Ника Созонова - Nevermore, или Мета-драматургия

• Название: Nevermore, или Мета-драматургия
• Автор: Ника Созонова
• Жанр: Фэнтези

Эта вещь написана в соавторстве. Но замысел мой и история моя, во многом документальная. Подзаголовок говорит, что речь идет о вечных темах — любви и смерти. Лишь одно уточнение: смерть не простая, а добровольная. Повествование идет от лица трех персонажей: двух девушек и одного, скажем так, андрогина. Общее для них — чувство к главному герою и принадлежность к сумрачному племени "любовников смерти", теоретиков суицида. Каждая глава заканчивается маленьким кусочком пьесы. Сцена, где развертывается её действие: сетевой форум, где общаются молодые люди, собирающиеся покончить с собой. Несмотря на мрачную тему, финал, как мне кажется, светлый.

P.S. Сейчас, когда вещь прочли уже немало людей, часто задают вопрос: кто был прототипом того или иного героя. Ответить на это я не могу, так как самим прототипам это вряд ли понравится. Из всех моих "детей" этот текст самый благодарный — по числу теплых отзывов и самый жестокий…

---

— Чао, братишка! — Бэт вальяжно махнул на прощание и даже не вылез проводить друга до двери.

Как свободный художник, не связанный узами постылой службы, он никуда не спешил, заявив, едва я закрыла дверь за пошатывающимся, но стремительным Даксаном, что ночь — лучшее время для душевных бесед и пиршеств духа.

Я живо согласилась, дипломатично умолчав, что тоже являюсь подневольной рабой, подобно Даксану, и обязана завтра вскочить в семь утра по ненавистному воплю будильника.

— Даксан очень трогательный, — доверительно сообщил мне Бэт, сделав еще одну попытку — столь же безуспешную, как и предыдущая — послать меня за пивом. — Знаешь, он признался мне, что девственник. В двадцать два года. Когда он мне это поведал, я зауважал его с нездешней силой: человек живет радостями духа, а не плоти. Я готов был облобызать его благоговейно и сочинить восторженный венок сонетов, но… оказалось, что этот факт его вовсе не наполняет гордостью, но удручает. Можешь себе представить?

— Могу, — усмехнулась я. — Что ж тут неестественного?

— Неестественна моя идеализация окружающих меня индивидуумов. И больше ничего, — Бэт раскинулся на диване, вытянув ноги в оранжевых носках, на удивление новых и чистых. Его волосы искрились, как шерсть ухоженного домашнего любимца. — Знаешь, беда нашего друга внушает мне сочувствие и деятельное стремление ему помочь. Я заметил, когда мы еще сидели в кафе, что ему приглянулась Морена. Давай сведем их? Поспособствуем счастью двух особей. Инок, как рассказывают, очень любит венчать в своей квартирной церкви бывших суицидников, возвращенных к жизни силой любви и его молитвами. А если потом разбегутся — тоже не страшно: квартирное венчание вряд ли имеет сакральный статус. А?.. Может, намекнешь ей по-дружески?

— Бэт, извини, не всегда могу понять: ты шутишь или серьезно?

— Шутить счастьем друга?! Надеждой на его спасение? — он возмущенно возвысил голос, но игривые искорки в карих глазах выдавали. — Ты поговоришь с Мореной? Этим ты спасешь и её юную душу: она совсем уж решилась отметить суицидом свое восемнадцатилетие. Откинуть маленькие детские копытца…

Мне хотелось ему подыграть, но женская солидарность плюс элементарная справедливость пересилили.

— Морена, конечно, мне не подруга. И вряд ли таковой станет (подруг вообще не имею, есть лишь собеседницы.) Но обижать ее без нужды все-таки не хочется. Ей бы чуть-чуть стильности и уверенности в себе — вполне ничего была бы девушка. Будь я существом мужского полу, из нас троих — имею в виду свеженькую су-тусовку Питера — я выбрала бы ее. В ней море женственности.

— Вот наш общий друг Даксан и выбрал.

— Я имела в виду, что она достойна более качественного партнера.

— Если это намек в мой огород, то я выбрал Айви, — он выждал паузу — тянул, мечтательно усмехаясь. — В ней есть ум, есть драйв, есть изюминка. А главное: она может реально покончить с собой. Не обижайся, но ни ты, ни женственная Морена вряд ли это осилят. А она — вполне.

Говоря это, он смотрел на меня очень пристально. Любопытствовал, какую я выдам реакцию?

Но я умею владеть собой. Мои маски — надежная защита. Меня настоящую не увидит никто, не уловит никто.

Но почему-то именно после этих его слов мы с ним оказались в постели.

Из 'живого журнала':

'…Я очень люблю гулять по кладбищам. Самое любимое — Смоленское. Но и Богословское, и Серафимовское бывают хороши, под настроение. Умершие не обдают меня взглядами, полными брезгливого недоумения. Со своих овальных эмалевых фото они смотрят приветливо и умиротворенно. И живым здесь тоже не до меня. Они либо отдают скучный долг — сажают цветы, красят оградку, либо искренне горюют, если могила свежая — рыжий глинистый холмик, еще без чопорных памятников и уютных скамеечек.

Я намного ближе к тем, что смотрят с эмалевых фото, чем к сажающим цветочки. Я не живу — умираю. Медленно разлагаюсь в атмосфере общей фальши и лжи.

Назло кому я продолжаю существовать (не жить, не жить!)? Боженьке (которого нет)? Себе самой? Но к чему такая жестокость, такой изощренный ауто-садизм?

Бытие назло.

Я устала каждую секунду своей не-жизни изобретать очередной заменитель настоящего, подлинного чувства, восприятия, всплеска спонтанного бытия.

Отпусти себя, твержу я как заведенная, отпусти себя, не истязай себя, не дли эту глупую — на радость непонятно кому, — эту жалкую пытку…'

В ту ночь мне удалось поспать только два часа.

Наговорившись с Айви, Бэт попросил кофе. Покрепче. 'Любви' больше не было. Мы просто болтали, лежа рядышком, часов до пяти утра.

— Непонятно, как такое эфемерное создание может выносить силу тяжести собственного тела, не то что — собственной судьбы, — заметил он задумчиво, имея в виду свою избранницу. — В нашу первую визуальную встречу в кафе меня жестко прибило гротескное несоответствие между хрупким внешним и безразмерным внутренним.

Я хотела откликнуться относительно 'внутреннего' чем-нибудь умным и в меру ироничным, но он, не слушая, поменял тему. Принялся взахлеб разливаться об Атуме.

— Мы познакомились три месяца назад, на готическом форуме. Это самый потрясающий человек, которого я когда-либо удостаивался встретить в своей богатой на общение жизни. Дизайнер, фотограф, поэт — и все это мастерски, профессионально. Но самое удивительное не это, не его таланты. Атум — андрогин.

— В каком смысле? — Моя голова гудела от усталости, но его негромкие слова впитывала с жадностью, как иссохшая земля — щедрый ливень.

— Он поменял пол лет пятнадцать назад. Тогда такие операции у нас только начинали делать, и стоили они колоссальных бабок. Но бабки у него были всегда, даже в юности.

— С женского на мужской?

— С мужского на женский.

— Тогда почему Атум? И не тот ли это Атум, что появляется иногда на форуме?

— Тот самый. Я же говорю: андрогин. Атум — верховное египетское божество. Он создал сам себя из вод предвечного океана, будучи одновременно и мужчиной и женщиной. Ник более чем прозрачен. Выглядит как женщина, ослепительная женщина двадцати с небольшим лет. На самом деле ему тридцать семь. Говорит о себе в мужском роде. Ощущает себя и тем и другим — цельным, самодостаточным существом. Такими были первые боги и, согласно Платону, первые люди.

— Вот бы взглянуть!

Я выдала это искренне: если кто и может меня заинтересовать, так только очень выделяющиеся из толпы особи.

— Взгляни! — Он кузнечиком выпрыгнул с дивана, перемахнув через мою вытянутую тушку, и снова врубил многострадальный комп. — Вот его сайт. Вот фото…

С экрана на меня смотрело и впрямь редкостное создание. В толпе не пропустишь такое. Женщина… нет, пожалуй, соглашусь с Бэтом: андрогин. Черты лица были правильными и тонкими, и в то же время в них чувствовалась стройная сила, как у юноши. И отточенность, определенность. Изящный нос с маленькой горбинкой, безупречные губы с бледно-перламутровой помадой. Глаза, удивительно голубые, были густо подведены до висков — как у древних египтянок. В сочетании с иссиня-черными волосами и такими же бровями это смотрелось великолепно. Взгляд пристальный, холодный и высокомерный. Над левой бровью — маленький прямоугольник того же небесного цвета, что и глаза, окруженный вытатуированным узором. На правой скуле вился затейливый рисунок черной и белой тушью с вкраплением синих стразов.

— Просто нет слов… А что это голубое — над бровью?

— Бирюза. Настоящая. Каким-то мудреным способом вживленная в кожу.

— Потрясающе. А у него и в самом деле глаза такого удивительного цвета? Или это линзы?..

— Даже если линзы, они настолько тонкие, что их присутствие обнаружить невозможно. Он как-то обмолвился, что не только над его сакральным местом поработали хирурги, но и над лицом тоже. Имея в виду пластическую хирургию. То есть это тот редкий случай, когда с чужой помощью человек ваял сам себя — таким, каким видел внутренними глазами. Если честно, это вызывает во мне немалое уважение. И восхищение.

— Присоединяюсь. Испытываю в точности те же чувства.

— Я потом тебе еще его стихи почитаю. Или сама почитай, они есть на сайте. Некоторые мне посвящены — самые сильные.

— Взглянуть бы на это чудо живьем… Ведь это большая редкость, когда такое — ТАКОЕ — вдруг произрастает среди унылого и серого людья.

Мне и впрямь позарез захотелось увидеть вблизи это чудо. Разглядеть воочию, переброситься парой фраз.

— Будешь хорошо себя вести, познакомлю! — Бэт выключил комп и в два прыжка оказался под одеялом.

Он долго еще рассказывал об Атуме, о своем благоговейном восхищении, которое — вот жалость! — в физическую страсть отчего-то не переплавлялось. Поэтому с вожделевшим его красавцем-андрогином он старался как можно реже оставаться наедине, и главными местами их встреч были ночные клубы, рестораны и модные презентации…