Анатолий Сульянов - Расколотое небо

• Название: Расколотое небо
• Автор: Анатолий Сульянов
• Жанр: О войне

В центре романа — подвиг Геннадия Васеева, совершившего таран самолета-нарушителя ценой своей жизни.

---

Новой семьей Сосновцев так и не обзавелся. Гибель жены и дочки надломила в нем что-то, в каждой женщине он видел Ирину с развороченным осколком животом… Потом сестра с двумя детьми у него поселилась — муж погиб в геологоразведочной экспедиции на Севере. Так и жил, помогал племянниц растить да учить — одна врачом стала, другая учительницей в деревне. Летал. Учился в академии. Полеты и люди. Люди и полеты. Вот и вся беспокойная, полная тревог и забот жизнь комиссара…

…Горегляд долго дышал в трубку, недовольно сопел и наконец ответил Сосновцеву:

— Нам пока особенно и говорить-то не о чем, Виктор Васильевич. Испытание и переучивание идут трудно. Да и критикуют нас со всех сторон. Сегодня полковник Махов под орех разделал.

— Ничего, выдержите, народ вы крепкий. Так как насчет выступления?

— Прошу поручить это дело Северину и… — Горегляд на мгновение замолчал, вспомнил, как легко поддался Васеев на призыв Махова, — и кому-нибудь из командиров эскадрилий. Можно Васееву.

— На том и порешим. Северину прошу сообщить. До свидания. — Сосновцев положил трубку на рычаг и потер виски.

— Надо кому-то к Горегляду подлететь и детально разобраться в предложениях Махова. Как бы он дров не наломал.

— Может, сам возьмешься? — предложил Кремнев. — Штаб загружен, учения готовит. А тебе сподручнее: партактив будет в Сосновом. Вот и поработаешь денька три-четыре над докладом и заодно вникнешь в суть предложения Махова. Посмотри повнимательнее ход испытаний и переучивания, поговори с командирами и политработниками эскадрилий. В случае чего позвонишь.

— Что ж, будем смотреть на месте, — решительно произнес Сосновцев. — А ты в училище не задерживайся. Тут, как мне представляется, жареным попахивает. Махов-то, видно, через нашу голову наобещал руководству сократить сроки, вот теперь и старается…

2

В полк Горегляда Сосновцев прилетел рано утром. Поблагодарив экипаж вертолета, бодро сошел на землю и, придерживая фуражку от вихря вращающихся лопастей, выслушал рапорт Горегляда, поздоровался с ним, Севериным, Тягуновым, Черным.

Вертолет повис над землей, опустил нос и, словно вспарывая им воздух, ушел с набором высоты.

Наступили редкие минуты затишья, когда на аэродроме стали слышны голоса птиц. Полеты начинались позже, к ним все было готово; набегавшись при подготовке самолетов, техники в последний раз осматривали кабины, проверяли заправку топливом и газами; летчики ждали вернувшегося с разведки погоды командира полка.

Сосновцев постоял, полюбовался голубым небом, буйной зеленью кустарника и густой высокой травой на опушке леса. Ненадолго, словно стесняясь тех, кто стоял рядом, перевел взгляд на ряд готовых к вылету истребителей, на горбившуюся инструкторской кабиной спарку и с грустью подумал: «Хоть бы на двухместном полетать, душу отвести в зоне пилотажа…»

— Как дела, Степан Тарасович? — Сосновцев обернулся к Горегляду.

— Туговато, Виктор Васильевич. Между двух огней. И мы вроде бы правы, и полковник Махов тоже вроде бы о деле печется. Вспомнил один случай из своей биографии. Был я тогда заместителем командира полка. Руковожу полетами на грунтовом аэродроме. Полоса — что спина верблюда. Прилетает контролирующий из дивизии и ко мне. «Сколько лет в авиации?» — спрашивает. Отвечаю: двадцать. «Какого же черта посадочные знаки положили на бугре? Садишься, как на пупок. Того и гляди колесами за бугор заденешь. Переложи «Т».

Переложил «Т» в ложбинку. На следующий день прилетает контролирующий из округа и тоже, значит, ко мне: «Сколько лет в авиации?» — «Двадцать». — «Какого черта «Т» положил в ложбинке? Не видно посадочных знаков. Садишься, как в яму!» Пришлось «Т» перетаскивать на старое место. Так и сейчас: то ли на бугор, то ли в яму…

— Подробнее об этом поговорим после полетов. Не возражаете?

— Согласен.

— Ну и хорошо. Предполетные указания когда по плану? — спросил Сосновцев, заметив, что Горегляд косит глазами на ручные часы.

— Через пять минут, Виктор Васильевич.

— Тогда пошли в класс, — предложил начподив.

Махов приехал на аэродром перед началом полетов. Узнав о прилете начальника политотдела, поспешил к нему.

— Извините, Виктор Васильевич, на утрянке порыбачил, запоздал, — словно оправдываясь, проговорил полковник, пожимая Сосновцеву руку.

Предполетные указания Горегляда были, как всегда, краткими. Сосновцев и Махов сидели рядом. На них то и дело поглядывали летчики. Это нервировало Горегляда: невнимательно слушают указания метеоролога и инженера. Будто не их касается. Надо после полетов об этом поговорить.

Полеты начались, и Махов поспешил продолжить с Сосновцевым разговор о необходимости сокращения сроков испытаний.

— Сроки растянуты, летают в основном днем. Люди не мобилизованы…

— Ваши замечания мне доложил Северин, — прервал Сосновцев. — У вас есть претензии к политработникам?

— Что вы, что вы, Виктор Васильевич! Я лишь порекомендовал Северину быть более требовательным к тем, кто не осознал необходимости переучивания в самые сжатые сроки.

— А как вы находите Северина? — Вопрос был задан неожиданно, и Махов даже опешил.

— Спросите, Виктор Васильевич, о чем-нибудь полегче. Ваш человек, вам виднее. Да-да, виднее…

— Конечно, у политотдела дивизии есть свое мнение о Северине, но мне бы хотелось услышать от вас, опытного авиатора, оценку деятельности замполита. Вы бываете в других частях, и вам не трудно сравнить Северина с другими замполитами.

— Хороший работник. Только вот характер… — Махов развел руки. — Характерец трудный. Больно резкий он человек. Что с техником говорит, что с начальником — никакой разницы. А где субординация? Так нельзя. От одних его предложений голова кругом идет. То летать два спаренных дня подряд по одной плановой таблице, то смешанная смена днем с переходом на ночь, то не один парковый день, а два.

— Разве это плохо, что люди ищут, стараются выбрать оптимальный вариант в работе?

— Хорошо-то хорошо. А каково нам? Нам каково? Есть же директивы и наставления, которые нарушать нельзя. Если каждый начнет выдумывать, то, извините, кабак получится, а не полеты.

— Насколько мне известно, предложения Горегляда, Северина и других направлены не в разрез с наставлениями и указаниями, а на их развитие. Почему бы нам, в дивизии, не собрать все предложения вместе и не отправить в округ и Москву на рассмотрение? Может, кое-что уже подустарело?

— Не согласен, Виктор Васильевич. Если из всех частей и соединений начнут предложения давать, то, честно вам говорю, завалят вышестоящий штаб ворохами бумаг. А там — люди думающие, опытные. Они, как говорится, и сами с усами.

— На местах-то виднее. Ну ладно. Позиция ваша ясна. А что еще вы можете сказать о Северине?

— Уверен в себе чересчур. И потом эта его критика. Она у всех на зубах. Недавно на партсобрании критиковал коммунистов инженерного отдела округа. Опять же не за свое дело взялся. Не его забота о полетах и двигателях. Его дело — лекции читать, партийные дела, самодеятельность, женсовет. А о двигателях другие позаботятся. Я его пытался переубедить — он в бутылку полез. «Полеты — это моя партийная работа! Главное направление, средоточие усилий коммунистов полка».

— Правильно Северин сказал. Полеты, подготовка летчиков и техники, воспитание личного состава — это основные направления в нашей работе. А вы предпочли бы, чтоб каждый сверчок знал свой шесток?

— Нет, конечно. Но замполит, как мне думается, больше воспитательной работой заниматься должен.

— Точно. Я-то думал, что у вас к Северину есть другие претензии: летает мало, ошибок — короб, неквалифицированно помогает командиру в организации летной подготовки. По поводу служебных обязанностей у нас к нему замечаний нет. Настоящий воспитатель не тот, кто старается воспитывать, а тот, у кого воспитываются. Северин и есть настоящий воспитатель. — Прислушался к характерному, свистящему звуку идущего на посадку самолета. — Кстати, политотдел дивизии через два дня проводит собрание партактива дивизии.

— Я могу выступить?

— Разумеется, — ответил Сосновцев и, попрощавшись, направился в сторону СКП. Он пообещал Горегляду быть там после окончания полетов и поговорить с командиром о делах полка.

3

Собрание партийного актива дивизии открыл начальник политотдела. О том, что выступать придется в числе первых, Геннадий узнал в перерыве после доклада Сосновцева и, как только раздался звонок, быстро прошел на свое место. Еще и еще раз просмотрел исписанные листки. Только бы не сбиться! Не забыть сказать о главном: о напряженной работе личного состава и меняющихся сроках освоения новой техники.