Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-2

• Название: Рок И его проблемы-2
• Автор: Владимир Орешкин
• Издательство: Издательство «БПП»
• Жанр: Триллер
• Год: 2008

Захватывающий приключенческий триллер, в центре которого ничем не примечательный с виду человек становится по воле рока могущественной личностью, ответственной не только за себя, но и за судьбы других людей.

Вторая книга.

---

— Мешков на головы не надели, — прошептал парень, прижатый к моему уху.

— Каких мешков? — прошептал я ему в ответ.

— Когда сюда везли, мешки на голову надевали, чтобы мы ничего не видели, где и куда. Ты понял?

Я понял, братва не боится, что мы, дембельнутые, проболтаемся. Уверена на все сто. Даже мешков на нас пожалели… Бежать…

Приехали мы, должно быть, в Кремль. Только Кремль нам не показали. Не было никаких экскурсий.

Верхние охранники открыли загон, и скомандовали:

— Выходи.

Эти — были с короткими автоматами, и дубинками. Автоматы на груди, дубинки в руках. На каждого дембеля по одному «этому».

Мы оказались в холле. Здесь просматривались даже окна, но они оказались плотно закрыты. Пол был мраморный и чистый, едва слышно пели откуда-то из-за стены Татушки. «Нас не догонят…» Чтобы не догнали, нужно для начала смыться. А потом уже распевать.

— Сестру позови, дембеля прибыли! — крикнул один. А нам скомандовал: — Сесть на стулья и сидеть. Чтобы без фокусов.

— Господи иисуси, — сказал кто-то из нас пятерых.

Больше всего пугала, почему-то сестра, которая вот-вот должна была подойти. В этой таинственной сестре таилась какая-то опасность, — раз ее ждали. Она здесь была, почему-то, самой главной.

И она, не успели мы как следует рассесться, пришла.

Ничего такая, довольно симпатичная, в белом халате и с чемоданчиком, на котором милосердно был нарисовал красный крест. А не зеленая змея, желающая удушить чашу.

— Сейчас вам сделают прививку, от всех болезней… — сказал нам один из охранников, наверное, командир отделения. — Сидеть смирно и не рыпаться. Сеструху за ляжки не хватать.

— Валер, у тебя язык без костей, — встрепенулась радостно сестра. — Ты чо, кто меня здесь будет хватать за ляжки.

Ляжки, наверное, у них считались самым аппетитным кусочком, потому что и дальше их разговор крутился вокруг них.

— Мальчики, — обратилась к нам сестра, — засучили рубашки выше локтя. Укол буду делать в руку.

— Выполнять, — подтвердил командир.

Пришлось подчиниться.

Открылся чемоданчик с красным крестом, на чистую салфетку легло пять одноразовых шприцов, уже заполненных темной жидкостью, прививкой от всех болезней.

— Циан, — прошептал безвольно, сидевший рядом со мной парень.

Никто не дернулся, чтобы убежать, или задать какой-нибудь медицинский вопрос, насчет содержимого. На меня тоже напала оторопь, — словно какой-то маховик раскрутился, от которого не было спасения. Кричи, не кричи… Не все ли теперь равно.

Сестра приступила к уколам. Совершала она их играючи, я даже не почувствовал прикосновения иглы, так мастерски провела она эту операцию.

— Вот и все, — гордо сказала она мне, протерев уколотое место ваточкой со спиртом.

И сделала шаг к следующему.

— Спасибо, — сказал ей мой сосед…

Остальные промолчали.

3

Миром правит любовь… Миром правит любовь, миром правит любовь… Миром правит любовь… — талдычил кто-то у меня в голове. Старинная песня, со словами которой я сделал когда-то попытку вступить во взрослую жизнь.

«Теперь ты большой, Миша, совсем взрослый. Как ты находишь, нашу взрослую жизнь? — спрашивал меня заботливый голос.

Стараюсь понять, как выжить в ней, — отвечал я.

Получается?

Все время тянет задавить кого-нибудь. Ваша взрослая жизнь, — такая давка.

Но миром правит любовь… Ты же знаешь.

Но как всегда, икры на всех не хватает. Чего-нибудь обязательно на всех не хватит. Чего-то обязательно мало. Вот вся ваша взрослая жизнь».

Чушь. Не бывает никакой взрослой жизни, или детской, или старческой. Есть жизнь, — она одна. Единственная. Драгоценность из драгоценностей…

Два человека только что беседовали в моей голове. Ни один из них не имел ко мне никакого отношения. Пришли в гости. Посидели, поели, выпили, поговорили за эту саму жизнь, — и ушли.

Ушли…

Снаружи слышалось какое-то бормотание, за ним — шум автомобильного мотора, и довольно заметно вздрагивал пол подо мной.

Я никого в гости не звал, — этих тоже. Того, — кто подделывался, изображая меня, — и другого…

Значит, опять отрубился. И опять возвращаюсь к этой самой жизни.

Чесались десны. Примерно так, как чешется болячка, когда начинает заживать.

Я открыл глаза, и, по привычке, сначала осмотрелся. Оценил действительность.

Нас куда-то везли. На потолке за матовым плафоном горела лампочка, стены, потолок и пол фургона обиты листами жести.

Ребята мои, кто сидел, а кто вольготно разлегся. Каждый смотрел перед собой, куда-то в отдаленное пространство. Я заглянул ближайшему в глаза, — там не было зрачков, одна наркотическая муть.

Укольчик.

Но себя я чувствовал обыкновенно, — как всегда, после того, как отрубался. И — никаких галлюцинаций.

Зато мои коллеги пребывали во власти видений. Что-то бормотали про себя, дергались не в такт их ноги и руки, чему-то они плотоядно улыбались, оскалами дегенератов. Не люди, существа в банке… Видно, вкололи нам будь здоров, — не поскупились на дозу.

Но я-то — нормальный…

Бежать?.. Охраны нет. Она, конечно, в кабине. Амебы — не опасны.

Оторвать на полу жестяной лист, выковырять рейки пола, — и вниз. Столько раз видел в кино.

Но чем я буду отковыривать?..

Пошарил по карманам. Зажигалка и сигаретная пачка, с бычком и двумя целыми.

Ни шиша…

Один укольчик, другой, третий, — они хорошо придумали. Качественно.

Если измерять расстояние до свободы в метрах, то метров этих получалось очень мало. Это не ядерное подземелье, где до центра земли ближе, чем до поверхности. Здесь уже должен быть шанс…

У каждого должен быть шанс, хоть один из тысячи, или один из миллиона, — но должен быть. Иначе все теряет смысл, и превращается не то в математику, не то просто в тупую безнадежность… У меня должен быть. Просто, я о нем ничего не знаю. Тем более, я заслужил этот шанс, своим терпением и примерным поведением в убежище. Даже согласился бы назваться израильским шпионом, если бы от меня этого захотели.

Только бы этот шанс разглядеть, не упустить…

На дембелей было жалко смотреть. Я устроился поудобнее, поскольку шанс мой, видимо, еще не созрел, и, чувствуя спиной холод долгожданной улицы, предался философским размышлениям.

Вернее, они сами пришли ко мне, эти философские дилетантские размышления. Пришли и пришли, какая разница, я не с трибуны читал доклад, — просто не мог понять, — если человек, вершина творения, то почему он так немощен…

Плюс тридцать — для него жарко, плюс десять — холодно. Вот, диапазон в двадцать градусов, когда он может носить легкую одежду, и чувствовать себя более-менее. Ему нужен воздух, такая смесь кислорода, азота и прочей дряни, что нарочно такой смеси не придумать, — а он без нее вымрет. Ему нужно притяжение, не сильней и не слабей того, к которому он привык, нужна радиация, солнечный свет, куча других излучений, все это в таких точных дозах, что любой аптекарь бы позавидовал. Нужна еда, растительная и животная, то есть целая чудовищная инфраструктура, такая же капризная, как и ее хозяин… Он настолько прихотлив, что непонятно, — почему он вообще есть.

Живет несчастные восемьдесят лет, болеет, на него падают с крыш кирпичи, он тонет в речках, и горит в огне… Все, что существует в природе, а значит, что и сама природа, — все ополчилось против него.

Но он почему-то жил, живет, и, возможно, продолжит жить, — несмотря на то, что вероятность его существования в этой самой природе ничтожна. Скорее всего, ее вообще нет. Один шанс из триллиона, или, может быть, и того меньше.

Я сидел, в позе Роденовского Мыслителя, прислонившись спиной к жести и положив голову на руки, смотрел на уколотых ребят, как они прибывали каждый в своем искаженном счастье, — и мне было непонятно: почему вопреки всем законам природы, существуем мы, некий нонсенс, ради какой такой неопознанной цели. Вообще, почему, — когда нас не должно быть, ни при каких обстоятельствах.

Совершенно непонятно.

Нас выгрузили за городом. Когда машина остановилась, через некоторое время открылись двери фургона, — пахнуло чистым снегом и каким-то непередаваемо здоровым сосновым запахом.

— Эй, мужики, — крикнули нам с улицы, — вылазьте по одному. Приехали.

Был день.

Я не видел дней тысячу лет. Это такое приятное событие, — день.

Дембеля зашевелились, стали выглядывать на улицу, но выйти — никто не решался.

Тут в проеме фургона возник парень, ухватил первого из нас за штанину и выволок на свежий воздух.

— Тащи всех, — сказали ему, — бить не нужно, они ничего не соображают.

Парень, по спортивному легко, заскочил в кузов, и, как тару, принялся кантовать нас к выходу.

Там дембеля валились вниз. Не замечали своего небольшого падения.