Многократор - Художник Её Высочества

• Название: Художник Её Высочества
• Автор: Многократор
• Жанр: Научная Фантастика

Произошло событие, имеющее фундаментальное значение. Написан портрет, с которого будут считываться физические законы природы и формироваться облик следующего цикла Вселенной. Сайт иллюстрирует роман «Художник Её Высочества», описывающий события, недавно произошедшие в Москве, на вашей планете. В романе закодировано место, где в Москве закопана золотая статуя. Вес статуи — 1 кг. Глаза — однокаратовые бриллианты (каждый стоит — 7000$). Статую смотрите на странице www.art-stepan.ru Удачи!

---------

В тексте полностью сохранено форматирование, орфография, пунктуация авторского текста — вдруг кто-нибудь из читателей начнёт поиски золотой статуи. Все материалы, картины, фото можно посмотреть на авторском сайте http://www.art-stepan.ru/ или http://samlib.ru/m/mnogokrator/chudoznik.shtml

---

— Слушаюсь, — покорно согласился художник и задумался о том, что почему, собственно, не «Чёрный квадрат на белом фоне»? Ну, жили бы наши потомки в двумерном пространстве, ходили бы с квадратными головами, Христа Малевичем заменили на мосту, какая разница в кого верить? лишь бы верить! и с любыми проблемами никаких проблем, встал к проблеме боком, она тебя и не заметит в плоскости, не навяжется. Разве плохо?

Проснулся в самой неудобной позе, какую только способен придумать спящий, — на спине. Тишина вокруг такая, что слышалось, как лопаются пузырьки в желудке. Не расклеивая глаз, думал. Они что, всей деревней собираются к нему нагрянуть, если в нашей только галактике сто пятьдесят пять миллионов обитаемых планет? Куда делегатов расквартировывать? Для этого пришлось бы выселить не только столичных жителей, пожалуй, Московской области не хватило бы. «Внимание! Слушайте срочное сообщение. Ввиду того, что собирается вселенский худсовет, просьба всем временно покинуть ареал проживания. Остаться только художнику-оформителю МГУ Бумажному Степану Андреевичу» Вздор! А как тогда? Посадят его в ракету… сейчас сколько? — приоткрыл один глаз, скосился на будильник. Так, уже пол-восьмого. Значит, посадят его в восемь часов в ракету. Продувка. Ключ на старт. Три, два, один. Подарите ресницам головокружительный взлёт вопреки законам притяжения! Пуск! Он сказал: «Поехали!» и махнул рукой, словно вдоль по Питерской промчался над землёй. Ускорение пять «ж» — уши легли погонами прапорщика на плечи, ускорение семь «ж» — на ушах татуируется: «SOS, почти описился! МГУ.», ускорение девять «ж» — вынужден свернуть уши в трубочку, сургуч на пробку, бутылку за борт. Дурь! Нет, не думать, — с ума сойдешь.

Взбунтовался на ноги, намереваясь успокоиться кофейком, но тут пришло истинное спасение.

— Чего нервуешь, бычок? Лягай-ка, я тоби трошки позвоночный столб отмассирую, — подталкивая художника обратно к раскладушке.

— Как прия-а-атно.

— А уж как нам приятно, что вам приятно! — хлопнула по попке массажистка. — Вздымайся. Я свою работу зробыла. Кто следующий? Принимайте разМалевича.

Варварушка хороша: в волосах розочка, десертное декольте, накрахмаленный фартук с газированными рюшечками. Воздушная девушка, улыбаясь, держала в руках на изготовке простыню.

— Готовите, как калифа Аль Мамуна, — хихикнул Степан. — Мне нравится.

Вжик-вжик — и щетины как не бывало.

— Одеколон какой марки предпочитаешь?

— Кёльнская вода, номер четыре тысячи семьсот одиннадцать.

Пшик-пшик, вуаля! Побрили-подголили, ус поправили, молодцом поставили.

— Жуль, а ты что участия в процессе не принимаешь? Говорят, ты какая-то там жутко сообразительная цивилизация? Скажи умность какую-нибудь, типа: кто слишком много доказывает, тот ничего не доказывает.

Жульен уселся на «даумен» и взялся лизать аппаратик. Ясно. Следующий!

— Самый верняк — когда психуешь, чембурлыкнуть сто грамм. Чё там рыло лопатить.

— А сам-то будешь?

— Что я, Вова алюминиевый, что ли? Конечно, буду!

Бумажный, конечно, употребляет, как все художники, но ведь не до такой степени, чтобы быть повешенным.

— Спасибо, Бадьян Христофорович, воздержусь.

— Ты прав, Степан, но подкрепиться необходимо.

— У меня на нервной почве, Терентий, жуткий аппетит открылся, я бы заморил червячка.

— Червяков есть не будем. А завтрак отменяем в таком случае, сразу пообедаем.

Прекрасно. Кофейку там, сырку…

— Обижаете, Сиятельный, — хлопок в ладоши. — Рукомойник господину Бумажному!

Мастерская потеряла циркульную круглость, стены трансформировались, вытянулись в длину, одновременно вырастая вверх, всё лишнее исчезло, и вот Степан сидит в гигантском зале, перед ним покрытый парчой стол, золотые приборы, ручки ножей, всевозможных вилок и ложек отсвечивают перламутром, умытый хрусталь рядком ждет своей очереди.

— Не желаете, сир, закусить перед едой распаляющего?

— То есть как закусить? В смысле поесть?

— Поесть — после, а сейчас именно разогреться, в единомыслии с желанием.

Встал артист вполоборота и заорал на всю ивановскую:

— Канапе от белужьего бока с лимо-о-ончиком-с! Витаминный салат!

Подмигнул доверительно гаер.

— А желаешь, маэстро, проглотить малю-у-усенький бутербродик, типа припущенной в белом вине устрицы, уложенной на гренку из пшеничного хлеба, замаскированной майонезом, заправленной горчичкой, припорошенной мелко рубленным яйцом с наисвежайшей зеленью, только что с грядки?

Так живо представился этот бутерброд в виде барочного чубчика.

— Не издевайся, дай хоть картофельного салата! Достал он меня, правда, советский!

— Правда, наш Разсиятельный, слаще репы ничего не ел.

Бокал наполнился янтарной, о чём то бормочущей пузырьками, влагой.

— Раз уж сломался, позволь выдать по максимуму?

— Валяй, — разрешил, пригубив нечто до неприличия вкусное.

— «Птичьи гнезда», селедочную массу с трюфелями и соленым языком, волованы с крабами, шпроты, запеченные в конверте. Перечисленное на стол!

На стол мягко обрушилось на тарелках и тарелочках, блюдах, сковородочках с гнутыми ручками.

— Кто ж так насыщается? — перекосило трапезничего.

Бутербродами наедаются только неухоженные художники. Посуда исчезла, оставив после себя на парче круглые и овальные следы. Самое подлое — из пальцев истребилось «Птичье гнездо», подносимое ко рту.

«Ну, цирк!» — облизывая ароматный палец.

— Пе-е-ервые блюда! Без горячего нельзя. Гастрит потом замучит. Может быть, картофельного супчику со свежими грибами и мозгами?

— Мозги чьи? — допил янтарь, поднял бокал выше бровей, мол плесните того же. Тут же плеснули. — Терентий, ты ж картошку терпеть не можешь. Забыл, что ли?

— И то верно. Отменяется. Сделаем ставку на мучное. Суп с домашней лапшой на курином бульоне пару ложек? Может, черепаховый хочешь?

— Не морочь голову, корми давай.

— О'кей. Суп-пюре из кукурузы молочной зрелости.

— Слышь, Терентий, не надо супа-пюре. Как-то неохота.

— Занехотелось барчонку. Хорошо, хлебай тогда говяжий бульон с гренками.

— Давай без супа. Время всё равно еще только для ленча.

— Надоел ты мне, Сиятельный! То не буду, сё не буду. Капризней беременной женщины. На второе тогда получишь банальность — отварную телятину.

Посреди блюда дымился кусок мяса, вокруг расцвел тропический сад. Сегментами лежали золотистый картофель фри, грибы, цветная капуста, шпинат, наструганный хрен, в зеленом горошке тонули черные глазки маслин, наполовину перекрывая друг друга лежали шайбочки лука, тут же лук-шалот и лук, обжаренный во фритюре, зелень с дрожащими каплями родниковой воды, и прочая, прочая, прочая. Головатый уже подталкивал соусник, из которого несло чесночным духом.

— Макай телятину в соус-то. Или все-таки фазанов с перепелами организовать?

Степан отрезал кусочек, макнул в соус, взял в рот. Блаженство! Собственный язык проглотишь — не заметишь.

— Муам, муам, с чесночного соуса я не буду на всю вселенную вонять?

— Нет проблем. Белый соус «шофруа». Живо!

— Он из чего?

— Ничего особенного. Дичь, рыба, сыр, сливки, бульон, зелень.

— Называется ничего особенного?

— Как прикажете, сир, — хлопнул в ладони. — Брусничный соус сибиряку!

Степан отодвинул от себя приборы.

— У-уфф! Вкуснотища!

— Наелся, mon cher?

— Не то слово. Лакомление!

— Десерт?

— Лопну ведь.

— Может быть, в таком случае чего-нибудь экстраординарного? Чтоб на всю жизнь запомнилось.

— Давай, если экстраординарного.

Хлопок — на столе появилась тарелка, покрытая сверху серебряным пузырем. Головатый двумя пальчиками жеманно взял за пипку колпака и сдёрнул. На тарелке стоял обыкновенный граненый стакан с лиловой жидкостью.

— Ки-исель из шиповника! — величественно взмахивая свободной рукой.

Степан засмеялся. Настроение не то что хорошее — приподнятое. Исключительное!

— Что, не желаете? — с обидой. — Хозяин-барин. Тогда я сам выпью, — и громогласно на всю залу. — Десерт господину живописцу!

— Слышь, Терентий, не надо десерта, я передумал. Правда, лопну.

— Ну, хоть грушу, фаршированную свежим творогом?

— Не могу.

— Мороженого с клубникой, чтобы попа слиплась от сладкого на память?

— Знаешь ка что..? Я когда маленьким был — мечтал поесть чего-нибудь марсианского. Арбуз какой-нибудь экзошедевральный, чтобы внутри гранатовые зерна, как рыбьи глаза, и взрываются во рту.

— Это не так чтобы сложно… Но время нужно.

Не ясно художнику, почему для фрукта время нужно, а для прочего инопланетного картофельный салата нет?

Они же не волшебники, просто хорошо технически подготовлены. Вот попросил он воблы к пиву Вильчевского. Квантовый интелект-компьютер, имеющий такую скорость разрешения задачи, что можно сказать, разрешение происходит раньше постановки задачи, мгновенно настраивает копиратор и молекулируется матрица из продуктового магазина, ресторана, т. д… Но никакой доблести здесь нет. Копия есть копия. Двух Джоконд в природе не существует. Есть только одна настоящая, остальное — перепевы. Но у Степана будет возможность попробовать инопланетные фрукты. Дай срок. Другое дело, что перед тем как положить в рот кусочек рыбьеглазого арбуза, его исследует одна из служб, привлечённая в качестве сопровождения.