Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

• Название: Фельдмаршал Борис Шереметев
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012771-5, 5-271-04042-9

Роман известного писателя-историка Сергея Мосияша повествует о сподвижнике Петра I, участнике Крымских, Азовских походов и Северной войны, графе Борисе Петровиче Шереметеве (1652–1719).

Один из наиболее прославленных «птенцов гнезда Петрова» Борис Шереметев первым из русских военачальников нанес в 1701 году поражение шведским войскам Карла XII, за что был удостоен звания фельдмаршала и награжден орденом Андрея Первозванного.

---

— И что же он там на меня возвел злоупотребительного?

— Он пишет, что вы отобрали у него цуг вороных немецких лошадей и аргамака.

— Гм… — хмыкнул Шереметев. — Вот сукин сын! А как вы думаете, Никита Данилович, кто после боя имеет право первым выбрать из трофейного табуна себе коней: фельдмаршал или полковник?

— Видимо, фельдмаршал, — согласился Глебов.

— Ну так вот. Вы и ответили, генерал, на свой вопрос.

— Но он еще пишет, что вы сильно ругались на него из-за каких-то немецких кобыл и силой отобрали их и дорогую сбрую, а потом еще и мстили за это.

— Эх, Никита Данилович, без ругани у нас и пушка не сдвинется. Мало ли кого я ругал, от меня и генералам доставалось. Хотя вру, солдат не ругал почти никогда. А что касается мщения, так это выдумки Григория Селиверстовича, пусть Бог ему судьей будет.

— Но немецкие кобылы были?

— Были.

— И вы их отбирали у него?

— Ну а как вы думаете, Никита Данилович? Если ты взял себе животин, так изволь кормить их, заботиться. А он нахапал, и все. Пусть святым духом питаются. Если б я не отобрал, они б у него передохли все. Вы думаете, он случайно на марше вместо обусловленных приказом двухсот лошадей отобрал у обывателей в три с половиной раза больше? С больной головы на здоровую свалить хочет, мерзавец.

— А как тогда быть со взятками?

— Какими взятками? О чем вы, сударь? — нахмурился Шереметев.

— Вот он пишет, что дал вашему генерал-адъютанту Савелову взятку сорок золотых и немецкого мерина.

— Впервые слышу, — удивился граф. — Я спрошу его.

— Вы думаете, он вам признается? Ему придется ехать в Петербург и там оправдываться перед следователем в присутствии Рожнова.

— Это для меня новость, — признался фельдмаршал. — За что он взятку-то брал? Поди, пишет доноситель-то?

— Пишет, за то, чтоб судили порядочно, без зла.

— Гм…

— Мало того, якобы ваш адъютант требовал еще двести рублей. Но Рожнов не дал и за это вроде пострадал.

— Но судил-то не Савелов. Тут что-то не то, Никита Данилович. Как он мог обещать облегчение по суду?

— Не знаю, ваше сиятельство, но разобраться надо. Где он сейчас? Савелов?

— Кажется, в своей деревне. А что?

— Надо вызвать его и отправить в Петербург. Вы сможете?

— Вызову.

— Я остановился у обер-коменданта Измайлова {274}, ваше сиятельство. Явится Савелов, пришлите его туда.

— А почему у коменданта, Никита Данилович? Там, поди, тесно, становитесь у меня.

— Спасибо, ваше сиятельство. Но я не имею права останавливаться у подследственного.

— У какого подследственного?

— У вас, ваше превосходительство, — встал со стула и захлопнул папку Глебов.

Едва Глебов съехал со двора, как Борис Петрович отправил в деревню с наказом денщика:

— Немедля чтоб Савелов был у меня. Немедленно!

Генерал-адъютант приехал вечером.

— Что за пожар, Борис Петрович?

— Пожар, мил дружок, такой пожар, что у тебя задница задымится.

Рассказав все, что услышал от Глебова, спросил с приступом:

— Признавайся, брал деньги у Рожнова?

— Что вы, ваше сиятельство, как можно.

«Брал, сукин сын, — подумал Борис Петрович, заметив, как блудливо рыскнули глаза у Савелова. — Ну и черт с ним. Пусть запирается, авось отбрешется».

— В общем, так, Петро, тебе придется ехать в Петербург с Глебовым и там перед следствием оправдываться в присутствии Рожнова. Он вроде даже свидетелей приготовил.

— Не было там свидетелей, — брякнул Савелов.

«Проболтался, дурак. Выходит, брал все-таки».

— Ну коли не было свидетелей, значит, и взятки не было, — молвил граф с намеком адъютанту: держись, мол, за одно: не брал. — Ты вот что, Петро. Обратись там к Макарову, секретарю государеву {275}. Вы ж с ним вроде друзья?

— Да, с Алексеем Васильевичем мы смолоду были приятелями.

— Вот его и попроси, он может замять дело. Не дай Бог, дойдет, до кригсрехта, слетишь в рядовые, а то и в Сибирь законопатят.

— Что вы, Борис Петрович, за такую-то пустяковину.

«Опять пробалтывается, окаянный».

— Ты за эту пустяковину забудь. Государь, слышал я, говорил, что ежели человек украл хотя бы на цену веревки, на которой его можно повесить, и то вор, судить, значит, надо. А ты: «пустяковина». Коли не брал, так не брал, на том и стой.

Что и говорить, фельдмаршалу было жаль своего генерал-адъютанта, за многие годы привык к нему, как к сыну, через какие бои, походы и трудности прошли. Спали рядом, ели из одного горшка, случалось, и голодали вместе, от чумы улизнули. И вот те на, из-за какого-то Рожнова следствие, а там, не дай Бог, суд. Государь в таких делах стервенеет, запросто и повесить может, не зря ж про веревку обмолвился.

Жалел фельдмаршал генерал-адъютанта, а по отъезде Глебова пришлось забеспокоиться и о себе, так как, уезжая, Глебов затребовал книгу о пожаловании недорослей в офицеры{276} и об отпусках офицеров на побывку. И увез ее с собой в Петербург.

И понял Шереметев, что дело принимает серьезный оборот. Надо как-то оправдаться. Написал письмо царю с просьбой приехать и оправдаться. Ответа не получил.

Государю было не до этого. Союзник — король датский Фредерик IV поссорился с главнокомандующим русской армией светлейшим князем Меншиковым и потребовал сменить его. Не угодил чем-то Александр Данилович и Августу, возможно, тем, что напомнил о старом долге.

Кого же послать вместо светлейшего? Тут раздумывать нечего было, тем более Август II подсказал в своем письме к царю, что они хотели бы видеть во главе русского корпуса фельдмаршала Шереметева, как «человека весьма разумного и дипломатичного».

В такой ситуации подмачивать репутацию фельдмаршала следствием и судом было невыгодно. Царь призвал к себе секретаря своего кабинета Макарова:

— Алексей Васильевич, как там движется дело с доносом полковника Рожнова?

— Готовимся вызывать свидетелей, Петр Алексеевич.

— Каких свидетелей? Откуда?

— Из Риги, из Твери, из Новгорода.

— А Савелова вызывали?

— Да, государь.

— Что он показал?

— Что никаких взяток не брал. И я верю ему, ваше величество, потому как знаю его с младых ногтей.

— Выходит, Рожнов оклеветал фельдмаршала?

— Выходит, так, Петр Алексеевич.

— Принеси мне его донос. Всю папку по этому делу.

Макаров ушел, но вскоре воротился, неся черную папку.

Развязал тесемки, развернул ее и положил перед царем. Петр перечитал постановление кригсрехта по делу Рожнова и тут же его донос. Проворчал:

— Ишь ты хитрюга, сам напакостил, решил и других замарать. Дай-кась. — Царь протянул правую руку, щелкнул пальцами нетерпеливо.

Макаров знал, что это значило, схватил перо, умакнул в чернильницу, вложил в руку Петра.

— Т-так. Доносчику первый кнут, — сказал царь и застрочил резолюцию прямо по рожновскому доносу.

Не дав даже высохнуть чернилам, захлопнул папку.

— Никаких свидетелей, нечего людей по пустякам дергать. Вызывай Шереметева.

— Он давно уж просится к вам, Петр Алексеевич. Оправдаться хочет.

— Я уже оправдал его. Пусть едет без опаски, на честь, давно заслужил. А Рожнова наказать по резолюции. Все! — Царь почти брезгливо отодвинул папку.

Макаров взял ее, вышел от царя, прошел в свой кабинет. И уж там развернул папку, прочел резолюцию: «Решение кригсрехта утверждаю, а дабы впредь сукиному сыну неповадно было ложные донесения творить, отписать его вотчину в казну. Петр».

Макаров с удовлетворением вздохнул, захлопнул папку, подумал: «Надо будет Петра Савелова порадовать, а то, того гляди, в петлю полезет».

По дороге в Петербург Борис Петрович растравливал собственное самолюбие. Из письма Макарова он уже знал, что дело Рожнова похерено, что по-прежнему граф у государя в чести и почете и что приезда его в столицу ждут с нетерпением.

«Нетушки, милые! Нанести моей чести такое оскорбление, так оплевать меня перед всеми — сего я не могу снесть. Отставка».

Забыл Борис Петрович свои недавние переживания, когда часами придумывал, как будет оправдываться, очищаться от грязи. Забыл. Царь отчистил, оправдал. Теперь по-иному думалось:

«Пожалуй, даже хорошо, что следствие началось. Оскорбили? Оскорбили. Извольте отпустить, дать мне удовлетворение, или, как говорят французы, сатисфакцию».

И даже уезжая из дома, уверенно сказал Борис Петрович жене:

— Все, Аннушка, теперь никуда не денутся. Дадут отставку. Я, чай, фельдмаршал, не фендрик {277} какой-то, чтоб спустить обиду.

Но царь словно догадывался о мыслях старого фельдмаршала, велел навстречу ему выслать сигнальщиков, чтоб могли предупредить о его приближении заранее. И едва получен был сигнал, что фельдмаршал на подъезде, как у царского дворца были выстроены гвардейцы, на ступенях выставлен оркестр, заряжено холостыми двадцать пушек.