Вилис Лацис - Семья Зитаров. Том 2

• Название: Семья Зитаров. Том 2
• Автор: Вилис Лацис
• Издательство: Зинатне
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Семейная сага. События, о которых идет речь в книге, разворачиваются в начале прошлого века, когда в России революция уже произошла, а в буржуазной Латвии она только начиналась. Глава семейства — капитан парусника, на долгие месяцы оставляющий семью справляться с крестьянским хозяйством. Описываются судьбы каждого члена семьи, насколько они разные, хотя люди вышли из одного семейного гнезда. Действие разворачивается и в Латвии (в мирной жизни и на войне), и в дальних странах, куда отец, а за ним и сын попадают на торговых судах.

Во второй том вошли части с IV по VI. Поездка Янка Зитары в Сибирь, жизнь в Барнауле и латышской колонии. Возвращение на родину и столкновение с классовыми противоречиями только что образовавшейся буржуазной Латвии.

---

Что дало Янке это происшествие? Наслаждение борьбой, радость победы? Возможно. Но важнее всего было сознание, которое, казалось, неотвратимо и навсегда погрузило его в избранную им жизнь:

«Вот где мое настоящее место — крепкий кулак и лошадиная работа. Для этого я годен и к этому предназначен — следовательно, конец всем фантазиям и нечего стремиться к невозможному».

Глава девятая

1

Улетели на юг журавли. Барсуки забрались в норы и залегли на зимнюю спячку. Полевые мыши переселились в жилье человека, чтобы до весны вывести еще одно поколение и просуществовать кражей в клетях, в кладовых и погребах. Опустели скворечники, и воробьи могли теперь смело оккупировать брошенные жилища. Но они предпочитали носиться над полями, лесами, над дворами, высматривая, когда хозяйка кормит кур, и подбирать крупинки и крошки творога из-под самого носа у сердитого петуха. Весной будет война и раздор: самцы начнут драться между собой и все воробьиное племя как один сердито запищит на черных бродяг, о которых люди так заботятся, словно те несут им яйца. Это было вопиющей несправедливостью, сердца маленьких птичек чуть не разрывались от негодования: ты честно и преданно живешь на одном месте, не боишься ни стужи, ни лишений. А какая тебе польза от твоей любви к родине? Ты сер, мал и не умеешь красиво петь, и людям кажется, что без тебя можно обойтись. А всяким свистунам, избалованным бродягам они строят скворечники и наблюдают за тем, чтобы кошка не тревожила сидящую на яйцах самку. Умеет ли такой скворец быть благодарным за оказанное ему внимание? Пока здесь земля обетованная и теплое солнце, он живет на месте. Но как только перестанут на каждом шагу валяться червяки и подует прохладный ветер, он просвистит «будьте здоровы!» и исчезнет неизвестно куда. Заморыш и лежебока! Но здесь мы, выносливые и невзыскательные! «Чирр, чирр…» — кричим мы, какая бы ни была погода. Люди не замечают нас, пока мы около них. А помните, как было в одном доме, где мы три года подряд не вили гнезд и не прыгали по двору? Каким задумчивым стал хозяин, и что говорили соседи: «У нас воробьи не живут. Это не к добру…» Тогда-то они поняли, что им не хватает нас, и не могли дождаться, пока какая-нибудь пара поселится у них в куче хвороста. Они сыпали крупу, крошили хлеб, а кошку запирали в комнате. Наконец, мы дали себя задобрить. И какая же это была радость! — У нас опять воробьи! — хвастались хозяева. Они зимой уже не чувствовали себя одинокими. Если бы среди воробьев царило полное единодушие, ни один скворец не смел бы появиться вблизи дома.

Ветер кружил в воздухе пожелтевшие листья. Одна за другой уходили в город подводы, груженные вещами дачников. Окна дач закрыли ставнями. Распрямила сухой стебель трава на дюнах, сосновая хвоя засыпала следы ушедших горожан. Море окуталось дымкой дождя.

Однажды рыбаки последний раз вытащили невод. Он был пустым.

— Нечего тут больше копаться, — сказали рыбаки. Они разобрали невод, и каждый увез домой свою часть. Общественный инвентарь — лебедку, тросы, весла, ворот для вытаскивания невода и якоря — убрали в клеть кормчего; карбас оттащили подальше на берег, где его не доставали вода прилива и весенний лед, и опрокинули вверх днищем. Заработок последней недели пропили вместе — хозяева и батраки. И каждый отправился своей дорогой.

Рудис Сеглинь с месяц тому назад ушел со знакомым капитаном и Англию за новым судном. Теперь он вернулся в Ригу, и Янка получил от друга письмо.

«Два матроса должны идти на военную службу. Если хочешь устроиться на судно, приезжай немедленно. Я уже говорил капитану про тебя».

Янка знал капитана, он когда-то ходил штурманом у старого Зитара. Вновь ожила прежняя мечта о море. «Теперь или никогда», — подумал Янка и сложил вещи в морской мешок. Что бы он стал делать всю долгую зиму на берегу? Если вязать сеть, уйдут все сбережения и не на что будет жить; если поступить батраком к трактирщику Мартыну, не останется времени на вязку сетей и будущей весной опять придется бродить с неводом в напарниках. Уж лучше уйти в море, заработать деньги и купить готовые сети. Заодно и свет посмотришь.

Янка заявил Галдыню о том, что он отказывается от домика Микелиса, лучшую одежду и разную мелочь оставил у Эрнеста и уехал в Ригу.

2

Янка отправился на старом, славном «Нейбаде». Поздно вечером суденышко добралось до Риги и пришвартовалось у набережной Даугавы. Вместе с несколькими другими пассажирами Янка остался ночевать на пароходике. Он подремал немного в маленьком «салоне» и уже ранним утром был на ногах. Оставив вещевой мешок на хранение знакомому матросу «Нейбада», он отправился на поиски судна, где служил Рудис Сеглинь. Рудис писал, что они стоят, в Андреевской гавани [29], недалеко от большого элеватора. Если уголь еще не разгружен, судно должно находиться там.

Миновав «Сельдяную сортировочную», от которой несло селедочным рассолом, Янка очутился в самом мрачном и грязном углу гавани. Весь берег был завален горами угля. Под ногами хрустела угольная крошка, а мостки судов, казалось, покрывал слой сажи. Работа только что начиналась. Грохот лебедок и шипение пара мешались с пронзительными голосами людей. Из открытых судовых люков одна за другой поднимались наверх корзины — словно громадные нечистые пасти извергали ежеминутно в воздух тяжелые плевки угля. Рабочие, стоявшие на мостках, подхватывали корзины и высыпали уголь в тачки, другие бегом отвозили груз на берег. Над палубами судов стояли облака черной пыли, и штурманов невозможно было отличить от грузчиков угля. Медная обшивка дверей кают и рамы иллюминаторов уже не сверкали на солнце. Белый китель кока стал пестрым, как голландская корова.

Пробираясь мимо тачек с углем, Янка испачкался. Брюки блестели от осевших на них мелких кристалликов угля, руки посерели, словно их выпачкали в золе, и в нос набилась угольная пыль.

Судно, которое он искал, стояло рядом с большим элеватором. Янка поднялся на мостки и пошел наверх.

— Чего путаешься под ногами! — закричал на него грузчик. Янка посторонился, чтобы дать ему дорогу, и чуть не свалился с мостков. Внизу его подкарауливала блестящая, как деготь, вода. Кое-как он добрался до палубы и остановился у поручней, чтобы немного прийти в себя от безумного хаоса. Но где там! Из переполненных корзин валились куски угля, рабочие у лебедок кричали, чтобы сторонились, и при повороте стрелы крана одним из стропов с головы Янки сдернуло шапку. Настоящий ад!

— Эй, вы там! — крикнул ему какой-то моряк, по-видимому, боцман. — Что тебе здесь надо?

— Капитана! — крикнул Янка в ответ.

— Капитан в городе, — ответил моряк. — Зачем он тебе? Вероятно, хочешь наняться?

— Может быть. Я знаю капитана. Он обещал мне место.

— Тогда тебе придется подождать. А пока иди-ка ты лучше на берег.

— Не могу ли я увидеть Рудиса Сеглиня? — спросил Янка.

— Сеглинь в кубрике. Прошлую ночь он стоял на вахте и теперь спит.

Янка проскользнул кое-как в носовую часть судна. Он знал, что матросские кубрики на всех кораблях помещаются на правой стороне, поэтому смело искал дверь. Носовое помещение разделял узкий, темный коридор. По сторонам его были две двери. У одной, прислонившись к грязной железной стенке, стояла девушка в простой крестьянской одежде. Заметив Янку, она отвернулась и закрыла глаза грязным носовым платком. Янка услышал тихие всхлипывания. Плечи девушки вздрагивали от сдерживаемых рыданий. Он растерянно остановился, не зная, что делать. Рядом с девушкой на полу стоял небольшой чемодан — вероятно, она приехала издалека.

— Что с вами случилось? — решился наконец Янка. — Вы кого-нибудь разыскиваете?

— Я… я приехала к брату… — захлебываясь от рыданий, произнесла девушка.

— И его здесь нет?

— Там, в каюте… — она кивнула на дверь матросского кубрика и заплакала еще безудержнее. Больше от нее ничего нельзя было добиться.

Янка пожал плечами и постучал в дверь. Никто не отозвался. Он нерешительно открыл дверь. Горела керосиновая лампа с сильно закопченным стеклом. На матросских койках валялись грязные полотенца и одежда. На нижней койке кто-то храпел. В углу слышался плеск воды. С одной из коек на Янку смотрело сердитое бледное лицо женщины: растрепанные волосы, голые плечи, одна лямка на сорочке оборвана…

— Чего пялишь глаза? Если входишь, входи, а нет, так выметайся! — проговорила женщина осипшим, пропитым голосом.

Он вошел в кубрик. На столе стояла сдвинутая в беспорядке немытая посуда, облипший кофейной гущей кофейник, тарелки с остатками еды, а посредине — две пустые бутылки из-под водки.

— У тебя нет курева? — спросила женщина.

— Я не курю, — смущенно сказал Янка.

— Какой же ты мужчина? — послышался голос другой женщины с койки нижнего яруса, и, вглядевшись пристальнее, Янка увидел там другое полуобнаженное, растрепанное существо. Из стоявшего в углу ведра с нечистотами несло зловонием.