Вадим Климовской - Марш Обреченных. Финал

• Название: Марш Обреченных. Финал
• Автор: Вадим Климовской
• Жанр: Фэнтези

Третья книга хроники. Все начинается из воспоминаний историка и летописца, архивариуса Серой Башни, служащего Тайной службы Алькира Черствого, ветерана Эльсдарской Сечи. В своих мемуарах он подчеркивает, с какими трудностями предстояло столкнуться спецотрядам Северного Королевства Людей, чтобы захватить Эльсдар и одолеть эльфийских выскочек. Эпизоды подходят к своей кульминации и на континенте Зоргана четко обрисовываются положительные и отрицательные герои. Много развязок зависит не от магии и оружия, а скорее от способностей тех или иных персонажей найти взаимопонимание между собой.

---

Харя Хорька мелькнула размытым пятном на фоне блеклого желто-грязного света от фонаря в коротеньких, пухлых ручонках Конька. Вилка маячил долговязой жердью в полумраке среди стопок никому не нужной писанины. В длиннющих своих граблях он сжимал тощие папочки — бережно, будто мешочки с золотом.

— Это все что удалось найти по тому периоду, мессир…

— Записи годичной давности? — быстро уточнил, заинтересовавшись, летописец.

— Записи Матиаса и Шевеля. Здесь даже есть отчеты капитана Рогвика, — гордо вставил арестант.

Алькир по внутреннему чутью остановился на полушаге. Строчки капитана Рогвика? — мысленно повторил он. К Аллону, что они могли написать столь важного о таинственном лиходее Баркле? Да ровным счетом — ничего. Хорошо, тогда…

— Кто такой Матиас?

— А… шакаленок! — внезапно опять подал голос добрячок Конек — засипел за спиной так, что меж лопатками Алькира пробежал взвод рассерженных мурах. Ему б тюремным дознавателем идти работать секреты чужие с человеческих душ выжимать. Гаденький голосок! Черствый оглянулся через плечо и попробовал в полутемноте рассмотреть смотрителя, — блестели колючие, яркие глазенки.

— Подсветите-ка… милсдарь Конек, — с натужностью попросил Черствый.

— С превеликим удовольствием, ваш милость! С превеликим… — резво для своей комплекции добрячок приблизился к гостю Гранитки и уже зашаркал возле высоченной фигуры Алькира, отодвигая клоунскими телодвижениями зазевавшего среди макулатуры Хорька.

— Капризы величайших господ — закон для слуг челове…

Ну, все плебей, доигрался! — Алькир собрался со всей силы с развороту врезать добрячку увесистого подзатыльника, но тут судьба распорядилась по своему: с хрустом входная дверь отворилась и в писарскую дохнуло вечерним морозом. В дверях сперва предстал Шевель, а за ним и сам Рогвик — собственными персонами. Можно было и не проверять: стражники кольцом оцепили всю постройку.

— Мессир Черствый, вас еще здесь не загрызли? Не затоптали и не сожрали? Вы же, Аллон побери, не в бане с дружками, а в…

— Аллон свидетель, милсдарь Шевель, как вы можете? Мы же…

— Закрой пасть, Конек! С тобой вообще отдельный разговор… ты, что это морда опять в карцере учудил, а? — взъярился с ходу распорядитель.

Рогвик помалкивал. Да капитан никогда попусту не разевал рта, говорил конкретно и по делу, без многословия и лишнего пафоса. Его худорлявая и низенькая фигура мелькала среди гор отчетного труда, молча созерцала на творения сборных рук, в которых и поучаствовала и его голова и рука, коряво черкая предложения.

— М-да, может сжечь? Половину?.. — вопрос завис в воздухе.

Свет фонаря заскакал под такт приплясываний Конька, — он уже почуял хозяйские длани и теперь мостился их подлизывать.

Черствый в потемках скривился, запихнул папочку за пазуху, Вилка завозился за спиной, летописец посторонился, — чего доброго пырнет сквозь меховку шило и поминай, как звали. Но порядок в Гранитке стоял железный. Вековой.

— Так-так… Черствый, вы нашли, что искали?

В проходе колыхнулся профиль щуплого капитанчика.

— Спасибо Вилке, кажется, кое-что нашли…

— Отлично. Надеюсь, дело закончено?

— Э-м… позвольте полюбопытствовать, капитан Рогвик? — ввалившееся лицо обратилось вновь к Алькиру, полусвет от фонаря Конька маячил со спины. — Кто такой Матиас?

— Матиас… Матиас… — зашептал под нос, вспоминая, офицер.

Ну что вы, дорогой Рогвик, дурачком прикидываетесь, у вас же чудесная память?

— Ага! Так это ж тот самый… чародей! Он ж один-одинехонек остался в живых в прошлом году, когда гоблины лавиной пошли с Медной и Золотой на Гранитку… Эй, Шевель, помнишь Матиаса? Ну, того, колдунишку? — вопрос обрел общественного статуса.

Что-то с тем Матиасом явно не так? Какая-то служебная сокрытая за семью печатями тайна, что ли?

— Да-да, Рогвик, помню. Так его ж с Гранитки переправили в столицу. В запас списали. — С неохотой и ленцой ответствовал Шевель. Секунда стояла в хранилище тишина, Алькиру удалось обмозговать услышанное, когда… — Ох-х, морда! Жучара! Я тебя за стену за ноги подвешу, понял меня, толстозад!

— Ну что вы! Что вы, ради Аллона, ворчите да кричите, я ведь по-товарищицки хотел! По-доброму, — распинался у дверей Конек, он бочком пятился, вертясь возле Бородавки. Свет от фонаря колыхался, словно от порывов метели. Тревожно в писарской стало и не уютно.

Алькир внезапно четко и достоверно вспомнил день встречи в доме Рейвана и разговор с ветераном, и как бывший десятник обмолвился о военных буднях и стычках с гоблинами, голос Рейвана всплыл, словно из пустоты: "до Золотой Рудни смог дотянуть только один магик…" Значит, Рейван говорил тогда о нем, о Матиасе? Нужно будет точно уточнить у командира информацию, это могло поменять дело, возможно в дневниках есть существенная правда об Одноглазой Башне? Об островерхом шпиле, подпирающем небо?

— Убирайся с глаз, Конек! Ты попал мне в немилость! Заступишь в поднарядную со следующей смены, понял меня? — бесновался взбешенный Шевель.

— Так точно, господин старший распорядитель! — в тоне добрячка услужливо-виноватые нотки, прям и хотелось верить ему на месте.

— Мессир Черствый, ваши просьбы удовлетворены? — подкрался сбоку капитан Рогвик.

— Вполне. Благодарен вам за содействие.

— Будет лучше, если вы вернетесь в расположение вашей группы. — Сказано просто, но с очевидным намеком. — Арестантам пора в камеры и в поднарядную.

Ясненько кому-то в сырую нору, а кому-то под убийственный холод. Вот такая веселенькая житуха у коренного заключенного Гранитки: тянуть лямку за грехи перед Родиной.

— Еще раз благодарю…

— Да бросьте, мессир Алькир, когда это Гранитная Балка отказывала Серой Башни и герцогскому ведомству? Если бы не Альвинский мы не дожили б даже и до этой весны. — С подчительной благодарностью заметил капитан.

Обходя бумажные нагромождения Алькир приостановился, Рогвик задержался в дверях, дожидаясь пока писарскую покинут все заключенные, в том числе и задержавшийся в хвосте Вилка. Рогвик исподлоба зыркнул на высоченного узника.

— Шевелись!

Жердина мышью шмыгнул мимо него. По обледенелым перекрытиям застучали башмаки, со двора доносился заискивающий гундос Конька и басовитое расточительство Шевеля. Лаяли сторожевые собаки, перекликались с вышек и крепостной стены солдаты с дежурными сержантами. Надвигалась длинная и морозная ночь, а с приходом последних месяцев зимы и приливы "колючих" морозов от шаманских шаек.

— Благодаря помощи герцога и содействия градоначальника Топщика у нас постоянно есть работа и рабочая сила. А это в первую очередь, сохранность границы Дальнего Севера. Вы и помыслить себе не можете, насколько трудным оказался прошлый год… — Рогвик сделал паузу, закрывая на замок писарскую.

Отчего это вдруг капитану захотелось поговорить? Поплакать в жилеточку на служебные трудности? Или выбивает у столичного сослуживца помощи со стороны Серой Башни? Как реагировать на сей разговор?

— Я смотрю, вы терзаетесь в мыслях, по какой такой причине капитан Рогвик затеял столь молитвенный плач, не так ли?

Алькир смущено кашлянул.

— Бросьте, Алькир, я ничего от вас не хочу. Посмотрите вокруг, может вам покажется это место навозной дырой, но для меня Гранитка — это часть жизни. Души и сердца. Я привык к этим баракам и халупам. Комендатуре. Привык к высоченной крепостной стене. К этим смертникам-подонкам, которых каждые три месяца мне присылает под конвоем столица. И знаете, Алькир, мне большего и не надо. Я успел пожить семейной жизнью. Нахлебаться щей семьянина, и считаю свой выбор: служба на Дальнем Севере — великолепным шансом для такого холостяка и индивидуалиста, как я. Будете удивлены, но я бы до смерти расстроился, если бы меня по какой-то глупой причине отослали в отпуск или того хуже — в отставку. А дальше, в задушливый канцелярский кабинет или на юг к резервистам, — вот что для меня трагедия, Черствый, расстаться с облюбованным годами насиженным местом, — закончил открытую речь всегда молчаливый комендант Гранитной Балки.

В сумраке бело-серые громады Рудней великанами нависли над стеной Гранитки, и легкий отсвет отражался ото льда и снега, глаза Рогвика опасно блестели на манер вкрадчивым и лукавым зырикам Конька, и Алькир задумался, что можно ожидать от подозрительного капитана и какими путями повести разговор, чтобы не навлечь на себя гнева.

Курьез или глупейшая ошибка? Или здесь в глухомани среди мороза и льда они все подчистую спятили? Алькир ошарашено уставился перед собой, думая и размышляя: по дороге к Балке ему казалось самые серьезные трудности — это оборотни и метели, но в стенах крепости его поджидала опасность посильнее дикой природы, человеческая жадность и упертость, невежество. Ему не верилось, что все услышанное им правильно понято, происходит с ним? Или он действительно чего-то не понимает? В чем-то не разбирается? Явно Рогвику в это утро приснился страшный сон, и он по ясности ума и простецкому соображению надумал сто бед на больную голову? Выходило с его слов, что Алькир явился с группой для тайной ревизии с одной-единственной миссией подсесть его и настучать на офицера в военное ведомство? Другого объяснения откровенности капитана Алькир не видел. Не могло ж случиться так, что Рогвик, обрадованный до ужаса встречей гостей, под вечер развеселел и ударился в откровенности, решил, вдруг, не с того ни с сего, поделиться впечатлениями и секретами жизни в Гранитке? Опостылела житуха? Надоели промороженный, черствый хлеб и засушенные ягодные брикеты? Солонина и вяленья? А спиртное, небось, только на праздники, если таковые вообще бывают? Мда, здесь на Дальнем Севере развести костер и подогреть еду — это целый ритуал.