Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае

• Название: Чудо-моргушник в Некитае
• Автор: Александр Гейман
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Ахмед добро помнит, Ахмед друга не бросит! Однако - пока терпи.

Он снова похлопал графа по плечу и велел рикше:

- Шажочком, на цыпочках едь, понял? А то... - и поднес под нос рикше кулак. Рикша торопливо закивал головой.

Прошло несколько дней. Памятуя провал попытки решить дело одним яростным штурмом, Артуа стал разумней рассчитывать свои силы, не пытаясь опередить события. К тому же, мудрый аббат посоветовал ему:

- Сын мой, а зачем вам торопиться с этим прощением? Подумайте сами, а вдруг императрица после этого найдет какую-нибудь вину в Тапкине или, мне противно помыслить о том, в Пфлюгене... И что же станет с нашим влиянием при некитайском дворе, сударь мой?

- То есть, - сообразил граф, - пока я виноват, Франция непобедима - вы это хотите сказать?

- Воистину, сын мой! - перекрестился праведный аббат.

Как будто угадывая тайное желание Артуа подольше остаться виноватым, императрица не торопилась с прощением. Бывали минуты, когда она, казалось, была уже совсем готова простить Артуа, но, увы, так только казалось. Дни сменялись ночами, а ночи - днями, и в конце концов, Артуа стали одолевать мрачные думы. Он стал бледен, молчалив, рассеян и порой подолгу застывал за обедом, не донеся до рта лакомый кусочек.

- Да что же с вами творится, друг мой? - решился расспросить его растроенный аббат. - Вы чахнете просто на глазах.

- Ах, аббат, я отчаялся тронуть это ледяное сердце, - отвечал, скорбно вздохнув, граф Артуа. - Поначалу мне мнилось, будто государыня простит меня со дня на день, но прошло уже полтора месяца, а... - и вдруг, помимо воли графа, по его щекам покатились слезы.

- Ну, ну, - успокаивал аббат, - полно, граф, что вы! Мужайтесь! Наши мученики тоже немало претерпели - но, по Божьей милости, все спаслись. Может быть, нам следует оставлять немного лягушачьей икры для собственного пользования, как вы думаете?

- Ах, аббат, делайте, что хотите! - отвечал совершенно павший духом граф. - Хоть молебен служите, только...

Он вновь зарыдал.

- Ну, граф, не отчаивайтесь, - продолжал сострадательно уговаривать Артуа аббат. Неожиданно, ему пришла в голову спасительная мысль: - Хотите, я пойду сегодня с вами и тоже буду умолять о вашем прощении?

Граф встрепенулся и, вытерев слезы рукавом, уставился на аббата:

- Вы?..

- Да, а что?

- А почему бы нет? - пожал плечами граф. - Как знать...

- Конечно, слово пастыря в таком деле ещё никому не мешало! - заверил аббат.

Слово пастыря и впрямь не оказалось лишним. Императрица сначала удивилась и усомнилась в способности аббата молить о прощении своего друга. Но Артуа уверил её в чудодейственной силе смирения нашего кроткого аббата и в доказательство рассказал, как аббат Крюшон силой своего милосердия исцелил брата Изабеллу от менструаций. Итак, аббат принялся на пару с Артуа - когда сменяя его, а когда и присоединяя свой голос к пламенным мольбам графа - просить государыню о снисхождении. Слово его не осталось не услышано, - однако же, последним оно все же не стало.

Утром отворилась дверь будуара, и оттуда пошатываясь вышел бледный аббат Крюшон. Он дрожал мелкой дрожью и время от времени хватался рукой за стенку. Следом шел Ахмед с графом Артуа на своем могучем плече. Аббат же, хоть и весь скрючился, кое-как плелся сам. Он знай крутил головой и бормотал трясущимися губами:

- Колбаса мой сентябрь... - Крюшон делал выдох и с видом чрезвычайного изумления крутил головой и повторял: - Колбаса мой сентябрь!..

- А вы думали, аббат, - слабо отозвался граф с плеча Ахмеда. - Вот вам и колбаса...

Аббат ещё две ночи участвовал в ночных умоляниях о пощаде и наконец предложил:

- Граф! А почему бы нашим друзьям не попросить за вас императрицу? Что вы скажете?

- Вы гений, аббат! - воспрянул духом несколько посвежевший граф. - И то сказать, зря, что ли, эти редакторы каждый день наш обед едят!..

Той же ночью Артуа, вступив в будуар, спросил, поклонившись неприступной императрице:

- Мадам, мои друзья хотят попросить за меня - со мной вместе. Я не был уверен, последует ли на то ваше высочайшее соизволение...

- О! - вскричала государыня. - У вас есть друзья! Как это замечательно, граф. Ну конечно, у такого человека, как вы, должны быть друзья... Но почему же, почему вы не привели их?

Граф улыбнулся и вернувшись к вдери будуара, открыл её. Тотчас целая делегация просителей вступила, с поклонами, в покои. Это были, помимо аббата, Ван Вэй, Ван Мин и ещё двое придворных, а следом вошел и увязавшийся за ними де Перастини. Граф с великим сомнением отнесся к его предложению присутствовать при прошениях, однако де Перастини уверял, что он пригодится-де на случай, если потребуется подбодрить друзей графа. Как Артуа и опасался, негодный де Перастини едва не погубил все дело. Стоило друзьям графа возвысить свой голос в его защиту и привести свои аргументы, как этот чертов итальянец подскочил сзади к Ван Мину и... В общем, графу пришлось призвать Ахмеда и сдать ему де Перастини. Конюх живо утащил итальянца к жеребцам на конюшню, и друзья приступили к мольбам.

Всю ночь, то сменяя один другого, то соединив свои голоса, возносили друзья и коллеги настоятельные просьбы о помиловании провинившегося графа Артуа. Они взывали к снисходительности императрицы, и наконец - совершилось чудо: через какую-то неделю их трудов утомленная государыня сказала под утро:

- Ах, господа, вы были так убедительны, так горячи с своих мольбах! Я твердо обещаю вам - ещё немного, и я совершенно прощу графа.

- Но когда, когда же это произойдет?!. - вознесся нестройный хор почти что сорванных голосов.

- Ах, ну как это может знать слабая, утомленная женщина? - отвечала императрица. - Вот, может быть, камер-конюх Ахмед... Говорят, он предсказывает будущее...

Граф тем же утром, не взирая на крайнюю усталость, отправился на конюшню. Он пал на грудь Ахмеда:

- Макрай, - всхлипывал Артуа, - соратник, друг, брат...

- Ничего, ничего, - ободряюще похлопывал конюх графа по плечу, - Ахмед добро помнит, Ахмед друга не бросит...

Следующей ночью побратим графа присоединил свой голос к просьбам о прощении. Ахмед озвучивал свой аргумент восемь часов кряду, причем, конюх-богатырь ни разу не остановился, чтобы передохнуть. Граф был изумлен, но не только этим. Как оказалось, Ахмед совершенно чужд всякого красноречия и прочей вычурной риторики и не идет ни на какие ухищрения, приводя аргументы. Он не отвлекался на все эти кисейные кружева вроде заходов сбоку и с люстры и прочее блудодейство ума, чьей жертвой стали изнеженные и растленные цивилизацией народы. Аргумент Ахмеда был чрезвычайно прост - он брал тезис и принимался безостановочно его развивать, углублять в одном и том же направлении на протяжении всей речи. Да и ораторский прием конюха был одним - он заходил сзади.

И все? - удивленно и разочарованно спросят читательницы-дамы. Так просто? - Все да не все. Просто-то оно просто, только прибавьте к этой простоте весомость и фактуру аргумента Ахмеда, прибавьте его ораторский напор, прибавьте восемь часов кряду - и наконец, прибавьте всплески фантазии графа, чьи вдохновенные вставки время от времени расцвечивали искристыми блестками эту восьмичасовую речь в его защиту.

Граф, впрочем, и сам был ошеломлен столь простым и, однако же, чрезвычайно действенным ораторским методом. Он с горечью думал: А я-то, я! Старался, изобретал, на люстру прыгал, фаэтон* этот чертов делал... Почему я сразу не догадался позвать Ахмеда?..

___

* Я слышу уже любопытный дамский голосок: а что такое фаэтон? Милочка! неужели тебе ещё никто не показал? Вот так упущение! Ну что ж, придется автору восполнить этот зияющий пробел в знаниях, столь необходимых каждой особе слабого полу. Так вот, фаэтон, голубушка, это сесть на фарфоровое блюдце в одном углу огромной абсолютно пустой залы, наподобие, к примеру, хоккейной площадки, причем, пол должен быть паркетным и свеженатертым, а твой партнер должен находиться наискосок напротив в другом углу и тоже седалищем на фарфоровом блюдце. Затем надо тихонечко-тихонечко, чтобы не разбить блюдца, съехаться на середину залы, провести сеанс умоляния о прощении, а после разъехаться обратно, опять же, не повредив блюдечки. Второе условие то, что отрываться во все время сеанса от блюдечек никак нельзя, а то будет не фаэтон, а черт знает что - вопля с пляской, а не фаэтон. Так что садись, милая, на блюдечки и греби на середку залы - вот и весь фаэтон, скажи спасибо автору, что научил, только подумай, глупенькая, а будет ли сын природы Ахмед забивать себе голову таким извращением? Чушь это декадентская для додиков, не вздумай ей заниматься, лапушка! Клара Цеткин и та не занималась, а уж про Клеопатру и мадам Помпадур и говорить нечего!

Итак, после первой ночи, где Ахмед поднял свой голос турка, конюха, негра и человека в одном лице в поддержку графа, произошел перелом. Императрица вечером призвала графа за свой стол и ласково сказала: