Многократор - Художник Её Высочества

• Название: Художник Её Высочества
• Автор: Многократор
• Жанр: Научная Фантастика

Произошло событие, имеющее фундаментальное значение. Написан портрет, с которого будут считываться физические законы природы и формироваться облик следующего цикла Вселенной. Сайт иллюстрирует роман «Художник Её Высочества», описывающий события, недавно произошедшие в Москве, на вашей планете. В романе закодировано место, где в Москве закопана золотая статуя. Вес статуи — 1 кг. Глаза — однокаратовые бриллианты (каждый стоит — 7000$). Статую смотрите на странице www.art-stepan.ru Удачи!

---------

В тексте полностью сохранено форматирование, орфография, пунктуация авторского текста — вдруг кто-нибудь из читателей начнёт поиски золотой статуи. Все материалы, картины, фото можно посмотреть на авторском сайте http://www.art-stepan.ru/ или http://samlib.ru/m/mnogokrator/chudoznik.shtml

---

— Трепач! А, ты каким видом спорта, кроме чтения на ночь в постели, займёшься, когда почувствуешь увядание?

— Этим спортом тебе сто пудов не придётся заниматься. Я бегаю.

Чего особенного — бег? Подумаешь. Другое дело, по чему они бегают. Одеваются сапожки со специальными стельками защищающими подошвы от вулканического жара, и чешут по текущей лаве. При их стремительности бег превращался в вообще не фиксируемый глазом рывок. Представить — впечатляет. Так что бегайте все, убегая от избыточного веса. Ленивый умирает, что тоже хороший способ избавиться от лишних килограммов.

— А разве бегать по жидкому камню не опасно?

— Но это же и есть спорт.

— И прямо все добегают?

— Ну почему… Иногда сообщают о неудачах.

Ничего себе неудача! Вот он бежит себе, бежит, вдруг нога застревает в трещине остывающей лавы, останавливается, устаканивается и начинает медленно погружаться в оранжевое нутро, поджариваясь. Бррр! Степан, конечно, любит спорт, но не до такой же степени.

Зазвонил телефон.

— Салют. Мы когда-то встречались. Узнал?

— Спрашиваете! «Международная Компания морских купаний». Ну как ты там, солнце?

— Представь. Я растекаюсь по надувному матрасу, до берега эдак метров… порядочно, на море штиль, шаляй-валяй, во рыбка проплыла! — опахалы фотонные ласкают, тело мое загорает, сейчас так разомлею, о-о! Всё, что я хотела рассказать. Завидуй!

— Крыска! Не дразнись! А откуда у тебя мобильник?

— Взяла у одной женщины. Папик с ней амуры завел. Вон воркуют на бережку, удивлённые привычным. Ха-ха, она его кормила персиком, потом шлепнула им по лбу. Бегут теперь в море. Некогда мне тут с тобой! Оставлю трубу на берегу, да тоже нырну. Жарко очень. Целую.

Головатый перегнулся, разглядывая художника, чего тот лоснится от удовольствия.

— Помстилось, как меня в лоб шлепают персиком и нужно бежать в море обмываться.

— А-а. Море — это… лучше в море утонуть, чем в ванне.

— Да уж не по лаве бегать. Хорошо, давай тогда по порядку. Жульена нам Элечка подсунула. Кто он? Если ты говоришь, что типаж по темпераменту, то он ведь должен быть ребенком.

— В некотором роде он и есть ребенок. С Венеры.

— Хыхм! Знал бы, что венерианцы собачий корм едят.

— На самом деле так. Полурастение-полуптицы, питание — фотосинтез. Поэтому форма существования — парение в верхних слоях атмосферы. Уж чего-чего, а углекислого газа на Венере, как художников в Москве. Это так же верно, как то, что в натурщики идут одни импотенты…

— Извини, перебью. Ты проговорился в самом начале, что работал натурщиком. Тоже жена, упавшая в шоколад?

— Котлета, обжаренная с одной стороны. Так вот. Цивилизация Жульена по сути своей полиномична. Одно существо — разум трех-четырехлетнего ребенка. Но они в полете образуют собой километровые цепочки листик к листику и соответственно коллективный их разум внушает всяческое уважение. А ловко мы тебе соглядатая подсунули, нечего сказать!

Торжествует, шельма. Китайцы же правы: «Находясь в темноте, можно увидеть всё, что находится на свету, а находясь на свету, нельзя увидеть того, что в темноте.»

— Но зачем? Сам говорил: каменный Бадьян — первое лицо в заседании.

— Ты не понимаешь, насколько они отличаются от нас, жидких организмов. С ними общаться — проще негра отмыть добела. Поэтому, когда начали отслеживать, Влчек за тобой еще филёра пристроил — вСрона. Он периодически попадал тебе в поле зрения.

Шалунишки! Дошли до Гжимултовского.

— Симбиотическая цивилизация. Представь так: планета, внизу, на земле папуасики безштанные, над ними парят водородные пузыри. Мозг — пузыри, руки — папуасы. Ты их наблюдал, как главрежа и помнишь на «Мосфильме» такого шкодливого мальчишку с пуделем? Как раз низшая половина была. Он же её вороной шпионить посылал.

— Игрецы. Кто еще остался?

— Элечка, моё сердце. Наша славная Элечка. Душа-человек.

— Хм, человек! Душа-то душой, возражать не буду, а сама поди кракозябра инфарктная…

— Прервёмся. К тебе Иван с «Жигулёвским» идет. Исчезаю. Как наболтаетесь — вернусь.

— Погоди, не растворяйся. Можешь организовать воблочки?

— Все интеллектуальные изыски вселенной, Сиятельный, у ваших ног. Опа-ля!

Из воздуха на стол шлепнулись шесть рыбин.

Когда Вильчевский, отпыхиваясь, появился в дверях, Степан уже демонстративно колотил воблу башкой о край стола.

— Вот и я, мечтательная берёза. Зелья хлебнем трошки?

— Привет. Я к твоему «Жигулёвскому» как раз закусь приготовил.

Вильчевский ошарашенно посмотрел на свою закрытую сумку.

— А-а ты откуда знаешь, что я-а-а..?

— Это не телефонный разговор, Ваня.

Вильчевский выставил бутылки на стол, разорвал рыбину.

— Э-э-э… а-а… На мне, грешном, удиви силу Твою… — опорожнил ёмкость. — Хласс! Угаси разжения восстания телеснаго! Ты не манкируй, говори как узнал?!

— Фигня всё. Гроша выеденного не стоит.

— Щас как дам по тыковке, выедатель грошей и в баранний порошок согну!

Степан распластался в кресле, как древние греки-гедоники. Во! Совсем другое дело. А то; вселенная, бесконечность, вечность, экстракция пропедевтики. Запугали пуговицы!

— Кто у нас без «Жигулей», тех больных гони взашей. Да не сверли ты меня глазами. Рыба была, а про пиво советское угадал.

— Да? Ну-ну… Незримый, ты мне был уж мил, твой чудный взор меня томил. Привет тихаму пристанищу тваяму. Что делал-то доселева, глагол неба на земле?

— Портрет закончил. Отдыхиваюсь.

Бородатый пошел к станку. Пока Степан шелушил следующую воблу, Вильчевский молча сосредоточенно рассматривал холст. После чего высказался:

— Бросай свою живопись, пойдём воровать. К вечеру денег будет — пачки!

— Ты всегда найдешь верное слово. Вот за это я тебя и люблю.

— Иди ты! Я просто физически не в состоянии никому завидовать, а сейчас стою и натурально подыхаю от зависти! Мона-Лиза — говно перед портретом незнакоменки! В следующий раз подарю тебе ходули. С такой картинкой имеешь полное право гордо прогуливаться над пешедралами.

У Степана тоже в кучу. И наслаждался, и умиротворение, и тщеславие, при всём при том, что отнекивался, имело место. Если кто подумает: помести степаново тщеславие в высохший куриный череп и потряси — сильный грохот услышишь, предположитель ошибётся — вообще ничего не услышишь.

— Как ты его написал, не врубаюсь?

— Да как, Ваня… Алгоритм, наверное, нашел. Конфуций тоже создатель первых алгоритмов китайской нации.

— Говнюк он, твой Конфуций!

— Всех ругаешь сегодня. Джоконда — какашка, Конфуций — тоже. Кто еще?

— Ты! Потому, что не рассказал, мямля, как можно лисировать по сырому. Помози мне, культуртрегер? Откройся? А портрет ты где-то скоммуниздил. Это вообще не твой стиль.

— Хорошо, расскажу, как. Лисировка — органический синтез выразительных средств. Чтобы овладеть драматургическим костяком и психологическим нервом лисирования, необходимо было черпать вдохновение в героике будней, романтике великих строек, пафосе освоения целины и крепнущих связях с братскими странами.

Вильчевский занёс над дружком кулачище, угрожая побоями.

Степан помозить не может. Честное слово. Помнится говорил он, что страх — тоже метод. Типа того получилось. А спёр полу-сознательно у бессознательного, как Ньютон. Сколько людей видели, как падают яблоки, только Ньютону стало обидно: почему ему и за что, собственно?

— Пою тебе радостно, преблагой клептоман, к тебе единей прибегох! А мне надо принять слабительного, сильного, как лозунг. Потому что слабительное — первое средство от бесов. Бесы сначала готовят почву, одолевая всякой тягомотинкой; ленью, обжорством, пьянством кстати. Уж потом бросаются в душу. Слабительным их умный человек всегда сподобится вышибить. Ух, как меня завидки берут! Щас погружу чресла в такси, приеду домой и сяду Томку писать.

— Ты же её раз шестьсот писал.

— И еще столько буду, пока не разведусь. Любовь — торжество воображения над интеллектом.

За окнами ветерок взбивал из облачков безе, летали птицы, взблескивала река. Жизнь бурлила. И хоть утверждал поэт, что жизнь — хамит, а смерть — любезна, только, думается, ошибался поэт. Наоборот. Степан потянулся изо всей силы, так что сладко заныли мышцы. Спору нет, бывает иногда любезна жизнь. Ах, бывает!

Стоматолог выбирая сверло, поинтересовался через плечо: какую пломбу делать: обыкновенную или металлическую? Обыкновенная — цемент, цемент — камень, камень — датчик в зубе.

— Вот тебе, Бадьян Христофорыч!

— Что вы сказали? — обернулся стоматолог.

— Я случайно. Конечно металлическую.

— Она несколько дороже.

— Зато сама себе на уме.

— Простите?

— Я про законное право каждого половозрелого на неподотчетность.