Ярослав Кратохвил - Истоки

• Название: Истоки
• Автор: Ярослав Кратохвил
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1969

Роман Ярослава Кратохвила «Истоки» посвящен жизни военнопленных чехов и словаков в революционной России 1916–1917 годов. Вместо патетического прославления «героического» похода чехословаков в России Кратохвил повествует о большой трагедии военнопленных — чехов и словаков, втянутых в контрреволюционную авантюру международной реакции против молодой России, и весьма неприглядной роли в этом чехословацких буржуазных руководителей, а так же раскрывает жизненные истоки революционного движения, захватывавшего все более широкие слои крестьянства, солдат, как русских, так и иноземных.

---

Беранек пошел.

Но этого мало было Беранеку сегодня, и он отправился в Крюковское к Степаниде Ивановне — за книжками для Бауэра.

Он даже не задержался у пасечников, которые сидели в рощице у шалаша из свежей соломы и чистили картошку в солдатский котелок, поддерживая маленький, сильно дымивший костер.

Степанида Ивановна ловила телку, бегая по саду, заросшему крапивой. Она явно застеснялась своего вида и, приглашая Беранека в дом, все одергивала грязную юбку, прижимая ее к сухим ногам.

Беранек, дожидаясь, разглядывал комнату учительницы. Ее украшали коврики, сплетенные из обрезков пестрых тканей, яркие открытки и засушенные полевые цветы и колосья.

Степанида Ивановна вернулась уже в другой юбке и в башмаках на босу ногу. Записочку, тщательно написанную Бауэром, она разбирала с трудом, но тем не менее подивилась, как хорошо он пишет.

— Он ведь учитель! — похвастался Беранек.

Она дала ему стопку школьных учебников. И так как этим исчерпывалось его задание на сегодня, а времени еще оставалось много, Беранек решил навестить мужика Тимофея.

Тимофей сидел на земле у амбара и плел лапоть.

— Как поживаете? — крикнул ему по-русски Беранек.

— Плохо…

Затем Беранек согласился войти в дом. Он молчал, потому что знал мало русских слов, На пороге избы глаза их случайно встретились, и Тимофей, в добродушном смущении, улыбнулся, блеснув белыми зубами из зарослей бороды.

— Хорошо… в плену-то? А? — сказал он, подмигивая; в уголках глаз его, прячущихся под космами бровей, пробежали морщинки, и кожа покраснела.

В избе Беранек поздоровался с Ариной рукопожатием, но сейчас же вышел следом за Тимофеем — носить воду и поливать грядку табака, притулившуюся между частоколом, заросшим крапивой, и плетеной стеной кособокого, изрядно прогнившего сарая.

Наступил вечер; Арина, вытерев стол, поставила на него керосиновую лампу. Едва ее слабый свет пробился сквозь оконца на двор и на дорогу, в избе появились еще два гостя: один русобородый, с улыбкой, разлитой по всему лицу, другой — коричневый какой-то мужичок, похожий на Тимофея. Они первым долгом поклонились иконе, потом подали руки Тимофею, Арине, а под конец и Беранеку.

— Встречайте дорогих гостей, — сказали они при этом. Арина, не отходя от печи, пригласила гостей за стол.

Тимофей вытер потный лоб, порылся в углу и налил всем в кружки мутного квасу.

— Ну, как? — спросили мужики.

— Время подошло, в солдаты забирают… Эх! — Тимофей усмехнулся коротко, хрипло и безнадежно. — Что поделать…

Гости отпили, причмокивая, квасу.

— Что ж, черт… Молодых, что ли, мало?

— Ну-у… А надоела, всем надоела…

Потом мужики, широко улыбаясь, обернулись к Беранеку.

— Видать, нашим генералам не устоять против ваших! А наша, мужицкая сила — не хочет… Хе-хе!

После долгого пути, после трудов, холодный кислый квас понравился Беранеку. Он отломил себе ломоть черного хлеба.

Тимофей тоже запихивал в рот куски хлеба, смеялся одними глазами и шутил:

— Был бы мужик царем — сало с салом бы ел, бражку бражкой запивал и на соломе вволю бы спал! Хе-хе!

Мужики степенно вздыхали:

— Был бы мужик царем — войне бы конец положил! Вот что он сделал бы…

— Проклятый немец! Земли ему, вишь, мало! Ну и дали бы ему из барской — у них много! Был бы мир, да и нам бы осталось. Всю-то и не вспашешь.

— Не хотят вот немцу ее отдавать… так он сам берет. А только скажу, коли нахватает мужицкой земли — не проглотит, подавится!

— До нашей, мужицкой, не допрет. Подавится! Малым куском русской земли подавится вместе со своим Вильгельмом.

— Хе-хе, русских-то и Вильгельму не сожрать!

— Хо-хо, на здоровье!

— Мужик всех хлебом кормит. Не немец — свои мужика-то жрут!

— Ха-ха! Нет, не дадут они мужику царем быть! Ха-ха! Сами все сало подъедят…

— И бражку выхлещут…

Тимофей встал, послонялся вокруг печи, да и махнул только рукой:

— Эх!

Усевшись на место, он воскликнул:

— А что, детушки, это знаете —

В борьбе обретешь ты право свое…

Хе-хе! Ну, пейте, гости дорогие! Выпили еще квасу.

— Умный от умного учится.

— Верно.

Беранек, допив квас и съев свой хлеб, собрался уходить. Но мужики дружно удержали его.

Русобородый, с улыбкой во все лицо, сбегал домой и принес большую зеленоватую бутылку водки.

— Чтоб перед дорогим гостем лицом в грязь не ударить, да и царского воина почтить, — сказал он.

Водку он налил всем в квас.

Тимофей смеялся одними уголками глаз и приговаривал:

— Пейте на здоровье!

Арина вскипятила чаю в большом горшке. От водки, от жарких взглядов, от тесноты избы разгорячились мужики. Их добродушным смехом вскоре заразился и Беранек, и его всего заполнило приятное чувство беспечности.

Над лампой кружилась мошкара, на почерневших бревенчатых стенах сидели и медленно ползали тараканы. Возле печи чернел жирный, как косточка сливы, прусак. Изба будто вспухла от тепла. В этой духоте мужики пили все больше, потели и терпеливо вытирали лбы и бороды. Арина, сидевшая в углу у печи, только пригубила.

Теперь громко и обстоятельно стали рассуждать про войну и про землю.

— Ох, эта война! Черт бы ее побрал!

— Немец! Это верно, без земли-кормилицы не проживешь.

— А вот в Сибири, говорят… В Сибири…

— Ну и говорят… мало ли глупостей говорят! Ни царь, ни господа наши земли немцам добровольно не дадут. Это уж точно. Они ее и мужику-то не дадут. Для себя держать норовят!

— Верно! Хе-хе! Царь-то только свое и защищает…

— Мужицкой кровушкой…

Под конец Тимофей кричал, словно бранился с кем-то:

— А земля… она ничья! Я говорю — земля, она божья!

— Эх, война… Эх, земля… Эх, беда!

Когда от косматых голов всех трех мужиков повалил пар, они взялись испытывать крепость своих ног. Поочередно топали по земляному полу, вздымая пыль.

— А я, — орал Тимофей, охваченный внезапной храбростью, — я, царский солдат… я еще и маршировать могу: ать-два!.. Левой, правой… Левой, правой… На пле-чо! Эх, черт! Батюшка-царь зовет! А я… я еще могу! Хе-хе! Могу!

Тут ему срочно понадобилось выйти.

В его отсутствие гости пристали к Арине:

— Эй, баба! Хозяйка! Гляньте, да она спит!

— Вставай! Устала? А что запоешь, как одна останешься?

Сонная Арина подошла вытереть залитый стол; русобородый шлепнул ее по полному бедру, ущипнул.

— Что тогда запоешь, а? Ничего, молодая баба с голоду не помрет! Ха-ха-ха! Найдется который-нибудь, приласкает. В тепле приласкает! Да накормит получше, чем царь Тимофея. Ха-ха!

— Накормит да наполнит! Хе-хе-хе!

— А солдаткам, Аринушка, царь, за заслуги ихних мужей, пленных дает! Бери вот этого, Аринушка! Ха-ха-ха!

Глухие стены избы сотрясались от мужицкого хохота, Хохот выплеснулся через окна во двор. И там его поглотила тихая безбрежная ночь.

Тимофей вернулся не скоро и еще с порога понес что-то несообразное о том, как он воевал в японскую войну. Видимо, на вольном воздухе от водки его окончательно развезло. Туман застилал ему глаза, и потому Тимофей кричал:

— Я на самом краю света побывал! Видел желтых обезьян, они и говорить по-человечески не умеют! Хе-ху! Ох, и пошалили же землячки! Пошалили с барами-господами! Хе-хе! И с генералами… с их пре-вос-ходительст-вами! По рожам, по сытым… Ха-ха! Э-эх, и помещикам… Жару поддали! Свечку им воз-жгли… у-у! И черту и богу…

Горело! Горело в мужицкой груди! Сердце мужицкое горело!

Приятное тепло охватило Беранека; лень было вникать в смысл и бессмыслицу мужицких речей. Ему хотелось спать, и дружный хохот доходил до него сквозь туман, как музыка, как колыбельная.

«Сознательные», — вдруг вынырнуло слово из розовой мглы.

С чем-то связалось оно в его мозгу. Ожило.

— Созна-тель-ные! — закричал Беранек. — Мы! По-мо-гаем!

— Это ничего, — утешил его коричневый мужик. — И у нас такие были и есть, есть и будут! Ничего… И будут! А ты — брат… Хотя и австрияк…

Русобородый бил Беранека по плечу и кричал фальцетом:

— Он свой… хрестьянин!

— Да… христианин, — бормотал Беранек; он смутно различил Арину и обнял Тимофея.

В ночной час мужики поднялись и потащили из избы на двор спутанный клубок пьяных речей. Беранек шатался меж них, он видел и слышал только русобородого, который шел с Тимофеем.

— Иди! — говорили рядом с Беранеком кому-то. — Ступай, покуда в лаптях! Как мужик к своему барину!

Черт с ним! Он должен тебя защитить! Проклятые… Упыри! А ты сходи-ка…

Тимофей отбивался от Беранека, размахивая руками. Смотрел пьяными глазами, но взгляд этот был как ночь. Черный, зловещий.