Ярослава Кузнецова - День цветения

• Название: День цветения
• Автор: Ярослава Кузнецова
• Жанр: Фэнтези

---

— Ты не понимаешь… он же ради меня… я ему по гроб жизни… ни на шаг не отойду… Пусти! Где они?

Поляна пуста, если не считать мертвецов. Но и тех медленно заглатывают сумерки.

— Ушли. Бросили тебя. Все, их больше нет. Никого нет. Есть только я.

— Что? Глупость городишь! Пусти сейчас же! — вырывается, шипит.

Проглоченные слезы перекипают, превращаются в желчь. Такую же нестерпимо горькую, но замешанную не на обиде — на гневе.

— Не пущу!

Сует в нос мне кулачки — ухватил за запястья. Зафыркала, явно прикидывает, не пора ли пустить в ход ноги?

— Тьфу! Я марантина! У меня долг! У меня…

— У тебя ничего нет! Никого нет! У тебя есть я, и больше никого и ничего!

А-а-а-у! Ожог! Вверх по обеим рукам летит шокирующий разряд, сгусток искр, проломивший тонкую скорлупу сердца. В глазах темень. Уши закладывает, вой, ветер, падаю!

— Никого и ничего! Только я! Я так хочу!

Рвусь в небо, но оно кренится, опрокидывется, шмыгает под ноги и стремительно несется прочь. Земля, черный клубящийся шар, раскачиваясь, расширяясь, мчится прямо в лицо. Кричу, зажмурившись:

— Ты пойдешь со мной!

Ветер мучает слух. Душа корчится, меня трясет так, что кажется, я разваливаюсь. То ли лечу вниз, то ли падаю в небо, то ли вмерз в лед между космами облаков.

— Я так хочу!

Ветер свивается в жгут, в хлещущую плеть. Она стрекает, обжигает, выворачивается. Ловлю, пытаюсь удержать. Удержать визжащий смерч. Удержать изломанное, судорожно бьющееся тело молнии. Замри! Остановись! Подчинись! Ты моя!

Я ТАК ХОЧУ!

Тишина. Изнанка крика. Глухота, комок шерсти, облепивший голову и грудь.

Ничего… нет… Ничего нет? Есть. Изумление. Легчайшее, еще не оформленное. Оглушенный, я не сразу слышу его.

Альса? Светлый овал лица, сбитые волосы, бесформенное пятно на месте рта — опять начало кровить — удивленные глаза… остановившиеся… меркнущие… стекленеющие…

Сползает вдоль моего тела на землю, словно ноги перестали держать ее — а ноги и перестали держать — цепляется, уже рефлекторно, не думая, не сопротивляясь, не удивляясь, цепенея… И в разваленном вороте, в этой железной чешуе, на тонкой шее — две ранки. Две капли крови.

И знакомый, и в тоже время остро-новый вкус во рту. Пронзительный, обезоруживающий. Истинный. Вкус слез, а не желчи.

Может, это и к лучшему. У тебя — долг, у меня — право. Право хотя бы на внимание. На безраздельное внимание и прямо сейчас. Я не кто-нибудь. Я — единственно реальное, последнее, что у тебя осталось.

Улетаем отсюда. Летим на юго-запад, к Кадакару, через Тилатский перевал, в Каор Энен. Мне не интересно, куда ушел колдун и куда он потащил этого ненормального, по башке тюкнутого трупоеда. Обидишься на меня? Обижайся на здоровье, мы с тобой еще поспорим на эту тему, но потом, подальше от них обоих. Обижайся сколько угодно, но вернуться к ним ты уже не сможешь.

Придерживая обессиленное тело ее одной рукой, другой я расстегнул пояс и привязал Альсу к себе. Она все-таки не заснула. Впала в какую-то апатию. Я слышал ее не как спящую, а словно бы глубоко задумавшуюся, погруженную в себя. Успокоившуюся. Смирившуюся.

— Редда. Ун. Слушайте меня. Бегите за нами. Туда, — я показал рукой в сторону жидкой розовато-серой полосы над лесом, — За нами. Понимаете?

Понимают. С ними-то как раз все просто. Собаки прекрасно сознают, что кроме нас с Альсой у них на этом свете никого нет. Редда махнула хвостом, а Ун сунул нос под опускающуюся ладонь. Я потрепал его по кудрявой макушке.

— Звери мои хорошие. Умные мои. Ну, бегите. Бегите.

И они порысили прочь, в сторону заката. Альса моя болталась как кукла, и ноги подобрать была не способна, но я обнял ее покрепче, разбежался и прыгнул в небо.

И сразу стало мне спокойно и ясно. Отныне и навсегда. Что-то изменилось — не в мире, а во мне самом. Что-то осталось там, на темной полянке, среди раскиданных тел. Маленькая сухая шкурка. А я, настоящий, скинул ее без сожаления — и расправил крылья.

Детство мое насмерть замерзло в Кадакарских горах. Юность моя пустой шелухой втоптана в снег. Это ли не свобода?

Я поднялся еще выше. Пространство неба раздвинулось и я увидел иссиня — сиреневый горизонт в зимнем тумане. Блеклый запад опомнился, и, хотя солнце уже село, вдогонку принялся нагнетать краски. Розовая полоса накалилась, осветив низкие облака жутковатым рассеянным пепельно-малиновым светом. Землю под нами задернула мгла. Все правильно, Ирги. Я не спрашиваю тебя, я сам знаю, что правильно. Я знаю, что ты доволен.

Сейчас улетать слишком далеко не следует. Мне еще надо вернуться за твоим, Ирги, мечом, за деньгами, за мешком с припасами, которые колдун собрал для Альсы. Колдун, наверное, поволок безумца к своей аптечке, и, может, я его там застану, когда вернусь. Впрочем, мне это уже все равно. Я был зависим от него — теперь я свободен.

Внизу промелькнула заметная только по дымам над крышами деревушка. Потянулись поля, их пересекла дорога, потом пошли овраги и перелески. Потом лес стал гуще, плотнее. То, что нам требуется. Я снизился, выбирая какую-нибудь поляну или прогалину. Вот здесь, кажется, будет удобно. Даже если я разожгу огонь, на дым не заявится толпа любопытствующих. Я спрыгнул в снег и немного пробежал, гася скорость. Совсем стемнело, но мое зрение — трупоедскому не чета. Под деревьями на краю опушки обнаружилась старая, закиданная ветками поленница. Очень кстати.

Я распустил пояс, усадил Альсу на бревнышко, прислонив спиной к поленнице. Глаза у нее были полуприкрыты, виднелась полоска белка. Эмоциональный фон ровный. Я бы сказал даже — равнодушный. Но это не страшно. Она просто не слышит меня и ничего не чувствует.

Я растер ее, вялую и расслабленную. Чуть поодаль сложил большой костер из чужих дров. Когда разгорится, рядом станет слишком жарко. Тут же я приготовил сучьев и чурок побольше, чтоб Альсе не пришлось лазать на поленницу.

— Я скоро вернусь, родная. Очень быстро. Не бойся, здесь светло и тепло, и никто сюда не придет. Я заберу вещи, присмотрю за собаками и сейчас же вернусь, хорошо?

Она никак не отреагировала. Я немного потоптался, мне отчего-то боязно было оставлять ее одну в таком состоянии. Хотя — что такого? Здесь безопасно, а она даже не успеет заметить моего отсутствия. Волки? Что-то не замечал я в этих краях засилья волков. Даже если они тут когда-то были, то еще летом разбежались от Маукабры. К тому же к такому огню ни одна тварь подойти не посмеет.

Ну ладно. Полетели. Скорее всего, когда я вернусь, она уже придет в себя. Надо поспешить. Она сама говорила, что за время нашего тесного общения привыкла, приучила себя к аблисскому снотворному. Как аблисская коза — ведь сестры-козы тоже не впадают в спячку после укуса…

Место нашей с колдуном засады нашлось не сразу. И лес и поляна были лишены человеческого присутствия. Только какой-то некрупный зверь — то ли лиса, то ли одичавший пес — лизал в темноте замерзшую кровь. Мне пришлось спуститься на поляну, спугнув дикого гостя, и побродить по кустам, разыскивая стоянку. Я даже погрешил на колдуна — а не прихватил ли он с собой мой багаж? Просто так, что бы досадить. Но потом подумал — зачем? Он хотел поскорее от нас с Альсой избавиться, зачем ему что-то о нас напоминающее? Потом я обнаружил мешки и меч. Никто их не украл. Я нагрузился и помчался обратно.

Летери

Пустая была изба, как есть пустая. И печка уже холодная. И ставни на оконцах изнутри засовами замкнуты — темнотища! Я по избе пошарахался из угла в угол, огня не зажигая, да и вышел прочь. Подались куда-то и бабка моя Радвара, и мститель кровавый, и господин Ульганар, и Мотылек. И черный дракон тож с ими исчезнул. Куда пропали — один Бог ведает.

Пожал я плечами да и в Треверргар потопал. Надо, думаю, сказать батьке, что тут за дела творятся. Про убивца, да про господина Ульганара, да и про Мотылька еще — батька-то как раз уверен был, что Мотылек драконом поранен сильно, а то и вовсе насмерть убит и в лесу замерз. И что собираются-де они все вместе помочь госпоже нашей Альсарене, из Треверргара ее, бедняжку, вызволить, потому как старый господин Мельхиор недоброе задумал, а госпожа наша убивца в норе драконьей выхаживала, и он теперь вроде как в долгу большом перед ей. А бабка ни словечком про батьку не обмолвилась, да и сам убивец про то речи не поднимал. Наказал только строго настрого, когда поутру меня бабка к тетке Лервете в Чешуйки отправляла, наказал, не проболтайся, дескать, парень, не мути народ, а то начнется тут невесть что, бунт да возмущение, а господин Мельхиор и без того злобен, яко аспид, неча его право… вправо цировать, в смысле, еще более злобить. Заботливый, вишь, господин убивец!

Вручила мне бабка цельный мешок трав сушеных да и отправила в Чешуйки еще затемно, в спешке великой, а вместо завтрака краюху с куском рыбы сунула, по дороге, мол, поешь. А окромя мешка с травой сверточек дала, велела Ивару, тетки Лерветиному сыну из рук в руки передать. Важно это, говорит, очень. Чтоб прямо в руки Ивару попало, иначе, говорит, ого-го, неприятностей мы с им оба в жисть не оберемся, и самой бабке Радваре достанется.