Анри Мишо - Портрет А

• Название: Портрет А
• Автор: Анри Мишо
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-89091-229-1

Впервые на русском языке предлагается сборник, дающий максимально полное представление о творчестве классика французской литературы Анри Мишо (1899–1984).

---

Потом нужно вернуть на землю маленьких мэйдостранчиков, которые потерялись и голову потеряли среди деревьев, не в силах от них оторваться.

Угрожать им или, хуже того, унижать. Тогда они спускаются, их без труда снимают и ведут прочь, напитанных древесными соками и обидой.

* * *

Обледенели его веревочки-нервы, обледенели.

Их здешний маршрут недолог, издерган стремлениями, ржавыми зазубринами на пути обратно в холод Небытия.

Голова трещит, старятся кости. А плоть, ну кто теперь говорит о плоти? Кто станет на нее полагаться?

А он живет.

Крутятся стрелки, время замирает. Нутро трагедии, это здесь.

И бежать никуда не нужно, это здесь…

Потеет мрамор, вечер погружается в сумерки.

А он живет…

* * *

Нет, эта играет не шутки ради. Играет, чтобы держаться, чтобы сдержаться и выдержать.

Луной вцепляется в небо, луной срывается вниз.

Она ставит на шарик против вола и проигрывает верблюда.

Наверно, ошибка? Да нет, какие ошибки в порочном круге.

Все не на шутку. Не до шуток. Собралась, как могла, с силами, чтобы страдать и держаться.

Лоханка слез полна до краев.

* * *

Вот мэйдостранец вспыхнул, как ракета. Вот он унесся, как ракета.

Спокойно, он вернется.

Может, и не с такой скоростью, но вернется — по зову нитей, которые удерживают капсюль.

* * *

Она поет, потому что не хочет выть. Поет из гордости. Но надо уметь расслышать. Такая у нее песня, стон в глубине тишины.

* * *

Чесотка вспышек разъедает ноющий череп. Это мэйдостранец. Раскат боли. Разбег улепетывания. Воздух ему причиняет боль, и он мечется в отчаянии. Не сможет ли кто-то ему помочь?

Нет!

* * *

Медные небеса над ним нависают.{120} Сахарный город насмехается. Что тут сделаешь? Ему не расплавить город. Не продырявить медь.

Откажись, маленький мэйдостранец.

Откажись, не то потеряешь все…

* * *

Он нравится, и все же…

Он спит наяву, устав от тяжких трудов. Его путь — круговой горизонт и дырявая башня звездного неба.

Он нравится. Его горизонт, оставаясь в тени, возвеличивает других мэйдостранцев, и они восклицают: «Что происходит? Да что же происходит-то?..» и чувствуют что-то странное, чувствуют, что увеличиваются при его приближении.

А он все равно спит наяву, устав от тяжких трудов…

* * *

Опасность! Надо бежать. Бежать. Срочно.

Он не побежит. Его повелитель справа не позволяет ему.

Но надо бежать. Не согласен его повелитель справа. Его устрашитель слева мечется в судорогах, изводится, орет. Бесполезно, не согласен его повелитель справа. И умирает мэйдостранец, хотя в единстве с собой он бы мог спастись.

Кончена жизнь. Ничего не осталось. Только и можно, если уж очень хочется, написать рассказик.

* * *

Хоть они и так с превеликой легкостью растягиваются и плавно переходят из одной формы в другую, эти волоконца, человекообразные приматы, мечтают о еще большей легкости, стремительности, лишь бы только перемена была ненадолго, и чтобы они были уверены, что смогут вернуться в прежнее состояние. Вот почему мэйдостранцы с радостью, как зачарованные, движутся туда, где им обещают расширить горизонты, наполнить жизнь, а потом, вдохновившись, устремляются в другие места, где им обещано что-то подобное.

* * *

Потоки притяжения, заражения, потоки застарелых страданий, горькая карамель прошлого, медленно растущие сталагмиты, эти потоки — его способ ходьбы, его способ постижения, эти губчатые конечности растут у него из головы и пронизаны тысячами маленьких поперечных потоков, они тянутся к земле, изливаются, как от крови лопающиеся артериолы, да нет же, это не кровь, это кровь воспоминаний из пробитой души, из хрупкой рубки управления, что колотится в клубке пакли, покрасневшая вода из вены памяти, она течет бесцельно, но вовсе не беспричинно, течет по своим вездесущим кишочкам; и в них малюсенькие бессчетные проколы.

Мэйдостранец взрывается. В нем взрываются тысячи капилляров его убеждений. Вновь и вновь он падает, расшибается, изливается в новые сумерки, новые пруды.

Какой трудный способ ходить…

* * *

Вот оно, лицо, закованное в цепи.

Череда звеньев вцепилась в глаза, обвивает шею, свисает, оттягивает, терзает тяжестью звеньев, и от этого еще непосильней тяжесть неволи.

Длинная тень, которую это лицо отбрасывает, скажет о многом.

Время! Ох уж это время! Все это время, которое у тебя есть — которое у тебя было…

* * *

Большой-пребольшой мэйдостранец, но не очень-то и большой в итоге, для такой головы. Мэйдостранец с обожженным лицом.

Что ж тебя так опалило, уголек?

Это было вчера? Нет, сегодня. Одно сегодня за другим.

И она зла на весь мир.

А что ей еще остается — такой обугленной?

* * *

Бычий Будда своей букашки…

Нижний мир размышляет в нем, не распутывая своих изгибов, и щиплет мэйдостранец невидимую траву страданий, каждое на своем месте.

Он возвышается над? Да нет, просто до него никто не дорос.

* * *

Из воздушной вагонетки или с какого-то неизвестного островка, затерянного в ионосфере, спрыгнула кучка мэйдостранцев, они голые, у некоторых — парашюты, другие держатся за какие-то веревочки или за плавучую кочку, а третьи и вовсе ни за что не держатся.

Они летят наискось (может быть, их слегка сносит в сторону), легонькие, откинули назад свои нити-волокна и опустили расслабленные ладони по швам.

Падать так падать, они падают послушно, их чуть сносит ветром.

Нет, они не волнуются, опускаются спокойно-преспокойно, как следует расправив конечности. Без всякой задней мысли. А какой смысл нервничать раньше времени?

У них еще будет на это несколько секунд перед ударом.

* * *

Профили в форме упреков, в форме обманутых девичьих грез, вот какие бывают у них профили.

Еще и выгнулись вдобавок, выгнулись в печали, но не плачут.

Они против грубости, но и против плача. Против.

Мэйдостранцы их едва замечают.

* * *

Если их одолевают заботы, они начинают копаться в себе, выходит яма, тоннель, пустота, яма все растет, а в ней — ничего, и сами они уже почти в нее провалились.

Если им приходится выбирать из двух зол, и надо решать, которое предпочесть, если любое возможное решение неприятно и грозит породить новые трудности, заранее не известные, если они не могут отдать предпочтение ни одному из решений, и проблема не перестает их терзать, они переходят к действию — заползают все глубже в себя, так что образуется пустота между ними и мучившим их вопросом, хотя он все равно продолжает их мучить, болезненная пустота, рядом с которой ни для чего больше нет места, — пространство небытия.

* * *

У него из носа выросло нечто вроде изогнутого копья. Оно появилось только что. Это их балансир.

Мэйдостранцам почти всегда нужны балансиры, хотя, само собой, они часто ужасно мешают и при ходьбе, и на бегу; да и при встречах.

Частенько бывает, что мэйдостранец замирает как вкопанный, хотя нет никакой причины замирать, просто его балансир запутался в балках, столбах или балкончиках какого-нибудь дома, или свой балансир перепутался с чужим, и владельцы не могут сдвинуться с места — может быть, ждут смерти, или надеются, что их вызволит какой-нибудь громила, возьмет и среди прочих небезопасных происшествий учинит наконец такое Происшествие, которое их освободит.

Чтоб избежать таких сплетений балансиров, они больше любят ходить гуськом, а не поодиночке и не гурьбой.

* * *

Молодой мэйдостранец собирается в складки, расправляется, тушуется как только может, откидывается назад, будто лассо. Но страшная ожившая башня пугает его, нависая над ним, как грядущий обвал небоскреба над сводом малюсенькой беседки…

Но страшная башня… вся в эту минуту как ватная…

* * *

Камень души. Нет против него никакого средства. Ничего не помогает. Не обойти, не объехать. Ничего не помогает.

Они споткнутся на нем, если продолжат путь, а ведь это просто ветер, слиянье ветров.

* * *

Так он скачет вдоль грязной реки верхом на крепком коньке, надеясь добраться до грязного моря, чтобы оно взяло то, что время взять. Ищет взглядом лиман, ему кажется, что уже виднеются первые буйки, предвестники бескрайнего разлива, и скоро он обретет свободу, которую дает мрак.

* * *

Выскальзывает мышь, грызет палец старой перчатки. «Что ты там делаешь, мышь?» «Завтра я буду орлом», — отвечает мышь, и вот уже окрестные мэйдостранцы разбегаются в ужасе. Властный клюв растет быстро. Теперь надо скорее спасаться.