Габриэль Городецкий - Роковой самообман

• Название: Роковой самообман
• Автор: Габриэль Городецкий
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2001

Опираясь на обширную источниковую базу, автор книги полемизирует со взглядами В.Суворова, высказанными в его книге «Ледокол». Обратившись к анализу сталинской политики накануне вторжения германских войск, он сосредотачивается на исследовании событий последнего предвоенного года.

---

Призыв бороться со слухами пал на плодородную почву. Слухи по поводу концентрации немецких войск можно было разделить на две противоречащих друг другу группы. В первой содержались предположения, будто концентрация войск должна послужить рычагом на предстоящих переговорах, которые, возможно, закончатся созданием военного альянса. Другая включала мнение, что война неминуема, но в Москве слухи этого рода приписывали англичанам в их непрестанных попытках втянуть СССР в войну. Кампании на Балканах можно было объяснить логически, война же против СССР велась по совершенно иным причинам. Отсутствие четко определенных военных задач кампании привело к тому, что цели и средства перепутались. Своеобразный характер планирования крайне затруднял для Кремля понимание истинной природы германской угрозы, несмотря на изобилие разведывательной информации. Сталин рассматривал развертывание германских сил, так же как и различные дипломатические шаги, учитывая положение на фронтах, на фоне растущего общественного осуждения действий Черчилля. В Южной Европе остатки британских экспедиционных войск были отведены на Крит, где начиналась злосчастная битва. Прежние победы англичан над итальянскими войсками в Северной Африке обернулись поражением, когда генерал Эрвин Роммель обошел осажденную крепость Тобрук и начал наступление на Каир и Суэцкий канал. Немцы добились господства в воздухе над Средиземным морем и эффективно использовали его при осаде стратегической британской военно-морской базы на Мальте. Тем временем в Атлантическом океане Торговый флот понес тяжелые потери, угрожающие жизненно важным коммуникациям Англии.

Если проследить ход мыслей Сталина в то время, становится весьма вероятным, что он подозревал, будто Гитлер использует Шуленбурга в своей войне нервов, чтобы выторговать лучшие условия на предстоящих переговорах. И снова, как в 1939 г., когда русские неофициально пустили первый пробный шар в Берлине, Сталин боялся, что открытое заявление своей позиции может быть использовано против него на возможных германо-английских переговорах и он окажется посмешищем. Тем не менее, вовсе не сбрасывая со счетов информацию, полученную от Шуленбурга, он действовал теперь в соответствии с ней. Через день «Правда» напечатала опровержение утверждений, будто усиленная концентрация войск на западной границе Советского Союза сигнализирует о переменах в отношениях с Германией. Систематически велась кампания по борьбе со слухами. Например, японскому послу Молотов сказал: «Слухи о скором нападении немцев на СССР — просто-напросто английская и американская пропаганда и не имеют под собой никакой почвы. Напротив, отношения между двумя странами превосходные»{1043}.

Шуленбург связал принятие Сталиным полномочий главы правительства со своей инициативой, но не мог сообщить в Берлин о своих несанкционированных действиях. После злополучного визита в Берхтесгаден он понял, что осталась одна надежда, чтобы предотвратить войну, — прямой диалог между Сталиным и Гитлером. Он помнил единственное положительное высказывание Гитлера за время их встречи, что Сталин «душа русской политики консенсуса и взаимопонимания с Германией»{1044}. Теперь он обдумывал кампанию на двух фронтах. В Москве он будет поощрять Сталина прямо обратиться к Гитлеру, а в своих отчетах в Берлин займет позицию беспристрастного наблюдателя и будет подчеркивать примирительную позицию русских, готовя таким образом почву для обращения Сталина. Его телеграммы в Берлин следует рассматривать именно в таком ключе. Поскольку Гитлер, по-видимому, был настроен непримиримо в отношении югославских событий, Шуленбургу важно было стереть из его памяти дела недавних дней и представить их неким случайным отклонением. Молотов был избран козлом отпущения. Шуленбург изобразил перемены в Советском правительстве как «значительное сокращение его власти». Он объяснял это «недавними ошибками во внешней политике, приведшими к охлаждению в германо-советских отношениях (явный намек на советский пакт с Югославией. — Г.Г.), за установление и сохранение которых сознательно боролся Сталин, тогда как молотовские инициативы часто сводились к упрямому отстаиванию собственной позиции». Вновь подчеркнув значение нового поста Сталина, Шуленбург готовил Берлин к его следующему ходу, предсказывая: «Сталин использует свое новое положение, чтобы лично принять участие в поддержании и развитии добрых отношений между Советами и Германией». Он также не упустил случая упомянуть об идеях Бержери насчет необходимости включить Советский Союз в перестроенную Европу{1045}.

В ожидании ответа из Берлина Шуленбург 9 мая был приглашен Деканозовым на завтрак в роскошную гостиницу Наркомата иностранных дел на Спиридоновке. Шуленбург проявлял нетерпение и жаждал использовать новый пост Сталина для продвижения своих планов, Деканозов же, следуя сталинским инструкциям, вел себя осторожно, стараясь балансировать на тонкой грани между демонстрацией уверенности в предстоящих переговорах и готовностью к уступкам. Зная об упреках Гитлера, он пустился в разглагольствования о советских обидах, но Шуленбург прервал его. «В конце концов, — напомнил он Деканозову, — мы встретились не для того, чтобы вести юридические дебаты. В настоящий момент мы, как дипломаты и политики, имеем дело с уже сложившейся ситуацией и должны подумать, какие контрмеры можно предпринять».

Для Деканозова это послужило сигналом, чтобы выдвинуть хорошо продуманный план, явно санкционированный, если не разработанный Сталиным. По совету, данному Шуленбургом на предыдущей встрече, пробный шар был запущен в прессе в то же утро в виде публикации опровержения слухов о якобы имеющем место скоплении советских войск на западной границе как «плода больного воображения». Сталин, говорилось там, «поставил в своей внешней политике задачу первостепенной важности для Советского Союза, которую надеется осуществить лично»{1046}. Теперь Деканозов выступал за публикацию совместного германо-советского коммюнике с заявлением о том, что последние слухи об ухудшении германо-советских отношений и даже о возможности военного конфликта беспочвенны и распространяются элементами, враждебными как Советскому Союзу, так и Германии. Борьба со слухами как необходимое условие для любого соглашения впоследствии — вот что стояло за печально известным коммюнике 13 июня{1047}.

Шуленбург, однако, захотел повысить ставки и выжать в Берлине все что можно из нового поста Сталина. Он предложил, чтобы Сталин обратился к Мацуоке, Муссолини и Гитлеру с идентичными личными письмами, в которых открыто заявил бы, что взял на себя полномочия премьера, с тем чтобы гарантировать, что СССР будет «и в дальнейшем проводить дружественную этим странам политику». Во второй части письма Гитлеру Сталин должен был предложить совместно опровергнуть слухи о скором нападении, в духе деканозовского предложения. «На это последовал бы ответ фюрера, и вопрос, по мнению Шуленбурга, был бы разрешен». Побуждая русских к действиям, Шуленбург ни словом не обмолвился, что это его собственная инициатива, хотя раньше предполагалось именно это. Напротив, он убеждал Деканозова, что уверен: стоит Сталину осуществить свое намерение и лично обратиться к Гитлеру с письмом, как Гитлер специальным самолетом пошлет курьера и вопрос «решится очень быстро». От Деканозова вряд ли можно было ожидать, чтобы он превысил свои полномочия, ему, разумеется, нужно было проконсультироваться со Сталиным. Договорились устроить в скором времени третью, решающую встречу{1048}.

Сталин делал все, чтобы подкрепить свою примирительную дипломатию. Пока шли тайные переговоры, Гавриловича неожиданно вызвали к Вышинскому и сообщили о решении отказаться от признания его правительства. Он был «расстроен и взволнован». Тем не менее признал, что «хорошо понимает, что этого требует наша [советская] политика»{1049}.

События в Берлине пошли совершенно другим курсом, но Шуленбург об этом не знал. Когда он отправился из московского аэропорта в свою резиденцию, специальный поезд Риббентропа прибыл на вокзал Фридрихштрассе. Вечером 29 апреля к Риббентропу в Вену прилетел курьер с подготовленным Шуленбургом отчетом о его беседах с фюрером{1050}. Тон его был мрачен, но Риббентроп еще надеялся убедить Гитлера, как он сделал это после визита Молотова, в бессмысленности избранного им курса. К своей большой тревоге, он обнаружил, что Гитлер твердо решил подавить в зародыше идею переговоров и не позволить им помешать подготовке операции «Барбаросса». Гитлер потребовал, чтобы Риббентроп «безоговорочно поддержал его позицию»; он предостерег его «от дальнейших демаршей и запретил мне с кем-либо говорить об этом; никакая дипломатия, сказал он, не изменит его мнения о позиции русских, которая ему достаточно ясна, и может только лишить его такого тактического оружия, как внезапность нападения»{1051}.