Майкл Уолш - Сыграй ещё раз, Сэм

• Название: Сыграй ещё раз, Сэм
• Автор: Майкл Уолш
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19258-1

Все приезжают в Касабланку — и рано или поздно все приходят к Рику: лидер чешского Сопротивления, прекраснейшая женщина Европы, гениальный чернокожий пианист, экспансивный русский бармен, немцы, французы, норвежцы и болгары, прислужники Третьего рейха и борцы за свободу. То, что началось в «Касабланке» (1942) — одном из величайших фильмов в истории мирового кино, — продолжилось и наконец получило завершение.

Нью-йоркские гангстеры 1930-х, покушение на Рейнхарда Гейдриха в 1942-м, захватывающие военные приключения и пронзительная история любви — в романе Майкла Уолша «Сыграй еще раз, Сэм». Перед вами — предыстория и продолжение «Касабланки», роман, возродивший классику мирового кинематографа к новой жизни и вернувший нам героев, которых всякий обречен полюбить, впервые увидев этот фильм.

«Луи, я думаю, это начало прекрасной дружбы».

---

Если бы это было правдой, подумал Рик.

Уходя, Блэйн и Рено пожали руки всем присутствующим. Когда пришел черед обменяться рукопожатием с Ласло, на сей раз Рик протянул руку первым и несколько секунд ждал, пока ее примут.

— Удачи, — сказал Рик. — Должно быть, приятно всегда быть правым.

— Еще бы, — сказал Ласло.

Глава двадцатая

Он помнил, что обещал Ильзе, и для него это важно.

Но не настолько и не в этот час.

Ильза в Праге. Он в Лондоне. Между ними морская пучина и полбутылки «Джека Дэниэлса», пусть и ненадолго. Она не узнает. К тому же ему сейчас нужна любая помощь — чего тут морщить нос?

Рик пил прямо из бутылки — не время для церемоний. Прежде зеленый змий всегда помогал ему думать. После того, что случилось, после того, как случилось худшее, что могло случиться, выпивка по-прежнему оставалась ему другом. Уберегла его от итальянских пуль в Эфиопии, защитила от огня националистов на Эбро, когда победа казалась так близка и так быстро испарилась; выпивка вселяла мужество сражаться и дальше, до самого конца, когда разницу между победой и поражением увидела бы и бутылка, даже если не видел он сам.

Гуманист Рик. Идеалист Рик. Борец за свободу Рик — умора. Они что, не видят разницы между сражением и самоубийством? В Эфиопии он думал, умереть будет просто. Шла война: нужно только вылезти на линию огня и ждать, пока прилетит твоя пуля. Битва Селассие с Муссолини казалась безнадежной, и это вполне устраивало Рика; но эфиопы удивили всех, почти восемь месяцев сопротивляясь итальянцам. С конца ноября 1935-го, когда он объявился в Аддис-Абебе — самом отдаленном месте, которое смог придумать в спешке, — по май 1936-го, когда страну оккупировали новые римские легионы, он дрался, как умел, — не рассчитывая победить, надеясь как-нибудь не проиграть, но не особенно заботясь о том и другом, и постоянно готовый получить пулю. Покуда только оставалась возможность смахнуть пару-тройку итальяшек, особенно тех, что напоминали Салуччи. Они все напоминали ему Салуччи.

Через три месяца он оказался в Испании — как раз к началу гражданской войны. Так само вышло: видно, злая судьба следовала за ним по пятам. Испанская война кое-чему научила его. Во-первых, она научила Рика радоваться, что не при нем случилась американская Гражданская война. Практически в одночасье брат пошел войной на брата, сын на отца, и каждый убивал каждого самым кошмарным из мыслимых способов.

Рик не любил вспоминать о том, что видел в Испании. Хемингуэй написал об этом целый роман, роман о тех местах, где тщета венчалась с жестокостью, а отпрыска назвали интербригада. У Хемингуэя война выглядит героически, но что писатель знал? Рик видел, что интернационалисты были пушечным мясом, пережеванным и выплюнутым гитлеровским легионом «Кондор» и итальянскими чернорубашечниками, и ничего героического в этом не было. Опять повторялась Эфиопия, только еда получше. Рику невыносимо было видеть, как стольких хороших парней так бездумно бросают на пулеметы франкистов. Как и он, эти парни верили в борьбу против фашизма, но в отличие от него хотели умереть за свое дело. И не то чтобы он не хотел умереть; просто он старался умереть за другое — и не преуспел.

В отличие от Луиса, который вовсе не хотел умирать. Его гибель мало что значила для порядка вещей: просто исчез очередной мальчишка, который верил в лозунги и призывы, верил тем, кому нельзя было верить, и заплатил за это единственной монетой, которую имел, — собственной жизнью.

Луис Эчеверрия отправился к праотцам на реке Эбро в сентябре 1938-го, дело шло к концу, и Рик вместе с тысячами других побежденных вскоре бежал во Францию под мнимую защиту линии Мажино. Все говорили, что на Эбро произошел перелом в войне. И потому в ретроспективе Эбро выглядит эффектно — на деле было иначе. Дома эквивалент Эбро — словить пулю в затылок во время неспешной прогулки по тоннелю на Пятой авеню в новом Рокфеллер-центре или получить выстрел между глаз — напоследок видишь болото на Хакенсаке, а ты-то думал, что просто вышел за газетами и бубликом с сыром на Вторую авеню.

Луис был черноволосый красавец девятнадцати лет, чьей самой заветной мечтой было живым вернуться домой к Марите, девушке, которую он любил еще больше, чем свободу, — а это чертовски сильно. Луис показывал Рику единственный снимок Мариты, который всегда носил с собой, показывал ее письма. У Рика не хватало духу поведать Луису о вероломстве женщин — дьявол, да о вероломстве людей вообще, — потому что, в конце концов, что это могло изменить? Такие вещи юноша должен был узнать сам, на горьком опыте, если бы дожил. Бедняга Луис, с душой нараспашку и фотографией Мариты у сердца, он не дотянул и до двадцати.

— Рик, — спросил Луис, когда они ждали атаки, — ты боишься?

Он всегда задавал Рику этот вопрос перед боем. Это у них стало вроде ритуала на счастье. Луис улыбался своей смешной редкозубой улыбкой, в его волосах запутался ветер — точь-в-точь мелкий греческий бог, резвящийся на Марсовом поле.

— Нет, — честно ответил Рик.

— Почему?

— Потому что мне все равно, — ответил Рик.

Он знал, что Луису не все равно, что его слишком заботит собственное будущее, что он переживает не только за себя и Мариту, но и за всю Испанию — слишком много переживаний для одного храброго мальчишки.

Луис был рядом, когда ударили франкисты. Атака была всего лишь отвлекающим маневром, но им-то никто не потрудился об этом сказать. Главный удар пришелся куда-то в другое место. Отвлекающий, к несчастью, пришелся на их направление, что, в понимании Рика и Луиса, сделало его главным.

Националисты шли на них цепь за цепью, и Рик косил их, сколько успевал. Но что-то было не так: они гибли слишком легко. Обычно Франко воевал иначе, не жертвовал так много и так просто. Атакующие шли прямо через реку, в лоб на укрепленные позиции республиканцев. Что ж, это их беда; с каждым выстрелом Рик на шаг приближался к тому воздаянию, какое только сможет на себя навлечь.

Рик стрелял часто, как мог. Ему нравилось бывать в таких переделках, столь непохожих на нью-йоркские войны. Те велись с жестокой, чуть ли не производственной эффективностью. В Нью-Йорке победа или поражение целиком определялись тем, кто первым бьет, а бой заканчивался даже не за минуты — за секунды. Победу целиком обеспечивало планирование. В Испании же как повезет — в бою могут убить, а можно и уцелеть, и от тебя ни черта не зависит.

— Рик! — закричал Луис. — Берегись!

Рик оторвался от дымящегося пулемета, но было поздно. Кучка конных франкистов пересекла реку и скакала в обход позиций Рикова взвода. Проклятье! Он должен был это предвидеть: старый добрый удар в спину. Рик отчаянно рванулся, разворачивая пулемет. Рик еще бился с ним, когда пуля вошла Луису в лоб, чуть выше левой брови. Рик увидел рану, когда убитый еще ее не почувствовал. Рик прежде Луиса понял, что Луис мертв.

Парень умер у него на руках — глаза так и смотрели вдаль в ожидании славной победы, которая никогда не наступит.

Тихонько шепча, Рик хоронил Луиса. Он жалел, что не знает какого-нибудь католического реквиема, но, пожалуй, подойдет и кадиш. Раньше подходил.

Конечно, Рик понимал, что развязка близка. В самый разгар боев на Эбро пришло известие о Мюнхенском пакте, 29 сентября 1938 года подписанном Гитлером, Чемберленом, Даладье и Муссолини. Это известие стало ножом в сердце республиканцев. Больше не придет помощи ни из Франции, ни из России, ни из Англии, ни — раз уж на то пошло — из Соединенных Штатов. Хорошие парни остались одни: ничьи всадники не появятся на гребне холма, не прискачут на выручку. Обученная в Германии франкистская авиация долбила республиканцев в горах, солдаты Франко резали их на улицах городов. Рику как-то удалось выжить, катясь от поражения к поражению. Барселона пала 26 января, Мадрид — 28 марта. Еще через четыре дня гражданская война закончилась, но Рик уже был в Марселе, пил и недоумевал: что, кроме храбрости, требуется, чтобы убить себя?

— Мистер Ричард, — донесся к нему в туман из ночной тьмы голос Сэма.

— Что такое? — спросил Рик.

Он попробовал подобраться, принять вид подостойнее, но что толку? Сэм слишком часто видел его таким, его не проведешь. Рик снова погрузился в кресло, прижимая к себе бутылку, как младенца.

Сэм сделал вид, что не заметил. В Риковой спальне он разбирал одежду, аккуратно складывал, паковал в вещмешок. Вещмешок — единственное, что Рику разрешили взять с собой, но это не значит, что одежда не должна быть опрятной.

— Вы готовы в дорогу, босс? — небрежно спросил Сэм, понимая, что ответ Рик сейчас ищет в бутылке и, не в пример большинству людей, у него неплохие шансы найти.

— Готовее не буду, — ответил Рик, попробовал встать, но не смог, потому что оставшиеся глоток или два тянули его вниз.