Мартин Бут - Американец, или очень скрытный джентльмен

• Название: Американец, или очень скрытный джентльмен
• Автор: Мартин Бут
• Издательство: Издательская группа «Азбука-классика»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9985-1173-8

Мартин Бут (1944–2004) — английский писатель и сценарист, номинант Букеровской премии (шорт-лист), автор тринадцати романов, переведенных на многие языки. По роману «А Very Private Gentleman» («Очень скрытный джентльмен») в 2010 году снят художественный фильм «Американец» с Джорджем Клуни в главной роли.

«Я — синьор Фарфалла. Господин Мотылек. Здесь считают, что так я зарабатываю на жизнь — рисуя бабочек и мотыльков. Это очень удобное прикрытие. Точно отобразить одно из этих созданий — нелегкая задача, она требует внимания к деталям. Только благодаря неустанному пристрастию к деталям я до сих пор и жив.

Моя работа — создавать подарочную упаковку для смерти. Я торговец смертью, я судия, который может вызывать смерть к существованию с той же легкостью, с какой цирковой фокусник достает голубя из платка. Я не творец смерти. Я лишь организатор ее доставки. Я — портье смерти, ее коридорный. Я проводник на пути во мрак. Человек, держащий руку на выключателе.

Именно поэтому я — сторонник преднамеренных убийств. Нет смерти лучше. Смерть должна быть благородной, опрятной, безоговорочной, точной, уникальной. Ее красота — в ее завершенности. Это последний мазок кисти на полотне жизни, последнее цветовое пятно, довершающее картину, придающее ей совершенство.

Смерть должна быть аккуратной, точной, как хирургический разрез. Жизнь — тупой инструмент. Смерть — это скальпель, острый, как вспышка».

---

— Прекрасная работа, господин Мотылек. Большое спасибо. Я правда очень признательна.

Она чуть-чуть подправила ногтем регулировку оптического прицела. Вряд ли вертикальный винт провернулся больше чем на четверть оборота. Потом снарядила полный магазин и снова выстрелила.

Я поднес бинокль к глазам и посмотрел на цель. Никаких сомнений — это был нарисованный серебряной краской силуэт «Боинга 747–400», длиной метра полтора. Наверху вытянутая кабина. Аккуратно прорисован загнутый вверх край крыла. Передний люк, тот, через который входят в первый класс, затушеван. В нем просматривался силуэт человека. По центру в силуэте виднелись две дырки. На камне над самолетом я разглядел царапины от срикошетивших пуль.

Итак, она собирается застрелить пассажира международного рейса — либо в момент его отлета за границу с целью изменить мир, либо когда он будет возвращаться домой, успешно произведя соответствующие измения.

В магазине оставалось еще двадцать восемь патронов в оболочке; она снова прицелилась. Я смотрел на цель в бинокль. Так-так-так-так! Там, где была голова силуэта, на камнях появился еще один шрам. В теплом воздухе поплыли клочки картона.

— Вы прекрасно стреляете, — не удержался я.

— Да, — ответила она почти без всякого выражения. — Работа такая.

Она снарядила полный комплект патронов со свинцовыми пулями, со щелчком вставила магазин в приклад и передала пистолет мне.

— Ступайте к камням, — приказала она, — и стреляйте в мою сторону. Ну, например… — она огляделась, ища подходящую цель, — вот по этому кусту за желтыми цветочками. Две очереди с перерывом, скажем в пять секунд.

Я отошел к камням, обернулся и взглянул на нее. «Ситроен» был надежно спрятан в густой тени каштана. Видел я только ее юбку и блузку. Это не просто испытание оружия, это еще и испытание доверия. Я поднял пистолет к плечу — она повернулась ко мне лицом.

Я прицелился в желтые цветы, задержал дыхание и нажал на спуск. Первая очередь. Желтые цветочные головки, похоже, остались не задеты. А я был уверен, что целил прямо в них. Я медленно сосчитал до пяти и снова выстрелил. В прицел мне было видно, как два стебля с золотистыми цветками упали набок.

— Очень хорошо, — похвалила она, когда я вернулся к машине. — Просто отличный пламегаситель. Я не смогла понять, откуда стреляют.

Она достала из сумки еще один конверт, в точности такой же, как и первый, — обыкновенный коричневый почтовый конверт без каких-либо надписей.

— Боекомплект и пистолет нужны мне к концу следующей недели. И заодно подтяните, пожалуйста, регулировочные винты на прицеле. Слишком свободно ходят. Еще удлините приклад на три сантиметра. Кроме того, мне нужен магазин на шестьдесят патронов. Знаю, он будет громоздким и может слегка сбить баланс, но…

Я кивнул, выражая свое согласие, и сказал:

— Я и сам думал о шестидесятизарядном. Баланс, как вы сказали, от этого слегка собьется. Но если вас это не смущает, я сделаю. Это несложно.

— Футляр есть?

— Чемоданчик, — ответил я. — «Самсонайт». Самый обыкновенный. Цифровые замки. Может, предложите число для шифра?

— Восемьсот двадцать один, — сказала она.

А потом сноровисто разобрала пистолет, завернула все части в куски ткани и положила обратно в рюкзак. Конверт с деньгами я засунул туда же. Потом подобрал гильзы.

— Что предлагаете с ними делать? — спросила она.

— В прошлый раз я выбросил гильзы в озеро.

Пока я распаковывал еду, она спустилась в долину; я видел, как она побросала гильзы в воду, и мимоходом подумал, а не всплывет ли опять рыба.

Усевшись на плед у самого края тени от ореха, она взяла в руки бутылку и внимательно рассмотрела этикетку.

— «Аспринио». Я плохо разбираюсь в итальянских винах. Шипучее.

— Frizzante, — поправил я. — Vino frizzante.

— Вы приезжаете сюда рисовать бабочек?

— Нет. Я приезжал испытывать «Сочими». И рисовать цветы.

— Художник — хорошее прикрытие. Им дозволяется вести себя эксцентрично, шляться по диким местам, работать ночами, встречаться со странными личностями. Никто не видит в этом ничего особенного. Пожалуй, я когда-нибудь тоже стану художницей.

— Только для этого, — напомнил я, — нужно уметь рисовать.

— Рисовать я умею, — произнесла она с невеселой улыбкой. — Запросто нарисую красную бусину на любой голове с расстояния в триста метров.

Я не стал отвечать — просто не подыскал подходящего ответа. Одно было ясно. Со мной рядом был настоящий профессионал, один из лучших. Интересно, какие из происшествий, о которых я читал в газетах или слышал в международных новостях Би-би-си, были делом ее рук и мозгов?

Она отрезала себе ломтик моцареллы.

— А это что?

— Сыр из молока буйволицы. Не исключено, что изготовлен неподалеку от той деревушки у начала проселка.

— Терранеры? Я видела там буйволов в поле.

— Вы очень наблюдательны.

— А вы разве нет? Потому-то мы оба до сих пор живы. — Она бросила взгляд на циферблат «Сейко». — Мой поезд отходит от вокзала без пятнадцати шесть. Думаю, нам пора.

Мы собрали то, что не доели, и поехали обратно; «ситроен» качало и подкидывало на ухабах.

— Очень красивая долина, — сказала она, оглянувшись через плечо, когда мы поднялись на первый перевал. — Даже обидно, что вы меня сюда привезли. Мне бы хотелось открыть ее самостоятельно, а потом, когда-нибудь, поселиться здесь, когда уйду на покой. Но теперь вы об этом знаете…

— Я ведь много старше вас, — напомнил я. — К тому времени, когда вы уйдете на покой, я уже буду в могиле.

Когда я остановился возле станции, она сказала:

— Вы больше не занимаетесь доставкой — и я вполне понимаю почему. Но приехать сюда еще раз я не могу. Вы согласны встретиться на сервисной станции на автостраде — тридцать километров отсюда в северном направлении?

— Согласен, — ответил я.

— Через неделю?

Я кивнул.

— Около полудня?

Я кивнул снова.

Она открыла заднюю дверцу и взяла из машины свою спортивную сумку.

— Спасибо за замечательный день, господин Мотылек. — Она нагнулась к рулю и легко поцеловала меня в щеку — сухие стремительные губы скользнули по щетине. — И обязательно свозите сюда свою любовницу.

Она захлопнула дверцу и исчезла в здании. Я поехал домой, пребывая в легком замешательстве.

На Пьяцца дель Дуомо рыночная суета. Торговлей здесь занимаются со дня основания города: может, из-за рынка город и стал городом, потому что торговые ряды появились раньше строений, здесь было место сбора купцов, пастухов с высокогорья, бродячих монахов и целителей, шарлатанов и факиров, солдат удачи и наемников, разбойников и конокрадов, гадалок и чародеев, ростовщиков и торговцев грезами. На холме возле моста — там, где ведущая в долину дорога пересекает реку и сходятся все горные тропки, — собиралось целое мироздание. А почему, спросите вы, именно на холме? Чтобы обдувало ветром.

Мало что изменилось. Вместо лошадей теперь «фиатовские» грузовички, лотки стоят на козлах, а не на тележках, навесы сделаны из яркого полиэтилена, а не из просмоленной дерюги, но торговцы все те же. Каркая, как престарелые вороны, одетые в черное старухи горбятся над грудами овощей — багряного острого перца, тускло-зеленой паприки, вишневых помидоров, берилловых корней сельдерея. Юнцы в обтягивающих джинсах — шарлатаны, современные зазывалы и торговцы индульгенциями — теперь продают не обещания рая и не отпущение грехов, а дешевую обувь, футболки, электронные часы на солнечных батареях, подтекающие шариковые ручки. Мужчины постарше, в брюках и пиджаках, торгуют кухонной утварью, медными котлами, фабричным фаянсом, тайваньскими ножиками из стали и дешевыми пластмассовыми кувшинами. Другие лотки ломятся от сыра и ветчины, колбас и свежей рыбы, только сегодня выловленной в море, доставленной через горы благодаря туннелям на автостраде.

По разливанному морю товаров проплывают странники — домохозяйки и праздношатающиеся, посредники и перекупщики, голодные и сытые, богатые и бедные, старые и молодые, велосипедисты и водители «мерседесов», не имеющие ничего и владеющие очень многим.

Кипучее коловращение цирковой арены, мир в миниатюре — мир людей, муравьев, пчел, любого биологического вида, который живет тесными группами, постоянно пересекая, поперек и крест-накрест, пути друг друга, — это похоже на сложные танцевальные композиции, которыми так увлекались спорткомитеты социалистических стран, где танцоры никогда не сталкивались, никогда не задевали и не замечали других. Каждый знает свое место, знает, что должен делать, знает, как уцелеть на арене, как не попасть в клетку ко львам и тиграм. Некоторые решаются войти за железную решетку и, щелкнув кнутом, выходят без единой царапины. Некоторых из вошедших встречают острые клыки и безжалостные когти, а потом их выбрасывают, как подгнившее мясо, на поживу стервятникам. Остальные предпочитают оставаться в безопасности — паясничают, ездят на одном колесе, жонглируют чашками, глотают огонь, учат тюленей играть на гитаре или качаются на ненадежной трапеции, но под ними всегда есть сетка, чтобы предотвратить катастрофу. Те, кто слишком труслив даже для того, чтобы погримасничать или прокатиться задом наперед на нарядном пони, сидят на зрительских местах и аплодируют актерам.