сила, охватывало их своими жуткими щупальцами, которые пока что только сладострастно ласкали, впрочем, выбирая самое удобное время, чтобы впиться в самые недра. Пока что все было пленительно, а эти на самом деле страшные элементы супружества лишь придавали очарование пролетавшим минутам осеннего кутанья в ватное нутро безопасных чувств. Ладно!

Изидор с Русталкой стали взаимной собственностью потому, что реликт древнего ксендза, по требованию Русталки (невинное такое требованьице из области суеверий), связал их руки какой-то лентой, и тогда в социальном и светском плане на них обрушилась настоящая лавина, ибо специализация еще не дошла до того, чтобы ее начинали на третьем году жизни, и ГОСУДАРСТВО пока еще не стало инкубатором и воспитателем младенцев, все продолжала существовать прежняя, звериная семья с ее ужасными для людей переломной эпохи законами. Да, мы на переломе, и не потому, что таким всегда представляется близкое нам время, а потому, что так и есть на самом деле; действительно, с какой стороны ни взгляни, не было еще такого важного момента в истории человечества, если не считать французскую революцию и возникновение первой власти в тотемных кланах доисторических дикарей. Ну а без связывания рук разве было бы не то же самое? Неужели эта церемония еще не полностью изжила себя? Нет, без религиозной санкции все происходившее не приобрело бы того отчаянного привкуса извечной (но не вечной), кислой, скучной, местами горьковатой и при этом сиропно-приторной, что аж тянется, безумно приятной неотвратимости. «Что за черт?» «Кой ляд?» И все же одной лишь гражданской церемонии было бы недостаточно, чтобы придать этому «комплексу» беспокойное очарование чего-то столь финально страшного, как одноименный Суд, ад и земля; не будем говорить о небе — это слишком скучно для существ, одаренных метафизическим беспокойством. Да, социальное божество, лишенное одного из измерений прежних божеств — измерения таинственности, — по сути своей является отрицанием Тайны, укрыванием в удобно поделенном на полки mystery-fight[143] шкафу.

(Разве что для закоснелых социологов метафизического типа — однако «мифы» Сореля, несмотря на возможные реальные результаты его деятельности, принадлежат к числу давно отошедших в небытие фикций.)

2.2

Две протяженности-в-себе образовали единство: (АП)1 + (АП)2 = 1(АП)2 — так можно выразить происшедшее для людей застенчивых[144].

Давно известным способом слились «материальные» (сокращенное выражение) части их личности. Слияние было лишено привкуса прежних (и ее и его по отдельности) свободных отношений (в польском языке эротическая лексика столь ужасна, что, видимо, придется совсем перестать писать об этом) — некоего своеобразного смака распущенности («Терусь, фу», — как говаривала княгиня Тикондерога в моей пьесе «Сапожники»), н о  с а м о  п о  с е б е, как слияние в единство, оно было более совершенным и чистым. Не только соки их организмов (Боже, какой кошмар! — какие слова употребить? «О, научи солдата выражениям, способным в ушко женское пролезть», как у Шекспира говорил король Генрих Екатерине Французской) соединялись, образуя банальный коктейль внутри протяженностей = (АПм), впрочем, их дух на самом деле соединился, или лучше так: их длительности иллюзорно перемешались, конечно, во взаимных фантастических картинах, как будто и ему и ей одновременно снился один и тот же сон. Ее по большей части полуобморочные очи полыхнули изумлением, мол, бывает же такое — блаженство охватило их одновременно (за какие не содеянные мною прегрешения должен я все это писать?). Никогда больше она не выпустит его из своих стройных бедер и голеней, и отныне он станет жить в ней, как тот паучок, что приютился в огромных детородных органах своей ужасно большой по сравнению с ним жены-паучихи, — он будет принадлежать ей, ей, ЕЙ! Он стал ее собственностью, и она впервые почувствовала это. Теперь даже если он не захочет, все равно будет обязан, ибо супружество — это святое, будет обязан столько, сколько она захочет, и не отдаст его уже никакой другой «этой обезьяне».

Учитывая все, что уже написано о любви, о ней говорить не стоит — о н а  б ы л а — в это надо верить — теперь речь идет о ее начально-второстепенных состояниях, которые вкрапляются в трудно поддающиеся анализу, но банальные, знакомые всем до тошноты первичные состояния, вытесняют их и занимают их место в скорлупках, сохранивших форму первых: происходит псевдоморфоз. Вот и ходят по миру карикатуры на прежних людей, ничего о том не ведая. А избежать таких последствий супружества через осознание процесса — дело адски трудное.

Изидор угодил в бездну присвоения Русталкой его собственных потрохов. Он подчинился безопасности официальной любви с обычной чисто самцовой покорностью, столь часто встречающейся у шизоидов: компенсируя несвободу тела, они создают особый, недоступный именно для любимого существа внутренний мир и живут там в одиночестве. Это их, часто подсознательная, месть за внешне потерянную свободу распоряжаться собой.

Половой акт окончился обоюдным оргазмом — взаимное обладание достигло пика. Однако то была лишь видимость, для поверхностного наблюдателя с другой планеты, где высшие виды размножаются, скажем, путем деления или à la Huxley, эти два создания в финальном трансе были бы строго эквивалентны — а по сути между ними была пропасть в ощущениях, которые характерны для разных полов. Если бы они могли взаимно переживать свои психические состояния, они были бы поражены ужасным несовпадением, чуждостью их душ в этих самых, казалось бы, существенных спазмах эмоций и органов. Однако иллюзия единства при этом почти полная.

How horrible and true and strange
And there is no possible change...[145]

В последнем натяжении (АПм) = протяженностей-в-себе (то есть тел) зачалась новая (ЕС), которой так хотела Русталка. Она начала молиться о ней своему Богу сразу же после финала, пока еще не погасло и не успело разойтись по бедрам, спине и внутренностям новое, от законного мужа полученное телесное блаженство, связанное, как это обычно бывает у женщин, в один болезненный узел с духовным блаженством супружеских уз.

Несовершенством мир он сузил,
Все затянув в кошмарный узел,

— приходила ей на память одна из бессмысленных так называемых утренних песен Марцелия. С тех пор, как ей исполнилось десять лет, она постоянно носила в себе это желание иметь ребенка — так он был желанен, но недостижим без нормальных супружеских условий. На незаконнорожденного у нее не хватало смелости не только из-за себя, но и из-за самого ребенка. А впрочем, с Марцелием (оказавшимся бесплодным — так называемая «ядовитая сперма») у нее наверняка была бы дочь. Согласно теории Маурина, должно быть так: если мать уважает отца в отношениях помимо половых, то — сын, если нет — дочь. Правило это подтверждается практически во всех случаях, а если не подтверждается, значит, в подсознании существуют другие отношения, отличные от тех, что открыто вылезают наружу, напоказ. К тому же от алкоголика и кокаиниста наверняка получился бы какой-нибудь уродец, хотя в роли быка-производителя Марцелий нравился ей больше — а жаль.

Ах, ничто в жизни не таково, каким должно быть, но сам факт существования (одно лишь созерцание единственной травинки под солнцем) имеет бесконечную ценность, которой никто не ценит, считая свое существование непременным. Страшная тайна этой, а не другой личности, которой, собственно говоря, могло бы и не быть, — излюбленное поле битв Изидора с метафизическим ужасом бытия.

Теперь это можно себе позволить: несмотря на неполное соответствие внешних условий идеалу (развившаяся на политическом фоне неуверенность в завтрашнем дне, да и маленькая зарплата Изидора), путь если не в «материальном», то в «моральном» отношении был свободен. Волна горячей генеративной массы залила распаленные недра ее тела, выжигая своим жаром его собственный пожар. На секунду чувства покинули ее. Собственно говоря, у них впервые получилось что надо, потому как после «оргии» брачная ночь не то чтобы сорвалась, но оказалась скорее каким-то выполнением формальностей в учреждении, к тому же Русталка сильно переживала «отсутствие девственности», утром тоже ничего не получилось: было слишком хорошо видно, все было слишком уж банально, к тому же примешивалась какая-то неловкость плюс легкое похмелье, так что не стоило даже начинать. Зная уже эти вещи, Русталка не впала в отчаяние, а лишь спокойно ждала своего, «и дождалась». «O d n o  m o ż n o  l i s z  s k a z a t’ — d o ż d a l i s’,  j e b i o n a  m a t’» — как писал Пуришкевич о русской революции.

С нежностью глядел Изидор на ее закрытые, синеватые, в тоненьких прожилочках легко подрагивающие веки: в это мгновение он любил ее просто так, но было в его чувстве много обычной жалости, похожей на ту, которую он мог бы испытать к изголодавшемуся бездомному котенку. С него слетела маска шизоида — в открытое море будущей жизни выходил кроткий беспроблемный пикниченок. Но сейчас Изидор не ощущал это как нечто отрицательное. Ему вдруг тоже захотелось иметь ребенка, но при условии, что тот сразу будет шестилетним, вежливым, уже хорошо умеющим говорить, умненьким и пригодным для обучения философии. Изю одолевала мания: никогда так и не осуществленный эксперимент с нерелигиозным воспитанием ребенка на философии с самого начала средней школы. До первого класса — суровая социальная этика, начисто лишенная метафизических санкций. Само собой — история религии, все «меню» от тотемизма до христианства по выбору — абсолютная свобода без принуждения и даже без уговоров. Если ребенок захочет, то после общего ознакомления с материалом он может начать поклоняться крокодилу или хоть обыкновенной кошке, лишь бы это не требовало человеческих жертв и вообще не находилось в принципиальном расхождении с действующим законодательством; определенные деформации всякой веры были неизбежны: так, например, нельзя было исповедовать католицизм (точнее говоря, христианство) времен инквизиции или пейотлевую религию ацтеков, сопряженную с массовыми убийствами людей — ничего не поделаешь. Но кроме того, строгая философия в виде самой общей психофизической проблематики по мере прохождения психологии и физики, а также — традиционной логики, ибо к новой Изидор испытывал пока что непреодолимое отвращение и считал ее фактически никому не нужным балластом, к тому же слишком тяжелым, если речь шла только об избежании парадоксов, потому как здесь достаточно было принципа Пуанкаре об отказе от использования слов «все» и «все». Уже в третьем классе — философия в историческом аспекте под названием общей онтологии, а с пятого — история проблематики с определенным учетом индивидуальности — о! — вот было бы здорово.