Анатолий Радов - Язычник: Там ещё есть надежда [СИ]

• Название: Язычник: Там ещё есть надежда [СИ]
• Автор: Анатолий Радов
• Издательство: Журнал «Самиздат»
• Жанр: Фэнтези

Год четырнадцатый от гибели великого русского князя Светослава Храброго. Запах будущей распри исходит от одежд странных людей, появившихся на Руси, кровь грядущего передела льётся вместе с их мутными речами. Несут они чужеродную веру, искажают древние знания. Сами Боги вовлечены в эту смутную игру. И под силу ли простому человеку из двадцать первого века повлиять на ход истории? Даже подумать смешно… но разве не по этому случаю говорит русская мудрость: поживём — увидим…

* * *

Версия с СИ от 02.03.2011

---

— Заране судить не гоже, — вступил в разговор ведьмак, до этого с молчаливым вниманием взиравший на перепалку. — Так любого можно обвинить в чём угодно. Да, ильменские мы. Да, с варягами близостью с морем их повязаны, и сами, чего уж таить, варяжим помаленьку. Купцов охраняем на путях водных, да бывает на чудь и корел набеги устраиваем, абы дань взять. Токмо каким боком всё это к веси этой и делам её относится?

— Твоя правда, — кивнул Кузьма Прокопыч, — То ваше дело. А ты, Отай, по роду-племени не суди. Не верен такой суд зачастую выходит. А то, что ты на Варю глаз положил, так про то весь давно знает. И то, что Варя тебе от ворот поворот дала, тоже не тайна. А коли и полюбился ей пришлый, так в том чего плохого? Разе что тебе поперёк.

— Да плевать я хотел, кто кому люб, — парень и в самом деле смачно плюнул себе под ноги. — Я за правду жилы рву, а они о любви судачат, хм. А то, что покоя нету от этих пришлых, так всем наплевать. Завтра дюжина головников в весь придёт пришлых резать, и что, опять на моего дядьку Завида все шишки посыпятся? Ох, помяните моё слово, люди рязанские, будет вам ещё кровушка.

— Эй, Отай! — раздался вдруг густой бас из-за спин стоящих гурьбой мужиков. — А ты харчок-то свой утри. Или тебе за пакость эту второй глаз подсветить?

Гурьба довольно загудела, согласная со сказанным.

— Что, Елизар Осколыч, — парень бросил взгляд поверх голов, ища того, кто попрекнул его, — Обидное углядели? Так вы б раньше чуть пришли поглядеть, как тут голубки миловались.

— Ты утри, утри, — насупившись проговорил Кузьма Прокопыч, — И не перегибай, там где обломаться может.

— Эх, Отай, зазоришь ты своего дядьку таперича, — снова бросил бас, тяжело вздохнув.

— А ты разреши мне, батя, в честном бою его проучить, — от гурьбы вдруг отделился высокий, худощавый парень лет двадцати пяти, закатывая рукава рубахи, — Абы неповадно было на хлеб плеваться.

— Остынь, Вакула, — прикрикнул на него Кузьма Прокопыч и на секунду обернулся. — Елизар, а-ну остуди своего мальца. Нечего тут кровь горячить.

— Цыц, Вакула. Не лезь поперёк старших, а то я сам тебя щас батогом проучу, — тут же пробасил Елизар, и сын покорно отступил назад, прячась в гурьбе, по которой пробежал незлобный смешок над незадавшимся бойцом.

— Ты утри, Отай, что намарал, — повторил голова, кивая на плевок. — Сам знаешь, не для зазора твоего это, а чтоб в следующий раз неповадно было.

Отай развязно провёл по плевку подошвой лаптя, и хмыкнув, зашагал было к выходу из риги, но Кузьма Прокопыч жёстко остановил его рукой.

— Рукавом утри, не поленись, — недобро сказал он, глядя в самые глаза Отаю.

Тот резко развернулся, скинув с плеча руку головы, и быстро присев на корточки, провёл по полу рукавом.

— Ну чего? — спросил он сквозь зубы, быстро поднявшись на ноги. — Довольны? Что ж, лады, люди рязанские, лады. Ну ничего, поглядим мы ещё, чьи правда и сила верхи возьмут.

Злобно протиснувшись сквозь гурьбу, Отай вышел из риги, напоследок обернувшись, и зыркнув на Кузьму Прокопыча с нескрываемой злобой. Голова с прищуром поймал этот взгляд, и на его лице нарисовалось разочарование. На несколько секунд в риге повисла гробовая тишина, словно каждый сам в себе мысленно переваривал увиденное и услышанное, но наконец, гурьба зашевелилась, загудела, и люди, обсуждая и высказывая друг другу свои мысли по поводу произошедшего, потянулись обратно к работе. Только один из стоявших у проёма направился не вслед за остальными, а неспешно подошёл к голове и стал с озабоченным видом елозить жменей по бороде.

— Чего кумекаешь, Елизар? — спросил у него голова.

— Да что тут кумекать, — начал тот своим баском, наполняя ригу мерным гулом. — Хлопот с этим Отаем через край. То сваду с Вышатовским сыном затеял, ну ты помнишь, когда Вышат чуть свой род на Завидов не поднял. Едва усмирили что тех, что тех. То с Варенькой вспомни, как он грозился Добряша в реке утопить, когда тот наказал ему на их двор не ходить боле. Ежели это он сам такой дурной, то посечь его надо плетьми. А ежели это Завид настрополяет…

Елизар Осколыч задумчиво умолк.

— Посечь его, значит сызнова Завидову кровь вскипятить, да кашу новую заварить. Против верви он не потянет, конечно, но мало ли чем свада та закончится, — сказал Кузьма Прокопы и перевёл растерянный взгляд на пришлых. — Вы простите, люди добрые, за то, что снова к вам беда зашла со стороны нашей, но и вам сказать хочу. Мы в веси этой лад долго устраивали, примирялись друг к другу не одно лето. Вы бы сторонкой как-то, — Кузьма Прокопыч сконфуженно покашлял. — Абы не нарушать покой устоявшийся.

— Да разве ж мы нарочито? — заговорил ведьмак. — Родич мой завсегда от свад уклонялся, когда можно было. Значит, теперь не мог уклониться.

— Я понимаю, — кивнул Кузьма Прокопыч и перевёл взгляд на девушку. — А ты Варя не бойся, Отаю мы укорот дадим. Пусть не мыслит, что защиты тебе нету. Ладарьюшка, — он обратился к женщине, — А ты поди таперича к Завиду, скажи, в вечеру сообедником за свой стол его зову. Токмо обиды в нём не распали смотри.

— Коли Отай вперёд меня во двор свой поспеет, то мудрено будет не распалить, — ответила женщина.

— Ты уж постарайся, Ладарьюшка, — попросил голова. — А-то уже тошно от руганей этих с Завидом.

Кивнув, женщина направилась к выходу из риги, а на гумне вдруг резко застучали цепы, с такой частотой и силою, словно молотильщики старались наверстать зря потраченные на перепалку минуты.

— Лады! Апосля ещё обсудим происшествие! — громко прокричал Кузьма Прокопыч, стараясь перекрыть бешеный стук, но поняв, что это бесполезно, он махнул рукою и заспешил из гумна на улицу, чтобы вернуться к веянью зерна.

18

Спина бабки Матрёны не обманула, напророчила точно. Свинцовые тучи после полудня принялись живо взрастать над горизонтом, словно разбухавшее на ядрёных дрожжах тесто, и к вечеру уже наползали на весь, укрывая собою вечереющее, матово-бледное небо. Глухо ухавший и рычащий где-то вдалеке гром вдруг быстро приблизился, и загремел пугающими душу раскатами над самой головой, а когда край грозового фронта пересёк серёдку небес, холодные порывы ветра взялись подымать вверх пыль и шелуху. То тут, то там на несколько секунд возникали маленькие крутящиеся воронки, и разрушаясь, осыпали отходами от зерна всю округу. Стало скоро темнеть, и одна за другой размелькавшиеся в свинцовом небе молнии, принялись слепить глаза, предвещая великий разгул стихии.

Вечеслав с ведьмаком покинули гумно за час до того, как на весь обрушился холодный ливень, укрыв её от всего мира непроницаемой пеленой из воды и шума. Объяснив голове, что у них ещё дела с ковалем, они сходили на реку, где быстро искупались, смывая перемешанный с пылью и остинками трудовой пот, и сразу же заспешили в весь, озабоченно поглядывая в пресыщенное водою небо.

Коваль с мечом закончил незадолго до их прихода. Теперь его украшала бронзовая рукоять, сделанная в виде спирального рельефа, и Вечеслав без натяжек расхвалился на работу Людоты, ощущая, как уверенно чувствует себя рука. С куском кожи такой уверенности не было и близко. Ладонь невольно сжималась сверх нужного усилия, чтобы не давать коже елозить туда-сюда, отчего кистевой сгиб терял в подвижности. Насчёт же Перуновой защиты, Людота заверил, что ставлена она крепко, и в сечах не раз отведёт беду от владельца клинка, да и не только в сечах. В мирный час не хуже сделанных хранильником[*] оберегов защищать будет от недобрых взглядов и людей.

После коваля, уже почти бегом, они направились к копищу, чтобы возложить меч под идолом воинственного Бога гроз в небе и сеч на земле. Вспомнив рассказ головы о падеже домашней птицы, решили поиском петуха для замаливания не утруждаться, тем более, что таковых в веси, скорее всего, не имелось. Да и меч уже давно испробовал крови вдоволь, и в данном ритуале вряд ли нуждался.

Потому ограничились караваем, который разрезали на четыре части, по разу каждым лезвием, и разложили куски перед идолом так, чтобы острые углы указывали на стороны света. Сам меч положили навершием к идолу, и преклонив колено, Вечеслав произнёс воевскую присягу, клятвенно пообещав до последней капли крови защищать родную землю и великую правду, завещанную предками.

К Добряшевским хатам поспевали бегом. С пажитей в весь как раз загоняли коров, которые сами разбредаясь по своим местам, останавливались у родных хлевов и протяжно мычали. Потому иногда приходилось лавировать между лениво бредущими бурёнками, от нечего делать, погоняя их шлепками по наеденным бокам.

Уже в нескольких саженях от хаты Добряша, с неба хлынули щедрые струи, шумно бьясь в соломенные крыши и прибивая к земле поднятую ветром пыль. Воздух тут же запах арбузами, и после пары сверкнувших почти над головой молний, показался Вечеславу вкуснейшим ароматом из всех, которые когда-либо ему доводилось вдыхать. Слегка промокшие, они ввалились под спасительную крышу, и принялись стряхивать с голов успевшие попасть на них крупные, холодные капли.