Валентина Полухина - Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)

• Название: Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)
• Автор: Валентина Полухина
• Издательство: Издательство журнала "Звезда"
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-7439-0105-8

Жизнеописания Иосифа Бродского не существует, несмотря на вполне закономерный интерес читателей к его личности и судьбе.

Книга «Иосиф Бродский глазами современников (1996–2005)» в известной степени восполняет этот пробел в истории культуры XX века.

Читатель видит поэта глазами его друзей, переводчиков, издателей из России, США, Англии, Франции, Италии, Польши, Швеции, Израиля. В итоге создается широкая картина жизни Иосифа Бродского в разные периоды. Читатель получает представление о личности одной из самых ярких и загадочных фигур последних десятилетий русской и мировой культуры.

Валентина Полухина — профессор Кильского университета (Англия), специалист в области современной русской поэзии, автор ряда работ о творчестве Иосифа Бродского «Joseph Brodsky: A Poet for Our Time» (CUP, 1999), «Brodsky Through the Eyes of his Contemporaries» (London: Macmilan, 1992) (расширенные русские версии: «Бродский глазами современников» (СПб.: Журнал «Звезда», 1997) и «Словарь тропов Бродского» (совместно с Юлей Пярли; Тарту, 1995)). Редактор (совместно с Львом Лосевым) сборников статей: «Brodsky's Poetics and Aesthetics» (London: Macmilan, 1999) (русская версия: «Как работает стихотворение Бродского» (М.: НЛО, 2002)). В качестве гостевого редактора журнала «Russian Literure» (Амстердам) подготовила два специальных номера, посвященных Бродскому: «Brodsky Genres» (1995), «Brodsky as a Critic» (2000). Составитель «Большой книги интервью Бродского» (М.: Захаров, 2000, 3-е изд. — 2005), двуязычных сборников стихов Ольги Седаковой (1994), Олега Прокофьева (1995), Д. А. Пирогова (1995), Евгения Рейна (2001).

---

За пределы нас — тех, кому время лишь мера временного,

И грядущее не больше чем твое "и так далее и так далее…", но быстро и навсегда.[146]

1996

ПИТЕР ВИРЕК[147], НОЯБРЬ 2003, САУТ-ХЕДЛИ, ШТАТ МАССАЧУСЕТС

Бродский посвятил вам написанное по-английски стихотворение (1980). Расскажите, пожалуйста, об обстоятельствах этого посвящения.

Мой ответ на этот вопрос станет ответом и на последующие вопросы. Я не помню. Это было так давно. Стихотворение появилось в "New York Review of Books", и оно не обо мне, а о Берлинской стене. У меня кое-что было о Бродском в журнале "Agni", там напечатано интервью с ним. Думаю, у вас оно есть[148].

Когда вы впервые встретились с Иосифом?

Я был в Советском Союзе в 1961-м, 1962-м и 1963 годах. Первый раз я ездил по случаю обмена "певчими птицами". Кеннеди с Хрущевым устроили такой обмен: по два поэта от каждой страны, причем за государственный счет. Нам был оказан торжественный прием, мы могли поехать куда угодно, встретиться с кем угодно, хотя советская сторона последнее условие выполняла неохотно. Я хотел встретиться с Солженицыным, но мне — по вполне очевидным причинам — не позволили. Но мне-таки удалось встретиться с разными интересными людьми, в том числе с Ахматовой.

С Бродским я встретился во второй свой приезд в Россию — кажется, это было в 1963-м. В интервью, о котором я вам говорил, упоминается о том, что мы посылали друг другу письма со стихами. Но ни он, ни я так ни одного из этих писем и не получили… КГБ конфисковывал все — его собственные письма и письма к нему. Поэтому этих писем мы так и не увидели. Бродский посылал мне также фотографии с остроумными подписями. Я однажды даже сделал копию дарственной надписи, которую он сделал на одной из своих книг. Оригинала у меня здесь нет, потому что это очень ценная книга и хранится вместе с другими ценными книгами с инскриптами — от кого только у меня не было дарственных надписей: от Бродского, Томаса Манна, Роберта Фроста!..

Затем вы стали для советских людей персоной нон грата. Чем вы это заслужили?

Один из моих приездов в Россию действительно закончился депортацией — за то, что я разоблачил в одной из своих работ советский антисемитизм; книги мои были запрещены. Я написал стихотворение о дереве, "А Tree Speaks". Там, от имени дерева, говорилось: "Вы все неподвижны. Лишь я в движении. А в конце все, кроме меня, посажены". Тогда Иосиф ответил мне, написав то ли на книге, то ли на фотографии: "Вы все живете. Я один неподвижен", имея в виду свою привязанность к месту. Когда я видел его в России, он даже не помышлял о том, чтобы уехать. Он считал это невозможным.

Более десяти лет Бродский преподавал историю русской и английской литератур в Маунт Холиоке, там же, где и вы. Любили ли его студенты? Приятно ли было с ним вместе работать?

Коллега он был одновременно блестящий и ненадежный. Преподаватель — очень добросовестный; очень много давал своим студентам. Хотя мог быть и безжалостным, особенно с теми, кто любил современный свободный стих. Ненавидел прогрессивных левых интеллектуалов, которые любят выступать от имени "масс". В таких случаях он мог быть очень резок. Бывал иногда ненадежен: однажды мы пригласили его на ужин, а он явился на два часа позже.

Мы с Иосифом собирались организовать совместный семинар, который официально должен был называться "Поэты при Сталине и Гитлере". Между собой мы называли его "Rhyme and Punishment", причем "punishment" могло писаться также как "punish-man"[149].

Я подарил ему — а не следовало — пачку сигарет "Мальборо", если не ошибаюсь. {Смеется.) Так он начал курить. Ладно, он начал курить раньше, но именно курение его убило. Впоследствии, уже в Америке, после того, как я обнаружил, что он заядлый курильщик, я никогда не разрешал ему курить в моем присутствии. Он подчинялся, но в какой-то момент говорил: "Пойду, проверю, как там моя машина". Когда он возвращался, от него сильно пахло табаком. Он не мог бросить курить, хотя и пытался. Но так и не смог.

Это была ваша идея — пригласить Иосифа преподавать в Маунт Холиоке?

Конечно.

Расскажите об этом поподробнее.

Иосиф преподавал в Мичигане. Там они выпускали его книги, но ему хотелось перебраться куда-нибудь, где масштабы более человеческие. Мичиган — слишком большой, слишком безличный. А поскольку мы всегда были в хороших отношениях, он позвонил мне как-то, когда выступал неподалеку, в Амхерсте, и спросил, нет ли у меня какой-нибудь идеи на этот счет. А я в свою очередь спросил его, как он отнесется к идее преподавания в маленьком колледже: там, разумеется, платят меньше, чем в Мичигане, но и жизнь поспокойнее при этом, и давления меньше, суеты; и работы тоже меньше. Иосиф ответил, что ему бы это подошло. И так году в 1981— 82-м я нашел для него первое место.

Мне кажется, это было осенью 1981-го.

Возможно. Как бы там ни было, в первый год он преподавал не в одном Маунт Холиоке, а в пяти разных колледжах: в Амхерсте, Смите, Маунт Холиоке и еще где-то. Позднее я убедил декана, Джозефа Аддиса, с которым мы были дружны и который подружился также и с Бродским, и ректора, тоже мою приятельницу и бывшую мою студентку — она уже больше не ректор; ее зовут Лиз Кеннан, — убедил их предложить Иосифу хорошее место. Мотаться по пяти разным колледжам было слишком утомительно и отнимало много сил. Адская езда и прочее. Чтобы найти ему место, пришлось немного потрудиться: это было еще до получения им Нобелевской премии, и Иосиф вовсе не был так уж хорошо известен. Фактически люди в тех местах никогда о нем не слышали. Помню, как один из деканов — не в Маунт Холиоке — расспрашивал меня. Я пытался гнуть свою линию, и вдруг он спросил меня: "Где Бродский получил PhD?[150] Ректор захочет это знать". Тогда я, не моргнув глазом, ответил: "В Гулагском университете". Он никогда о таком не слышал… Это сработало. Иосиф поселился на углу Сорок девятой и Вудбридж-стрит. В старом доме, с деревянными панелями. Дом очень ему нравился. У меня была куча лишней мебели, и я помог ему устроиться. Поначалу он жил очень просто. Однажды, еще до того как он снял квартиру, Иосиф остался у меня ночевать. Он спал в гостевой комнате, не раздеваясь — в джинсах и майке. У него не было даже пижамы. Российская бедность… синдром перенаселенных квартир… А затем я стал наблюдать чуть заметные перемены. В какой-то момент он вдруг стал тонким знатоком виски. Мы говорили о виски, и он признался, что любит "Jameson". Тогда я сказал: "Слушай, малыш. Ты потерял невинность". Он стал знатоком автомобилей, всяких там "кадиллаков", и виски. Потерял невинность. О чем я сожалею, знаете ли.

Дом Бродского довольно далеко от центра кампуса. Был ли он счастлив в этом доме — настолько, насколько он вообще мог быть счастлив?

Он никогда не был счастлив. Где бы он ни находился, он всегда был неудовлетворен, всегда спорил с издателями и тому подобное. Но он был гораздо счастливее здесь, нежели в России. Гораздо счастливее меня, а я ведь родился в этой стране. Например, он любил кока-колу, а в Европе это считается вульгарным, это знак американского дурновкусия. Европейцы толкуют о кока-колонизации. А Иосиф любил кока- колу. Он любил быструю езду, и у него было какое-то устройство, которое предупреждало его в случае близкого нахождения полицейского. Он жил без оглядки, без страха. Колесил по всей стране со своими лекциями, выкуривал по три пачки в день. Вот каким он был.

Ходили ли вы когда-нибудь на его поэтические выступления?

Да.

А читали с ним вместе? В Амхерсте я присутствовал на его выступлении. А другой раз, в Маунт Холиоке, я, так сказать, предварял его чтение вступительным словом. К тому времени он был почти Нобелевским лауреатом, и мне не хотелось повторять надоевшие клише о нем и его поэзии. Это прозвучало бы оскорбительно. Он был известен во всем мире. Поэтому я процитировал пушкинского "Онегина": "И возбуждал улыбку дам / Огнем нежданных эпиграмм".

Вы читали Бродского по-русски и по-английски? Нет. Мой русский не настолько хорош, поэтому я читал его по-английски или с параллельными текстами. Я учил русский в Гарварде в 1940 году, и у меня практически никогда не было возможности говорить на нем. Я лишь знаю кое- какие фразы.

Как вы оцениваете автопереводы Бродского, вызывающие столько споров?

Да, я знаю, что на него очень сильно нападал Стэнли Кьюнитс. Однако здесь следует кое-что пояснить. Иногда он неправилен, но если повернуть его так, как если бы английский язык был зеркалом, и взглянуть на него сбоку, он вдруг предстают под совершенно иным углом зрения. Понимаете, английский его переводов — все тот же английский, но по- другому. Мне это кажется чем-то очень свежим. Возможно, некоторые английские рифмы натянуты, я бы сказал, слегка хромают. Но это заставляет меня по-новому взглянуть на родной язык, который я люблю.