Павел Карабущенко - Элитология Платона

• Название: Элитология Платона
• Автор: Павел Карабущенко
• Жанр: Публицистика

Социальными науками сегодня охотно признается, что Платон является одним из главных предтеч элитологии как науки, изучающей страту, поставляющую лидеров, раскрывающей процесс социально-политического управления в обществе, описывающей тот социальный слой, который непосредственно осуществляет это управление. Между тем фундаментальной работы, которая бы всесторонне в социокультурном ключе дала бы теоретическое обоснование этому утверждению, на сегодняшний день пока еще не существует. Имеющиеся критические (К. Поппер) или комментирующие (А.Ф. Лосев, В.Ф. Асмус) труды, как правило, освещают какие-то отдельные социальные или гносеологические стороны платоновского элитологического наследия и не дают цельности самой этой теории.

---

Таким образом, структурно подразделяемую демокритовскую этику на две части, можно назвать учением о высшем благе и учением о добродетелях. Соотношение между этими частями иерархическое: добродетели, или нравственно-справедливая деятельность, — это способ достижения высшего блага, конечной цели жизни. Высшее благо тождественно счастью индивида, понимаемому Демокритом как хорошее состояние духа, самоудовлетворенность. Формулируя эту позицию в терминах наших дней, можно сказать: не человек существует для морали, а мораль существует для человека. Тем самым была заложена гуманистическая ориентация европейской этики.[234] Правда гуманистическая ориентация характерна не только для Демокрита — это общая тенденция древнегреческой культуры. Но все становится на свои места, если сузить понимание до утверждения, что Демокрит мыслит в традиции «человек есть мера всех вещей», тогда как, скажем, для Платона мера всех вещей — Бог.[235]

Вслед за своим старшим современником и земляком Протагором из Абдер Демокрит действительно утверждал, что мерой всего, что существует, является человек, но не всякий, а лишь мудрец: «От мудрости получают следующие три плода: дар хорошо мыслить, хорошо говорить и хорошо делать» и «приличие требует подчинения закону, власти и умственному превосходству», ибо «по самой природе управлять свойственно лучшему; глупцам лучше повиноваться, чем повелевать».[236] Его дополнение вносит весомое уточнение в образ человека элиты, а именно то, что, с одной стороны, это человек, который имеет точно и твердо выбранный идеал для подражания, а с другой стороны, он сам является объектом для подражания, поскольку сам создал новый идеал.

Касаясь вопроса политической этики Демокрит утверждал, что преимущества демократического строя настолько велики, что в демократическом полисе даже бедность лучше, чем богатство в монархии. Однако неоспоримые преимущества демократии не дают абсолютной гарантии того, что избранными всегда и во всех случаях окажутся только лучшие из граждан. Демокрит однако не делает умственное превосходство и подготовку к управлению государством привилегией высшей касты или класса. Он полагал, что качества, необходимые для гражданина, создаются воспитанием: ни искусство, ни мудрость не могут быть достигнуты, если им не учиться.[237]

При разработке вопросов этики Демокрит исходит из общих основ своего мировоззрения. Этика Демокрита просветлена разумом и оптимистична. Человеку принадлежит — в возможности — весь мир, и нет никаких границ для его совершенства. Все дело в приобретении необходимых знаний. Мудрый человек, даже когда видит существующее зло, не признает его безусловным и непобедимым: из самого зла мудрый умеет извлекать добро, если владеет необходимыми для этого знанием. И наоборот, человек, лишенный мудрости и несведущий, способен само добро обратить во зло. У людей зло вырастает из добра, когда не умеют управлять и надлежащим образом пользоваться добром.

Интеллектуалистическая этика Демокрита созерцательна, клонится к идеалу созерцательного блаженства и самоудовлетворения. По Демокриту, наибольшего уважения заслуживает невозмутимая мудрость. Невозмутимость для него — синоним «эвтюмии», «хорошего расположения духа», в котором он видел цель жизни. Счастье, по Демокриту, — это хорошее расположение духа, благосостояние, гармония, симметрия и невозмутимость.[238]

д) Киническая элитология Антисфена и Диогена Синопского.

Начиная с эпохи эллинизма, киники шокируют обывателя своим экстравагантным поведением, которое вытекало из кинического мировоззрения и было главной формой существования их философии настолько, что многие наблюдатели отказывались видеть в кинизме философию, а принимали его просто как образ жизни, как кинический образ жизни. Киники действительно думали, что сильнее всякого словесного опровержения практическое доказательство и что поэтому все следует доказывать своими делами. Кинизм, как образ мыслей и действий, как бы стоял на трех столпах: аскесис, апайдеусиа и аутаркейа. Стоя на этих трех основах, первые киники еще до гибели суверенного греческого полиса произвели переоценку нравственных и гражданских ценностей классического грека, дискредитировав как их, так и связанных с ними нравственные и гражданские добродетели и, предвосхитив, таким образом, будущее, когда Греции как совокупности суверенных полисов не стало. Эту переоценку начал делать ученик Сократа Антисфен из Афин (ок.435 — ок.370 до н. э.), а продолжил Диоген Синопский (421–323 до н. э.), по прозвищу «Киник».[239]

Аскесис. Древнегреческое слово «аскесис» означало «упражнение, практическое изучение, практика; образ жизни, занятие; образ мыслей, направление», так что здесь до аскетизма как самоистязания /мазохизма/ во имя какой-либо возвышенной цели было далеко. Киники придавали большое значение такой практике: «Тому, кто хочет стать добродетельным человеком, следует укреплять тело гимнастическими упражнениями, а душу — образованием и воспитанием».[240] Киники считали, что без таких упражнений никакой успех в жизни невозможен. Они различали два вида аскесиса: для тела и для души. Кинический аскесис — максимальное опрощение, максимальное ограничение своих элементарных потребностей, бездомность, малоодетость, необутость, привыкание к холоду, голоду, жажде, полный отказ от всех искусственных надуманных потребностей, не говоря уже о роскоши. Весь багаж бродячего киника состоял из котомки и посоха. Ходили они, обычно, босиком. Борода и длинные нечесанные волосы завершали облик киника. Они полагали, что наиболее здоровым образом жизни была жизнь первобытного человека, у которого еще не было и огня.

Так Диоген Синопский, закаляя свою душу, просил подаяние у статуи, чтобы приучить себя к отказам. Закаляя тело, он зимой обнимал ту же самую статую, запорошенную снегом, а летом катался по раскаленному песку. Обратной стороной аскесиса было презрение к наслаждениям, которое, правда, само приняло форму наслаждения. Свой идеал по возможности простой жизни киники пытались прививать через воспитание. Особенно киники презирали богатство. Переоценка ценностей и состояла прежде всего, в том, чтобы бедные перестали стыдиться своей нищеты, киники вознамерились перевернуть эту вечную ситуацию и добиться того, чтобы стыд стал уделом богатых, чтобы взоры бедных стали смелыми. Киники учили, что «богатство не относится к числу необходимых вещей». Богатство аморально — таков основной тезис киников. Они утверждали, что «стяжатель не может быть хорошим человеком», что «ни в богатом государстве, ни в богатом доме не может жить добродетель». Бедность благодетельна! Она самоучка добродетели. Именно бедность влечет людей в философию. Диоген говорил, что бедность сама пролагает путь к философии. То, в чем философия пытается убедить на словах, бедность вынуждает осуществлять на деле».[241]

Ападейдусиа. С бедностью связаны и такие, казалось бы, унизительные и постыдные для человека явления как необразованность, невоспитанность и некультурность. Переоценивая и здесь ценности, киники учили этого не стыдиться. Неграмотность — не такой уж большой недостаток. Это даже скорее достоинство. При неграмотности знание находится и живет в сознании, а не лежит мертвым грузом на полке. Знание надо хранить в душе. Письменность при всех своих достоинствах отчуждает человека от знания, делает его забывчивыми. Знания становятся мертвыми, а души пустыми. Киники почерпнули эту мысль у Сократа (Федр, 274е-275с). Они доказывали далее, что знания не делают людей лучше. Испорченность может так же проистекать от знания, как и от незнания.

Вместе с тем мы находим в кинизме прославление разума. Антисфен учил, что «разумение — незыблемая твердыня; ее не сокрушить силой и не одолеть изменой. Стены ее должны быть сложены из неопровержимых суждений». Тот же киник говорил, что «нужно или обрести разум, или надеть петлю на шею».[242] Он признавал, что образованного и умного человека трудно переносить, так как неразумие — вещь необременительная, а разум непреклонен, непоколебим, тяжесть его неодолима. Разум у киников практический, а не теоретический. Он смыкается с обыденным сознанием, с житейской мудростью.

Логику и физику киники отвергали и оставили от философии одну этику. Задача философа — учить, как надо жить. Для Антисфена философия — умение беседовать с самим собой, умение оставаться наедине с собой. Для Диогена философия дает готовность ко всякому повороту судьбы.

Киники презирали «людей». Диогена удивляло, что люди соревнуются, сталкивая друг друга пинками в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым. Так грамматики выискивают грехи у Одиссея, а своих не видят; музыканты налаживают струны и не способны гармонизировать свой нрав; математики следят за звездами, но не видят, что у них под ногами; риторы вовсю говорят о справедливости, а сами в своих делах ей вовсе не следуют; многим приносят богам жертвоприношения, моля о здоровье, а затем на радостях на пирах объедаются. Ясно, что такие люди не принимались киниками всерьез. Когда Диогена спросили, много ли было людей на Олимпийских играх, откуда он возвращался, тот ответил: «Народу много, а людей немного». Вот отчего он демонстративно среди бела дня бродил с фонарем в руках, объясняя: «Ищу человека». Диоген говорил, что когда он видит правителей, врачей или философов, то ему кажется, будто человек — самое разумное из живых существ, но когда он встречает снотолкователей, прорицателей или людей, которые им верят, также тех, кто чванится славой или богатством, то ему кажется, будто ничего не может быть глупее человека (Диоген Лаэртский, VI,60,41,24).