Ярослава Кузнецова - День цветения

• Название: День цветения
• Автор: Ярослава Кузнецова
• Жанр: Фэнтези

---

Голоса бухтят. Снаружи. Высунула я нос в оконную щель. Идут. Двое. Волокут чего-то. Никак, опять засаду делать приперлись. Что у них в тюках-то? Ловушку, небось, ладить станут… Ладно. Встрену вас ужо, гостеньки незваные, как положено встрену, мало не покажется.

Встала я за дверью, клюку ухватила поудобнее. А эти-то уже в коридоре.

— Обожди здесь, — один говорит и сам в залу входит.

От души я его клюкой по маковке приласкала, он так и рухнул вперед лицом. И — тихо. Второй не идет, топчется в коридоре.

— Эй, — окликает.

Тут глянула я на первого — батюшки! Волосы у него длинные да рыжие. Не круглоголового приласкала, дура старая. Гирота. Подхватилась я и к нему:

— Э, сынок, сынок, — перекатила на спину еле-еле, — Как же я так, — тормошу его, — Ох, батюшки, сынок…

А он глаза-то открыл, смотрит на меня. На локте приподнялся, улыбнулся легко так, словно ветерок теплый, лицо светится.

— Здравствуй, — говорит, — Радвара-энна.

Быть не может, Сущие, некому меня так звать, в целом свете некому, одного человека окромя, одного-единственного, да ведь погиб же он, погиб и невесть где захоронен, мальчик мой ясноглазый, сыночек названый…

— Ты это?..

Снова улыбается, кивает.

— Я, Радвара-энна. Я.

А мне взгляд что-то застит, все лица его не разглядеть, руку-то протянула, а тронуть боюсь — растает, исчезнет…

— Не плачь, Радвара-энна, — говорит, — Все сделано. Они успокоились, — и руку мою трясущуюся сам взял.

Живой. Живой, теплый. Не морок — человек. Вот подниматься стал, шатнулся, я его подхватила, да прижалась к нему-то, да реву, молчком, слезы только текут, живой, живой, не бывает так, ан — вот он, малыш, кровиночка, высокий-то какой, да худющий, кости одни, да лицо-то в морщинках, да виски-то седые, Сущие, мальчик мой…

— С-с-с!

Обернулась я, а из коридора в залу входит… Батюшки — огромадное, чернющее, глазищи солнцем полыхают…

— Не бойся, Радвара-энна. Это — Йерр. Моя Йерр.

А в хвосте-то у ей… ой, не разбери-поймешь, чего — кулек какой-то кожаный, да оттель навроде как нога торчит человечья…

— Это тоже ко мне, — улыбается, — Не бойся.

— А чего бояться-то, — говорю, — раз они с тобой. Пойдем, — говорю, — ко мне, чай, дорогу-то помнишь? Похлебочку сварю, рыбную, любимую твою…

— Дорогу, — снова улыбается, — если б и забыл, так внучок твой напомнил. Был я у тебя в гостях, Радвара-энна. Адван Каоренец — это я был. А сейчас я к тебе не пойду.

Черную желтоглазую зверюгу свою по лбу погладил, на корточки перед ней присел, словно разговаривает, а она ему кивает да плечиком дергает…

Не пойдешь ко мне, значит. Ясно все. Ясней некуда.

— Что ж, — говорю, — господин мой, твоя правда. Негоже наследнику крови к Право утерявшей в гости заходить. И тогда ты не открылся — тоже правильно. Сущие мне глаза-то отводили, где уж старой было признать тебя. И теперь брезгуешь.

Тут он развернулся резко от черной от своей, сморщился, как от боли, голос тихий:

— За что ты меня так, Радвара-энна? Сама ведь все понимаешь.

Примет, дескать, Радвара гостя, а ей, Радваре, за это потом достанется.

— Я-то понимаю, — говорю, — а вот ты, видать, нет. Нечего мне терять, да и подводить некого. Живу на отшибе, зять с внуком — все семейство мое — в Треверргаре этом распроклятом и служат, и обитают. Пустой дом у меня, одна в нем Радвара старая, и, коли зайти не хочешь, значит — брезгуешь.

— Хс-с-сах-х! — черная ему. — Ахс-саш-ш-ш!

И головой кивает. Будто велит что. Рассмеялся он негромко:

— Забыл я, что тебя не переспорить, — потянулся, руку мою взял, да о ладонь щекой потерся, как в детстве, Сущие, да глянул снизу, глаза зеленые:- Что ж, идем.

Встал, руку мою так и не выпустил, вторую черной на голову положил.

— Только, — говорит, — не один я. Уж не обессудь.

— Да вижу, что не один. Чай, не слепая.

— Я, — говорит, — не про Йерр. И не про Иргиаро. Заложник со мной. Господин Герен Ульганар. Капитан королевской гвардии. Его бы тоже покормить не худо. Надорвался он, небось, сумки мои таскать.

Тот, Кто Вернется

Не хотел я к тебе идти. Не хотел. Что бы ты там не говорила, а подставляю я тебя, Радвара-энна. Я ж вообще не хотел, чтобы ты про меня знала. Зачем? А выходит, Сущие да ты сама за меня решили. И Йерр… Йерр сказала — не делай больно. Ей и себе. Двойная боль. Да, малышка. Ты права. И пусть все сложится, как сложится. А сложилось — вон как.

Пришли мы к Радваре-энне, в дом, такой знакомый. Ничего ведь не изменилось, будто не было, не было этих лет, ножа в броске, онгера, покинувшего Аххар Лаог — дороги моей, будто и сейчас мне — четырнадцать, и пришел я урок повторять… Травами пахнет… скамья — родная, обсиженная-просиженная, печка…

Капитана в угол посадили, чтобы не отсвечивал, Радвара-энна у плиты захлопотала, а я еще раз Йерр расспросил. Вот ведь сволочная козявка! Определенно нажрался какой-то гадости. Репка, понимаешь ли. Морковка. Бедная моя девочка.

Репка наша лыка не вязала. Глаза в кучу, мычит, стонет. Реакция пошла. Эдак и хвостик зеленый вырастет, как овощу положено. Ладно. Засунули мы его на печку, на постель Радвары-энны. Пусть выспится, может, в себя придет и воспримет то, что я ему сказать хочу. А сказать мне ему надо много. Даже не столько сказать. Кто его знает, как с погружением получится. Эмпат-то он эмпат, да только Йерр нас страховать не будет, а в себе я более чем не уверен. Не хватало на старости лет заделаться наставником для аинахов. А Йерр… Обиделась она. Я бы тоже обиделся. Впрочем, я и обиделся.

Бедная моя девочка. Бедная маленькая. Она же — Аррах, ей нужно кого-нибудь опекать. А тут — такой удобный случай. "Наш аинах". Одна надежда — не захочет "наш аинах" у убийцы учиться, даже уходить в Нигде. Надежда, честно говоря, слабенькая и хилая. "Наш аинах" отлично знает, с какой стороны хлеб медом мажут. С обеих и, пожалуйста, погуще. И можно вообще без хлеба.

Да ну его к черту, в конце концов!

Сидим. Ждем. Каждый — своего. Радвара-энна ждет, пока похлебка сварится, все уже накрошила, положила, булькает варево, запах еще слабый, но ноздри щекочет — никогда и нигде за эти четверть века не едал я ничего похожего на похлебку Радвары-энны… Я жду, пока Иргиаро проснется, Йерр — пока все это кончится и сможем мы отсюда уйти… А в углу Ульганар мрачно молчит. Сопит. Случая ждет гадость сказать. А случай никак не подворачивается. А просто так гадость придумать у Ульганара не получается. Не в том он состоянии, чтобы что-то придумывать. Зол он слишком. На всех, на себя… На себя — больше. Он всегда на себя больше всех злится.

Если из-под тебя подпорку вышибают, так ты забудь про эту подпорку и дальше живи. Хотя, если из-под тебя все подпорки вышибли, жить-то уже особенно нечем. Я в более выгодном положении. У меня — Йерр. Худо ему сейчас, капитану нашему. Сдохнуть ему хочется. И способ он нашел — разозлить убийцу. Да только не выйдет у тебя ничего, Ульганар. Не выйдет. Я бы тебя уже сейчас — под зад коленом, заложник ты мой особо ценный. Если бы не знал ты, что я к Радваре-энне в гости пошел. А мне сейчас здесь ждать, пока Иргиаро очухается — сколько — одни Сущие ведают. Не хочу я, чтобы ты сюда людей из Треверргара привел.

— Может, все-таки покушает она? — Радвара-энна по новой начинает. — Мяска там, рыбки… Молочка, может?

Йерр подняла голову, поглядела на Радвару-энну, улыбнулась:

— Р-ренха — Аррах.

Да, малышка. Радвара-энна, мать моя названая, первая наставница, все, что заложено в меня в детстве — ею заложено… Конечно, она — Аррах, кем же еще ей быть, моей Радваре-энне…

— Спасибо, Радвара-энна. Не надо. Она не хочет.

— Может, тебе сладкого дать, чернохвостка? — наклонилась к Йерр, как к собаке бы наклонилась, — Медок у меня есть, хочешь?

И Йерр опять улыбнулась и легонько потерлась щекой о ее руку. Что это, Сущие? Ну, Радвара-энна, предположим, не боится Йерр, потому что Йерр "со мной", но малышка…

Она — твои корни, Эрхеас. Она нравится нам.

И лукаво прищурилась.

Н-да-а…

Тут вдруг с печки шевеление послышалось. Шорох, скрип, кряхтение, скрежет. Это когти на крыльях. Занавесочка отдернулась. Башка патлатая высунулась. Глаза черные вытаращились.

— Доб-рое утро, — сказал Иргиаро.

Иллюстрация к Игровке: где я? Почему вы здесь? Кто эта женщина? И что тут делает Ульганар?

— Для кого доброе, а для кого — не утро, — фыркнул я.

Радвара-энна поставила передо мной миску дымящейся похлебки, дала ложку, налила вторую миску, глянула на Иргиаро.

— Он не будет есть, — сказал я на лиранате.

— А… этот? Заложник? — покосилась осторожно.

Ульганар делал каменное лицо. Смотри не лопни, капитан.

— Поставь вот сюда, Радвара-энна. Остынет немного, я его покормлю.

Уж извини, благородный рыцарь, но руки я тебе пока развязывать не буду. Придется покушать с ложечки.