Константин Сомов - Война: ускоренная жизнь

• Название: Война: ускоренная жизнь
• Автор: Константин Сомов
• Жанр: История
• Год: 2010

Книга эта начиналась тридцать лет назад, когда мальчишка Костя Сомов услышал на рыбалке от старика историю о том, как жили на войне. Не воевали — жили. Это в кино на войне всегда стреляют. На самом деле боевые действия занимают на войне не так уж много времени. В своей книге Константин Сомов приводит слова нашего земляка, бийчанина Героя Советского Союза Сергея Баканова: «После войны подсчитал: наступал, то есть по-настоящему воевал, восемьдесят восемь суток, в госпиталях валялся, то есть бездельничал — 315 суток, в обороне был 256 суток, учился на командира под Сталинградом 50 суток. И до того, как попал на фронт, околачивался во Владивостоке — 350». Хотя все это тоже была война, но в каждом из этих состояний она была разная. Про это и книжка.

В книге 600 страниц. Сравнительно немного, а вышла целая энциклопедия. Но не холодная и безжизненная, какими обычно бывают энциклопедии, а трогательная и человечная. Всех жаль — и русских, и немцев, и обобранных командиром Попеску качающихся от недоедания румын.

Константин Сомов упоминает сотни разных людей, и о каждом хочется узнать — дожил ли он до Победы? Прочитал, например, про то, как попавшие в окружение бойцы 364-й дивизии стащили у комдива Филиппа Соловьева жеребца — последнюю уцелевшую лошадь. Комдив не стал искать виноватых, подосадовал лишь: «Думаете, мне есть не хочется? Жалко было дураку… Надо было съесть»… Долго искал в разных книжках, выяснил — выжил Филипп Соловьев после окружения и даже командовал потом корпусом.

О многом из того, что написано Сомовым, до него так подробно не писал никто — например, кому, за что и сколько на войне платили денег. Оказывается, еще в августе 1941 года приказом Верховного главнокомандующего для летчиков была введена денежная награда за каждый сбитый немецкий самолет — тысяча рублей. (Логика есть: войну ведь называют работой, а за работу надо платить).

В большинстве же книг, написанных в последние годы, именно заряд любви и сострадания просто не предусмотрен. Авторы придумывают детективный сюжет, помещают в военный антураж любовный, авантюристический или шпионский роман. Возможно, они полагают, что правда о войне — слишком горькая таблетка, надо подсластить или чем-то отвлечь внимание читателя. А скорее всего — так проще: не надо ходить по архивам, не надо слушать стариков. Да их ведь еще найти надо — ветеранов. Вместо этого одни авторы своими книжками воюют с другими: напишет кто-то про Великую Отечественную войну одну книжку, а ему в ответ — десять. А годы идут, и тех, кто помнит войну, остается все меньше. Очень скоро о Великой Отечественной не останется у нас ничего, кроме памяти, заключенной в книжные переплеты. Война становится далекой, перестает быть страшной, а если она не страшна, то чего бы не повоевать вновь? И от того, какими будут книги о войне, зависит, каким будет наше будущее и будущее наших детей…

---

Вообще любовь к теплу у гитлеровских вояк была колоссальной. Даже находясь в домах, они зимой часто завешивали стены и окна матрацами, сплетенными из камыша, застилали ими полы. Печь практически никогда не потухала. Готтлиб Бидерман вспоминал, что их жилища в Прибалтике зимой 1945 года были более чем теплыми:

«Когда входишь в блиндаж с холодного и влажного воздуха, то как будто вступаешь в какую-то духовку. Тем не менее солдаты громко шумели, когда входная дверь блиндажа или висящая плащ-палатка оставались открытыми. В шумных криках протеста обычно слышалось, что солдаты «скорее провоняют, чем замерзнут», и я уважал их желание».

Еще труднее, чем немцам, в России приходилось их «союзникам» — венграм, румынам и итальянцам, всем, кто поволокся на Восток «спасать европейскую цивилизацию».

«Несмотря на хорошее обеспечение корпуса врачами, санитарным оборудованием, — говорил на допросе батальонный врач дивизии «Торино», попавший к нам в плен в декабре 1941 года, — материальное положение войск плохое. Большинство солдат не мылись со времени отъезда из Италии. В дивизии имеются душевые установки, но они с наступлением осени оказались непригодными. В связи с этим все солдаты и большинство офицеров завшивели.

Большое распространение получили всевозможные кожные заболевания. Есть опасность эпидемии сыпного тифа, случаи которого наблюдались в соседнем румынском корпусе. Что касается обморожений, то итальянские части несут от них не меньше потерь, чем от огня русских. Солдаты остро чувствуют отрыв от родины. Они называют свой корпус итальянским корпусом, затерявшимся в России».

«Кто-то сует мне безопасную бритву и зеркальце. Смотрю на эти две странные вещи, потом гляжусь в зеркало. Неужели это я — Ригони Марио, номерной знак 15 454, старший сержант шестого альпийского полка, батальон «Вестоне», пятьдесят пятая рота, взвод пулеметчиков? На лице земляная корка, спутанная борода, грязные, покрытые какой-то слизью усы, желтые глаза, волосы, схваченные вязаной шапкой, ползущая по шее вошь. Я улыбаюсь себе». (Ригони Стерн. «Сержант в снегах».)

Генрих Метельман вспоминал, что всю войну — в том числе три года в России — он мылся исключительно эрзац-мылом, не дающим никакой пены и впервые воспользовался настоящим только в лагере для военнопленных.

И так же, как везде и всегда, в армии новоявленных конкистадоров в самые трудные времена имелись люди, у которых было прекрасное мыло и теплые помещения, и все, что нужно человеку для приятного времяпровождения. Русская пословица кому — война, а кому — мать родна и здесь работала безотказно.

Разделяя, как и многие рядовые немецкие офицеры, вместе со своими замерзающими в окопах и подвалах солдатами все невзгоды сталинградского окружения, командир саперно-штурмового батальона Гельмут Вельц случайно удосужился побывать в жилище отвечающего за снабжение шестой армии Паулюса генерал-фельдмаршала Мильха и оставил его описание:

«Жилой вагон в замаскированном овраге словно мирный оазис. Салон со столами, креслами, гардинами и портьерами — все стильно, любовно подобрано. Раздвижная дверь, напоминающая меха гармони, ведет в спальню. Здесь стоит широкая, манящая к отдыху, постель господина генерала, застеленная белоснежным бельем. А дальше — опять за портьерой — туалетная комната с умывальником, зеркалами, стеклянными стаканами и зубной пастой. Несмотря на зимний холод, здесь уютно и тепло. Чему удивляться! Снаружи под открытым небом стоит железная печка, рядом с ней солдат, целый день он только и делает, что подбрасывает дрова и следит, чтобы огонь не гас. От этого источника тепла в вагон тянется труба.

Господин генерал может быть доволен. На всем убранстве, несомненно, лежит печать умения устраиваться и изысканного вкуса. Еще бы, здесь можно строго придерживаться его! Но тот, кто живет так, спит в тепле и уюте, не может понимать нужд своих солдат».

И еще один отрывок из сталинградских воспоминаний Гельмута Вельца, только речь в них идет уже не о немецком генерале, а об обычном румынском командире роты Попеску, находившемся во взаимодействии с батальоном Вельца:

«Румынским крестьянским парням нет ни минуты покоя, они заняты с утра до ночи. Они не только должны обслужить и ублажить своих командиров рот и взводов, но раздобыть для них самые немыслимые вещи, чтобы создать в офицерских блиндажах уют. Больше того, целые взводы заняты делом, до которого не додумается обыкновенный смертный. Попеску — старый наездник-спортсмен, а потому не может разлучиться со своей скаковой кобылой Мадмуазель. Он ведет ее с собой в обозе с позиции на позицию, из Румынии — на Дон, а с Дона — к нам. Где бы ни находилась его рота, благородное животное должно питаться, причем получше, чем рядовой его роты. Сегодня 40 солдат заняты постройкой специальной конюшни для любимицы капитана. В ней просторнее и теплее, чем в любом убежище для солдат».

Как и нашим, немецким фронтовикам нередко доставалось от окопавшихся в тылу бездушных чинуш-бюрократов, способных демонстрировать свою «принципиальность», напрямую связанную с огромным страхом попасть на фронт, в отношении кого угодно. Но, разумеется, не власть имущих.

Вот только один пример. У матери офицера 252-й пехотной дивизии вермахта Армина Шейдербауера осенью 44-го чиновники отобрали из квартиры две комнаты.

«За комнату, где мы жили с братом, она сражалась как львица, — написал в своих воспоминаниях Шейдербауер. — 2 октября я писал ей, что она должна спросить господ чиновников, являлись ли мы с братом, сражавшиеся на переднем крае, действительно «бездомными». Заберут ли они у нас комнату по той причине, что мы «всегда находимся на фронте, а отпуска запрещены»? Потом я постарался ее утешить, потому что ругаться нет смысла, что ей надо пока потерпеть, и мы все скоро вернемся домой».

А вот в этом господин гитлеровский офицер сильно ошибся, и вернуться домой им было суждено не всем. Причем смерть настигала фашистов не только в окопах и не только от советских пуль, мин и снарядов. Порой она была более чем обыденной и по военному времени довольно обычной.

«Мы стали на ночевку в какой-то деревне, и мы без сил, — вспоминал об отступлении немцев под Сталинградом в январе 1943 года Генрих Метельман. — Пока разворачивали походные одеяла, наш Гельмут вышел на двор справить нужду, а другие позабыли о его отсутствии. Когда на следующее утро мы обнаружили его, он лежал на боку, свернувшись калачиком, со спущенными штанами — так и замерз, сидя на корточках, а потом упал в снег. Нам еще бросилось в глаза блаженное выражение лица»

Денежное довольствие

Мало кто сейчас знает, что во время Великой Отечественной солдаты и офицеры получали зарплату, точнее — «денежное довольствие». Уже 23 июня 1941 года финансовым управлением наркомата обороны к обычным окладам рядового и офицерского состава прибавились «полевые» деньги. Для бойцов, получающих менее 40 рублей в месяц, прибавка составляла 100 % должностного оклада, от 40 до 75 рублей — 50 % и свыше 75 рублей — 25 %. То есть командир взвода получал всего лишь на четверть больше, чем в мирное время — порядка 800 рублей. (До войны минимальный оклад командира взвода составлял 635 рублей.)

Примечательно, что зарплата на фронте выплачивалась как в обычных частях, так и в штрафных подразделениях — ротах и батальонах.

В своей книге «Правда о штрафбатах» Александр Пыльцын приводит данные о денежных окладах офицеров (командные должности в штрафбатах, не в кино, а в жизни — занимали исключительно обычные офицеры, но никак не сами штрафбатовцы. — Авт.).

Командир батальона и его заместитель по политчасти 1900 рублей

Заместители командира батальона по строевой части 1300 рублей

Начальник штаба батальона 1200 рублей

Помощники начальника штаба ПНШ-1 и ПНШ-2 1000 рублей

Командиры рот, их заместители по политчасти 1000 рублей

Заместители командиров рот 900 рублей

Командиры взводов в ротах, санвзвода (врач), другие ПНШ 800 рублей

Фельдшер медпункта батальона 750 рублей

Далее Пыльцын пишет:

«Не знаю, какие оклады были установлены в обычных частях действующей армии, но нам было известно, что оклады наших ротных и взводных командиров были на 100 рублей выше, чем в стрелковых батальонах, то есть как в гвардейских. Это и послужило поводом для шутки о том, что наш батальон — «почти гвардейский!».

Действительно, когда 18 сентября 1941 года четыре стрелковые дивизии были преобразованы в гвардейские, во всех этих соединениях была установлена выплата офицерам полуторных, а рядовым — двойных окладов. Такая система действовала и в дальнейшем в отношении всех частей, получивших в ходе войны почетное звание гвардейских. Плюс к этому все бойцы и командиры в этих частях продолжали получать причитающиеся им «полевые» или, как еще говорили, «фронтовые деньги».