Филлип Боссан - Людовик XIV, король - артист

• Название: Людовик XIV, король - артист
• Автор: Филлип Боссан
• Жанр: Биографии и Мемуары

XVII век, блистательная эпоха расцвета французского абсолютизма, принесшая всемирную славу Франции и ее культуре, неотделим от образа монарха, как солнце, осветившего свою страну и так и прозванного современниками : Король-Солнце.

Неоценимо много сделал Людовик XIV для того, чтобы французская культура — театр, живопись, архитектура, балет — еще много веков служила эталоном и образцом, мерилом достижений других национальных культур. При его прямом участии был создан Версаль, он покровительствовал Расину и Мольеру, Мансару и Люлли, именно ему принадлежит честь создания классического французского балета.

Менее известно, однако, что Людовик XIV, будучи стра­стным поклонником и знатоком искусств, и сам отдал дань музам: являлся прекрасным музыкантом и выдающимся танцором, мастерство которого отмечалось единодушно и отнюдь не только из-за верноподданнических чувств.

Необъятной теме «Людовик XIV и искусство» посвятил настоящую работу известный французский музыковед и романист Филипп Боссан. Увлекательно написанная, книга Боссана будет интересна всем, кто любит Францию и хочет больше узнать о ее великой культуре.

---

Сверх этой первой инициативы Сент-Эньян выдвинул свою идею, состоящую в том, чтобы придать этому празднеству, отныне на открытом воздухе, характер огромного придворного балета, избрав для него главную тему, как о том рассказывает Фелибьен: «Король приказал герцогу де Сент-Эньяну, который исполнял обязанности первого камердворянина и который уже находил множество весьма удачных сюжетов для балетов, дать замысел, в который они [предложения Вигарани] могли бы войти связно и упорядоченно.

Тот предложил взять за основу сюжета дворец Альцины, откуда произошло название «Удовольствий Волшебного острова», поскольку, по свидетельству Ариосто, храбрый Руджьер и многие другие прекрасные рыцари удерживались здесь двойными чарами красоты (пусть и заемной) и мудрости этой волшебницы и освобождались лишь после того, как долгое время вкушали удовольствия, с помощью кольца, которое рушило чары».

Если верить Фелибьену, король все же не сам выбрал сюжет, но разница невелика: если кто и знал мысли, вкусы, пристрастия короля, то это, конечно, был тот, кто уже распоряжался созданием балетов и особенно «Балета Альсидианы». Перед нами новая интерпретация мира романов («Неистовый Роланд» — эпопея ли это или первый роман?), одной из тех сказочных историй, о которых грезила эпоха барокко, так как здесь смешиваются две необходимые составляющие ее фантазии и ее концепции любви: героизм и волшебство. Уже в XII столетии два эти элемента встретились лицом к лицу: меч Тристана и любовный напиток, Ланселот и фея Вивиана. Как можем мы забывать о столь прочных связях, соединяющих XVII век и старые средневековые эпопеи? Верно, мы учили в школе, что барокко XVII века устарело как таковое, что Буало прав, говоря о «мишуре Тассо» (23). Нужно, однако, учитывать, что аристократии описываемого столетия персонажи и мифы барокко были знакомы не менее, нежели Цезарь и Александр, и порою она испытывала по отношению к ним нечто, вроде ностальгии. Тассо и Ариосто были гениями в изобретении героев (Рено, Армида, Танкред, Клоринда, Эрминия, Роланд, Анжелика, Медор, Альцина, Руджьер, Брадаманта), приключений и тем, которые питали воображение барокко на протяжении двух столетий, от Симона Вуэ до Тьеполо, от Монте-верди до Генделя и Вивальди. Эти персонажи, эти темы, эти приключения мы уже встречали в придворных балетах; Людовик танцевал Рено в «Переодетых амурах». Сент-Эньян, как никто другой, знал естественные предпочтения и образы, близкие фантазии короля: выбор Альцины был удачей.

И вот маленькое чудо, сохранившее нам замысел, его созревание и распорядок этого празднества. Самим выбором места он выключен из реальности, отдален от столицы, умышленно изолирован. Сюжет погружает в мир романов, поскольку король и все придворные — Гиз, Ноай, Сент-Эньян — должны были, играя свои роли, превратиться в Руджьера, Оджьера Датчанина, Черного Аквиланта и других.

«Восемь труб и литаврщик шли вслед за главнокомандующим. Король, представлявший Руджьера, следовал за ним, верхом на красивейшем из коней, сбруя которого, цвета пламени, сияла золотом, серебром и драгоценными камнями. Его Величество был одет и вооружен на греческий манер, как и все в его квадриге, и на нем была серебряная кираса, украшенная золотом и бриллиантами. Его осанка и движения были достойны его ранга; его шлем, весь покрытый перьями огненного цвета, был несравненно изящен; и никогда еще непринужденность манер и воинственность облика так не возносили смертного над прочими... Герцог де Ноай, главный судья, под именем Оджьера Датчанина, выступал за королем, одетый в огненный и черный цвета...»

Сам анахронизм персонажей составлял часть романного духа празднества. И, что поразительно, это не только не празднество, «отличное от тех, которые изображают в романах», как говорил Вольтер. Превратить короля и придворных в героев романа — в этом и состоит истинный сюжет. Показательна уже и эта метаморфоза действительности, и недаром действие происходит в зачарованном саду волшебницы Альцины. Версальский парк стал зачарованным. Все персонажи участвуют в своего рода «ролевой игре», включая статистов, поскольку Миле, кучер королевской кареты, играет сам себя, управляя колесницей Солнца, в то время как реальный д'Артаньян играет в этом сне наяву роль, которую исполняет в жизни: он герольд армии, сопровождаемый четырьмя трубачами.

Колесница Аполлона (высотой в восемнадцать футов) несет бога Солнца (Лагранж), Золотой Век (Арманд), Серебряный Век (Юбер), Бронзовый Век (де ла Бри), Железный Век (Дюкруази), она окружена Часами, Временами года и Знаками Зодиака, а впереди идут музыканты, играющие на лютнях. Следуют состязания с крльцом, затем пир в боскете, при свете факелов, пока Люлли и его музыканты в костюмах играют «Рондо для скрипок и флейт к королевскому столу» и «Марш бога Пана и его свиты для гобоев».

Второй день праздника посвящен комедии, «Принцессе Элиды». И Мольер, который впервые появляется здесь, хотя король знает его уже пять лет, со всей тонкостью понял и ухватил интонацию, уместную в этих обстоятельствах. Ни фарсовый тон, ни тон комедии нравов ( как в «Смешных жеманницах», «Любовной досаде» или «Школе жен») не вписались бы в диапазон праздника. В этом отделенном от реальности эпизоде, где время остановилось среди садов, где грезили о рыцарстве, принимая имена героев романов и эпопей, неуместны были бы насмешки над жеманницами или старыми обманутыми мужьями. Мольер создал спектакль, вознесшийся, как и все празднество целиком, к феерии, к чудесному и романическому.

«Принцесса Элиды» — очаровательное и поэтичное творение, будто предвещающее Мариво. Комизм и даже буффонада перемешаны здесь с таинственной жизнью сердца, а также с играми и пением, комедией, танцем и музыкой; ибо участвует и Люлли, и с оформления этих турниров и пиршеств начинается его сотрудничество с Мольером.

Король и актер

Мольер впервые встретился с королем 24 октября 1658 года, когда играл в Лувре, в апартаментах королевы-матери, «Никомеда» (24) и «Влюбленного доктора». Мы часто упускаем из виду, что известные нам события происходили в местах, также нам знакомых, которые всегда у нас перед глазами. Представим, что мы вошли в Лувр, пересекли зал Кариатид — не здесь ли, перед камином работы Жана Гужона, состоялась первая встреча Мольера и Людовика XIV?

После этого вечера труппа Мольера, с тех пор называемая «труппой Месье», прописалась в зале Пти-Бурбон, рядом с Сен-Жермен-л'Оксерруа, напротив Лувра: в зале, несколькими годами спустя (перед самым прибытием Бернини) разрушенном ради расширения дворца. Здесь Людовик танцевал в «Свадьбе Пелея и Фетиды». Здесь будут сыграны «Смешные жеманницы» и «Школа жен».

В 1663 году Мольеру в качестве «блестящего комического поэта» был назначен пенсион в тысячу ливров, на что он ответил чудесной «Благодарностью королю» от 3 апреля:

Своею ленью невозможной,
О муза, наконец смутила ты меня;
Сегодня утром неотложно
Явиться ты должна на выход короля...[25]

Эта шутливая поэма, живость и легкий юмор которой столь прекрасно контрастируют с тяжеловесностью других подобных благодарностей, похвал и дифирамбов, течет бесконечно. Следующей осенью, по свидетельству Лагранжа, «И октября труппа отправилась, по приказу короля, в Версаль, где сыграла пьесы «Дон Гарсиа Наваррский, или Ревнивый принц», «Серториус», «Школа мужей», «Докучные», «Версальский экспромт» и «Любовная досада» и получила три тысячи триста ливров в шкатулке господина Бонтана, первого камердинера короля». Труппа оставалась в Версале до 22 октября, играя по вечерам и таким образом придавая загородному отдыху особенный блеск. Впервые король сопровождает свое пребывание в Версале коротким театральным «сезоном». Эти несколько дней, о которых мы мало что знаем, стали прелюдией ко всему, что последовало.

Четыре месяца спустя, 28 февраля 1664 года, король крестит старшего сына Мольера, названного, как и положено, Луи, в честь короля. Месяцем раньше, 29 января, в апартаментах королевы-матери Мольер и король вместе участвуют в первом представлении «Брака поневоле»: мы хотим сказать, что Мольер играет, а король танцует. Это первая комедия-балет, заказанная Людовиком XIV.

Вот самый странный альянс, какой только можно себе вообразить, еще более невероятный, чем все, что мы встречали до настоящего момента, и еще более далекий от привычного нам застылого образа, в который века превратили для нас Короля-Солнце: на сцене Людовик XIV, одетый испанцем (что должно означать, венгром или цыганом), рядом с Мольером, Бежаром и де Бри танцует в насквозь шутовской сцене и в бешеном ритме. Нужно на минуту задержаться над одним из пассажей в «Браке поневоле», чтобы ощутить характер этого столь желанного для короля союза комедии и балета.