Анатолий Радов - Язычник: Там ещё есть надежда [СИ]

• Название: Язычник: Там ещё есть надежда [СИ]
• Автор: Анатолий Радов
• Издательство: Журнал «Самиздат»
• Жанр: Фэнтези

Год четырнадцатый от гибели великого русского князя Светослава Храброго. Запах будущей распри исходит от одежд странных людей, появившихся на Руси, кровь грядущего передела льётся вместе с их мутными речами. Несут они чужеродную веру, искажают древние знания. Сами Боги вовлечены в эту смутную игру. И под силу ли простому человеку из двадцать первого века повлиять на ход истории? Даже подумать смешно… но разве не по этому случаю говорит русская мудрость: поживём — увидим…

* * *

Версия с СИ от 02.03.2011

---

— Да я ж откуда знаю. Просыпайся давай быстрей, поспешать нужно, — бросил ведьмак, недовольно глядя на полусонно раскачивающегося Вечеслава.

— А меч г… а, да, на копище же, — Вечеслав поднялся на ноги и извинительно улыбнулся. — Заснул поздно.

— Давай, давай, — приказным тоном повторил ведьмак и исчез в сенях. Тут же скрипнула дверь и Вечеслав поспешил следом, надевая на ходу поверх рубахи свитер, который был отстиран от крови и заштопан додельницей Агафьей, и после аккуратно повешен на деревянные плечики прямо над полатями.

Уже в сенях пахнуло предутренним холодком смешанный с последождевой густой сырцой, и он невольно поёжился. А на самой улице к холодку дружески присоединился и свежий ветерок, вынудив Вечеслава ритмично задёргать руками, разгоняя вяловатую со сна кровь.

По улице зашагали молча, поглядывая на выходящих из хат и изб людей. На лицах тех было неподдельное волнение и в тоже время были эти лица словно высечены из камня, не такие совсем, как позавчера на празднике или вчера на гумне. С этими лицами люди оглядывались друг на друга, и не роняя ни слова, спешили в сторону копища, угрюмо глядя себе под ноги.

На площади уже собралось человек двести, к которым присоединялись всё новые и новые, вытекая тихими потоками из русел весевых улиц. Образовывая большое полукольцо, здесь они уже начинали перешёптываться друг с другом, видимо не в силах держать напряжение внутри. Подойдя к кольцу вплотную и протиснувшись чуть внутрь, Вечеслав увидел возле ворот копища волхва Будимира с неизменным посохом, на который он тяжело опирался. И показалось Вечеславу, что поубавилось в нём той молодящейся прыти, с которой он легко всходил по ступеням перед судилищем.

— Кто сей отрок ошуюю[*] тебя, Будимир-батюшка? — раздался вдруг поверх людского шёпота, похожего на шум леса потревоженного ветром, напряжённый мужской голос. — Молви, не томи.

— Погодь, Аким, — ответил за старика стоящий тут же Кузьма Прокопыч. — Не все ещё собрались.

— Не все собрались, да все знать будут, — раздался уже знакомый Вечеславу бас с другой стороны. — Разе ж оставим кого в неведении?

— Прав Елизар, — тихо проговорил волхв, обращаясь к голове. — Зачинай, чего тянуть?

Люди замолкли, переводя взгляды то на задумавшегося Кузьму Прокопыча, то на худенького паренька лет двенадцати отроду, который держал под уздцы каурую лошадку, нервно вздрагивающую головой. Лицо у парня было уставшим и немного испуганным, видимо не меньше своей лошадки нервничал он, видя вокруг такое скопление народу.

— Вот малый сей, весть принёс, — начал голова, перед этим тяжко вздохнув. — Недобрую весть, рязанцы. Давай, Тишатко, молви, — Кузьма Прокопыч посмотрел на паренька.

Тот кивнул, но ещё секунд пять молчал, набираясь решимости, и видимо успокаивая себя, а за одно и лошадку, поглаживая её по длинной, пепельного цвета гриве.

— Я из Проньской веси, — начал он наконец, слегка срывающимся голосом. — Тридцати вёрст от вас. Меня Тишатей кличут, а батька мой — Прокоп Силантич, слыхали мож? Лошадник он.

— Слыхали, малец, — раздались сразу несколько голосов из полукольца. — Ты не томи токмо, дело говори.

— Так я ж… — смутился парень, но тут же взял себя в руки. — В весь нашу вчера вечор пятьнадесять кметей зашли. Киевской дружины вои, урмане да варязе вполовину, а другие полянские, и главой у них воевода из полян, Волчьим Хвостом они его промеж собой называли. Трое у нас на постой определились, в хате самой, а нас с батькой в овин выгнали. Так батька сестёр моих-то увёл за околицу, да велел в стогах покамест схорониться, а посему я им у стола служил. Они коня одного нашего старого, Копытку, загубили секирой урманьской и приказали в котлах его варить, абы на всю полсотню хватило. Вот тут я и выслухал, чего да куда они идут — парень замолк, тяжело вздохнул, и выпалил — На весь вашу.

На мгновение в предрассветной хмарке повисла над площадью тишина, но тут же полукольцо людей заговорило, загудело, посыпало вопросами. Кузьма Прокопыч принялся усмирять, перекрикивая общий гул, и когда он утих, снова обратился к людям.

— Дайте договорить мальцу. Он тридцать вёрст в ночи проскакал оденёши, неужто не заслужил уважения нашего? Продолжай, Тишатко.

— Говорили те кмети, — заторопился парень, — Бо задолжали вы князю за семь лет, и идут они должок тот с вас стребовать. Во оружии все, да о шеломах с бармицами*, и взгляды лютые. Мне батька и говорит, скачи, предупреди добрых людинов о беде находящей.

Толпа снова загудела, но теперь более сдержанно, словно сообразив, что голосом беды не отвратить.

— И чего таперича? — задумчиво пробасил Елизар, протиснувшись в первые ряды.

— Решать будем, — ответил голова. — Всем миром. Как решим, на том и станем.

— А чего решать-то? — неожиданно вступил в разговор Завид, макушка которого виднелась в задних рядах в правой стороне полукольца. — Рано или поздно должно было случиться. Али вечно без дани сидеть собирались?

— Это одна сторона, — невозмутимо ответил голова. — Другая есть?

— А другая-то, сеча выходит? — в круг выступил Игнат и обернулся к людям. — Твою думу Завид я и без слов знал уже. А я вот как мыслю, отпор дать надобно находникам.

— Да окстись, Игнат, — крикнул Завид. — Какие ж находники они? Князя руського кмети.

— Игнат, есть в его словах правда, — согласился Кузьма Прокопыч. — Князь он, какой-никакой.

— А ты Завид оглянись вкруг себя, людей видишь? — громко пробасил Елизар.

— Ну вижу, и чего?

— А того, что ты токмо половину видишь, а вторая половина, князем этим твоим загублена. Сколько в твоём роду полегло, полтора десятка?

— То давно было.

Половина толпы недовольно зароптала на Завидову речь.

— Люди добрые, — поверх ропота вступил в разговор волхв, — Паренька-то отпустить надобно, накормить его, да спать уложить. Ему вскоре уходить из веси надобно, сами соображаете почему. Тишатя, иди вона к супружнице головы нашего, во-он она в накидочке, — волхв указал посохом на женщину в сиреневой накидке на плечах, которая стояла в переднем ряду. — Любава Власовна не обидит ни чем. А тебе и отцу твоему от всей веси нашей поклон до землицы передай. Ну, ступай, ступай, отдохни.

Паренёк поклонился старику и устало поплёлся к женщине в накидке, ведя за собою, пугливо озирающуюся каурку. Кольцо перед ними расступилось, пропуская, и пока паренёк проходил сквозь образовавшуюся прореху, несколько мужских рук уважительно похлопали его по плечу.

— Так что решать-то будем, Будимир-батюшка? — раздался вопрос, едва толпа проводила взглядом паренька.

— Може в леса сховаться на время? — спросил кто-то.

— Не дело, — тут же ответили ему. — Разорят всё и пожгут.

— Пять десятков всего, вы чего? — удивлённо оглядел людей Игнат. — Эй, Мстивой, скольких успеешь снять, пока до тына добегут? — остановил он взгляд на парне, в котором Вечеслав признал стрелка с праздника, того, что стрелял с завязанными глазами.

— Тут смотря, как одоспешены будут. Ежели, как Тишатко сказал, шелома с бармицами, да и с носами* ежели ещё, то тяжельше придётся. В глаз-то такому бегущему мудрено попасть. Да и чего за кольчуги ещё…

— Мстивой! — прикрикнул Кузьма Прокопыч. — Не рано ли вы разговоры свои затеяли? И ты, Игнат, уймись. Никто о противлении ещё не решил. И дело-то не в том, что их пятьнадесять всего, а в том, что отпор наш може после нам же боком выйти. Есть у кого что сказать ещё?

— Я, если можно, конечно, — из толпы вышел долговязый, которого Вечеслав тоже помнил по празднику. — Моя вера по этому поводу говорит так. Власть на земле она от бога даётся…

— Ну если токмо от твоего, — перебил кто-то из толпы.

— Не мешай, — тут же бросил голова. — Пусть иноверец скажет.

— Так вот, — долговязый многозначительно покашлял. — Выходит если власть от бога дана, то и принимать её нужно не оспаривая и не ропща. Владимир князь ваш, потому и подчиниться ему вы обязаны. А вот молодые ваши, — он кивнул в сторону Игната, хотя того, вряд ли, можно было назвать молодым, — Готовы кровь проливать просто так, но вера моя говорит — не убий. Бог мой — он любовь есть. Возлюбите ближнего своего, как самих себя, и тогда откроется вам свет истины. Станьте же, как агнцы, примите в объятья идущих обидеть вас.

— А ты обидь нас, попробуй, — снова усмехнулись из толпы.

— Да чего слушать-то его, Кузьма Прокопыч? — Игнат обернулся и с досадой поглядел на голову. — Пустомелие одно ж. Какая от него польза нам таперича?

— Не пустомелие это, — обижено продолжил долговязый, — А слова божьи. Так в святом писании сказано.

— А ты думаешь, — заговорил вдруг волхв, — Наша вера говорит убий? Эх, мил человек, плохо же ты нас почитаешь, а ещё хочешь, абы мы сочли, что ты и бог твой — любви светлой копь. А порешим покуда так, — старик обратился к людям, — Женщин и детей, кого на лодьях, кого посуху вёрст на десять уведём отсюда, абы беда до них дотянуться не смогла, а сами сготовимся и ждать станем, чего нам кмети княжьи скажут.