Габриэль Городецкий - Роковой самообман

• Название: Роковой самообман
• Автор: Габриэль Городецкий
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2001

Опираясь на обширную источниковую базу, автор книги полемизирует со взглядами В.Суворова, высказанными в его книге «Ледокол». Обратившись к анализу сталинской политики накануне вторжения германских войск, он сосредотачивается на исследовании событий последнего предвоенного года.

---

Идея обороны путем стратегического отступления и использования глубины оборонительной линии присутствовала в советской военной доктрине как необходимое условие для контратаки. Оборона и наступление были тесно связаны в один нераздельный длительный оперативный маневр. Однако после репрессий в армии Сталин запретил академиям проводить теоретические исследования. Примитивные лозунги заменили доктрину в попытке скрыть банкротство армии. «Малой кровью и на чужой территории, — рассуждал Молотов, вспоминая этот период, — это уже агитационный прием. Так что агитация преобладала над натуральной политикой, и это тоже необходимо, тоже нельзя без этого»{1022}. Возрождение несколько подпорченных ленинских лозунгов следует рассматривать в контексте надвигающейся германской угрозы, вовсе не считая их воплощением мессианской мечты. Разумеется, лозунги подчеркивали важность воспитательной работы в войсках «в духе пламенного патриотизма, революционной решимости и постоянной готовности к сокрушительной атаке на врага». Лучше всего этому способствовал бы «подъем в народе чувства патриотизма, безграничной любви к социалистической родине, безбоязненной готовности к самопожертвованию». Директива делала упор на необходимости превозносить мужество и искоренять страх перед врагом{1023}.

В своей речи Сталин долго и в мельчайших подробностях распространялся о поразительных успехах, достигнутых Красной Армией в технологическом и оперативном отношениях. Затем он поставил под сомнение непобедимость немцев. По его словам, слабостью Германии является ее неумение привлекать союзников — намек, как и на переговорах с Мацуокой, на возможную роль Советского Союза. Чрезмерное внимание привлекают к себе короткие здравицы, провозглашенные Сталиным. Цель их заключалась в том, чтобы поднять боевой дух и повысить бдительность перед лицом опасности, грозящей Советскому Союзу. Когда в начале июня Тимошенко, ссылаясь на сталинскую речь, пытался активизировать разработку оперативного плана, Сталин откровенно сказал ему: «Это я говорил для народа, нужно повысить его бдительность, а вы должны понимать, что Германия по своей воле никогда не станет воевать с Советским Союзом»{1024}. Первые две здравицы были по сути лозунгами, призывавшими к интенсификации теоретических исследований и превозносившими артиллерию — «бога современной войны». Третья же, вполне в духе предшествовавшей речи, самонадеянно гласила, что с завершением модернизации и реорганизации армии можно будет «перейти от обороны к нападению». Тем не менее этот текст, даже вне контекста самой речи, сохранял оборонительный характер, завершаясь словами: «Оборону нашей страны нужно вести в атакующей манере… Красная Армия — современная армия, а современная армия — это армия нападения»{1025}. Это, конечно, не более чем грубое обобщение рассмотренных ранее оперативных теорий, подвергавшихся гонениям во время репрессий, попытка поднять боевой дух и, главное, ясный сигнал для Германии.

Точно таким же образом старались демонстрировать уверенность в своих силах и перед широкой публикой. В традиционной первомайской речи Тимошенко демонстрация силы искусно переплеталась с призывом к «ликвидации войны и установлению мира… чем скорее, тем лучше». Немцы должны признать Красную Армию силой, с которой следует считаться, особенно теперь, когда она приведена «в боевую готовность»{1026}. Переход к политике устрашения, возможно, явился результатом донесения «Старшины», переданного Сталину, о впечатлениях членов делегации люфтваффе в Москве. Их потрясло передовое производство самолетов «Ильюшин-18» с мотором мощностью 1200 лошадиных сил, аналогов которым у немцев не было. Их сообщения, очевидно-, стали «большим сюрпризом» для Геринга, взявшего «явный курс на войну против СССР», показав ему «рискованность и нецелесообразность этой авантюры»{1027}.

Попытки устрашения, однако, меркли в сравнении с усилиями, приложенными, чтобы умиротворить немцев, к ним относился, например, пылкий флирт с вишистской Францией. В разгар югославского кризиса в Москву прибыл новый посол из Виши. Бержери, начинавший как левый вместе с Леоном Блюмом, теперь значительно поправел. «Сторонник 100 %-ного сотрудничества с Германией», он предоставил Сталину великолепный канал для прощупывания немцев, тем более что для Москвы не являлось секретом его намерение использовать свою должность посла как трамплин к креслу министра иностранных дел{1028}. В Париже новый, но весьма опытный советский посол Богомолов, не теряя времени даром, констатировал, что Франция, «одинокая в своей изоляции», должна по достоинству оценить «дружбу такой великой державы, как Советская Россия». Русские, заявлял он, поддерживают хорошие отношения с немцами и горячо желают установить такие же с Францией{1029}.

Особенно привлекали русских поиски свободы маневра, которые вел Бержери с молчаливого согласия немцев. Как он полагал, немцы должны были понять, что Европейский блок не построить при гегемонии одной нации — только при условии «сотрудничества разных наций». «Новой Европе», по его словам, нужно будет «участие России и Франции… Необходимость участия России в реконструкции Европы обуславливается гением России и тем сырьем, которое она имеет в своем распоряжении»{1030}. Это вроде бы принесло свои плоды на встрече заместителя Петэна адмирала Дарлана с Гитлером в Виши в середине мая, за которой пристально наблюдал Богомолов. Когда он вернулся в Москву для личного отчета Сталину, Бержери, воспользовавшись случаем, стал внушать ему, с обычными для него «риторическим изяществом и логической отточенностью», что Советскому Союзу следует принять участие в планах реконструкции Европы. Он даже извлек из своего портфеля предложение о сотрудничестве в шести пунктах, переданное Гитлеру, суть которого сводилась к сохранению экономической независимости Франции и сотрудничеству, направленному на построение мирной, а не военной экономики{1031}.

Но политика уступок осуществлялась в первую очередь в отношении Германии. Ожидая, что Шуленбург привезет конкретные предложения из Берлина, Сталин 5 мая вступил на пост Председателя СНК. Уроки, извлеченные из промаха с Югославией, явно способствовали принятию этого решения. Именно необходимость освободиться от пут, которые его пост Генерального секретаря Коммунистической партии налагал бы на него при проведении деликатных переговоров с немцами, а не желание получить контроль над армией, побудила его взять на себя полномочия главы правительства. Только так он мог продемонстрировать полное доверие и лояльность Германии, лишая ее всякого повода для упреков Москве. Уже во время переговоров с японцами Сталин, по-видимому, занял пост главы правительства, чего так старался не делать раньше. В коммюнике 17 апреля по поводу соглашения с японцами говорилось следующее: «Товарищ Сталин 12 апреля имел беседу с японским министром иностранных дел о советско-японских отношениях. Присутствовал (курсив мой. — Г.Г.) Молотов». Дальнейшим логическим шагом пару дней спустя стало восстановление в Красной Армии старой формы времен царизма и исчезновение революционного жаргона и символов, в то время как советские «полпреды» за границей вновь обрели традиционный статус послов{1032}.

Разумеется, на Пленуме Центрального Комитета, утвердившем это решение 4 мая, после обычных клише о необходимости «всесторонней координации действий советских и партийных организаций» говорилось о том, что нужно поднять «авторитет советских органов в нынешней напряженной международной обстановке», укрепляя «оборону страны»{1033}.

Все эти события прекрасно подходили для уловок Щуленбурга. 3 мая он сообщал в Берлин, что на первой странице последнего номера «Правды» помещена фотография правительственной трибуны на первомайском параде, где Деканозов удостоился чести стоять рядом со Сталиным. Как он внушал своему начальству, это ясно показывает «особое предпочтение, отдаваемое берлинскому послу»{1034}. Сталинское вступление на пост председателя СНК явилось для него подарком судьбы, подтверждая, что «реалистическая политика» в отношении Германии будет продолжаться и расширяться{1035}.

7 мая Шуленбург сделал необычный шаг, пригласив Деканозова и Павлова, начальника Западного отдела Наркоминдела, на завтрак в свою резиденцию, подальше от потенциальных осведомителей из посольства. Некоторые историки заявляют, будто во время их тайной встречи Шуленбург раскрыл Деканозову замысел Гитлера напасть на СССР. А.Микоян, чьи мемуары породили множество ложных толкований сталинской политики того времени, высказал предположение, что Шуленбург четко предупредил Деканозова. За завтраком он якобы обратился к Деканозову с весьма откровенными словами: «Г-н посол, такого, наверное, еще не случалось в истории дипломатии — я собираюсь открыть вам государственную тайну номер один: передайте г-ну Молотову, а он, надеюсь, сообщит г-ну Сталину, что Гитлер решил начать атаку на Советский Союз 22 июня. Вы спросите, почему я это делаю? Я воспитан в духе Бисмарка, а он всегда возражал против войны с Россией…» Когда Сталину сообщили об этой встрече, он якобы тем же вечером сказал членам Политбюро: «Мы должны учитывать, что дезинформация проникла и на уровень послов»{1036}.