Анатолий Ириновский - Жребий

• Название: Жребий
• Автор: Анатолий Ириновский
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Что есть Зло, а что есть Добро? Можно ли их поменять местами? Какова причастность на земле к этим явлениям Бога, Сатаны и человека? Как возникло человечество согласно постулатам христианской концепции? Что такое тоталитаризм? Все эти вопросы и составляют содержание романа "Жребий". Почему "Жребий"? Потому, что детям, родившемся накануне войны, выпала вот такая судьба. Произведение имеет подзаголовок: фантасмагороический роман о Боге, Сатане и человеке. Сюжетно в нем идет речь о несостоявшейся сделке между Сатаной и человеком. Сатана предлагает перестроить Вселенную, сделав жизнь человека бессмертной. Но чтобы Вселенную перестроить, нужны усилия всех людей. Сатана нуждается в талантливом помощнике, который бы довел до сознания людей несовершенство существующего мира и суть замышляемого. На самом же деле благие намерения Сатаны являются лишь камуфляжем его страстного желания захватить трон Божий. Параллельно мифологической линии в романе дан реалистический ряд, где захват всемирной власти, аналогичный идеям Сатаны, исповедуют защитники тоталитарной системы. Тоталитаризм в той или иной форме был и остается трагедией многих поколений. Он наднационален и присущ разным формациям. Поэтому тема романа есть, по сути, темой изображения вечной борьбы Добра и Зла. Эта оппозиция, развернутая в рамках отношений между Богом, Сатаной и людьми, оказывается для героев романа судьбоносной. Обе линии — и мифологическая, и реалистическая — естественно переплетаются, и обе несут в себе "и жизнь, и слезы, и любовь". В романе частично использованы принципы построения, характерные для детективного жанра. Он динамичен, диалогичен, легко читается, несмотря на свою философскую подоплеку. Может быть инсценирован. Роман адресован широкому кругу читателей, написан на русском языке с элементами вкраплений просторечий и арго.

---

— Давай, — сказал Василий Акимович, поднимая стакан. — За тех, кто не вернулся! Пусть земля им будет вечным покоем!

Выпили, крякнули, закусили. Заговорили о причинах пережитой войны. Василий Акимович объявил ее главным виновником Гитлера. Это он, фюрер, своими безумными речами, внушил немцам, что они должны верховодить над миром.

С таким мнением Нетудыхин сталкивался уже не первый раз. Тут либо хорошо поработала пропаганда того времени, либо простота суждения была для многих более предпочтительнее, чем серьезное осмысление. Хотя, несомненно, была доля истины и в таком толковании. Гитлер, действительно, сыграл в прошлой войне самую зловещую роль. И все же, почему столь прославленный немецкий разум с такой поразительной легкостью вдруг уступил свои позиции самым разнузданным сатанинским инстинктам? Как Гитлеру удалось в столь короткий срок оболванить такой рассудительный народ, как немцы? Чем был занят мир, что позволил отдельному человеку ввергнуть людей в кровавую бойню? Наконец, — для Нетудыхина это было особенно важно, — на какой такой социально-психологической почве произрастает мания персонального величия и формируется у отдельного этноса комплекс национальной исключительности? Не потому ли это все происходит, что мы отдельному человеку вручаем столько власти, сколько не имеет над нами даже сам Бог?

Однако Нетудыхин не стал разубеждать Василия Акимовича. Корень Зла многосложен, а выяснение причин войны требовало знаний конкретных исторических реалий и беспристрастного их анализа.

Вечером, записывая кратко услышанную одиссею, Нетудыхин вдруг подумал, что, окажись он ровесником Василия Акимовича, ему вполне была бы уготована аналогичная судьба. Жизнь его протекала бы в той событийно-исторической канве, в которой реализовался Василий Акимович. Может быть, Нетудыхин был бы более или менее удачлив — неважно. Однако этому поколению Провидением уже была заготовлена война как стержневое событие его жизни. Потом, после войны и от нее, оно станет вести отсчет времени в оба конца своего существования. Все будет освещено трагическим отблеском этого события. И оно основательно изувечит биографию Нетудыхина, которая при мирной жизни могла быть совершенна иной. Хотя Тимофей Сергеевич все же думал, что его поколению приготовлен свой ряд событий. Но тоже начиненный Злом, как заминированное поле взрывчаткой.

Ночью к нему опять заявился Сатана. Стучал в окно, держа в руках горящую керосиновую лампу, и жестами вызывал во двор на разговор. Паскудное рыло его улыбалось, он приплясывал и был как будто бы навеселе.

— Изыйди! Изыйди, сволочь! — кричал Нетудыхин. Он пытался наложить крест на Сатану, но рука ему не повиновалась.

Когда он проснулся, над ним стоял Василий Акимович.

— Что ты кричишь, Тима? Что с тобой? Ты не заболел?

— Сон дикий приснился, — сказал Нетудыхин, сам еще не вполне осознавая, был ли это сон или явь.

Потом, успокоившись, он долго смотрел на черный проем окна.

"Мразь! — думал Тимофей Сергеевич. — Опять что-то затевает".

В углу светлицы, наискосок от дивана, на котором Нетудыхин спал, висела деревянная икона святого Николая Чудотворца. Нетудыхин перекрестился на нее и, повернувшись к стене, попытался заснуть. Не получалось, сон не шел к нему. Он все кружил вокруг тяжбы с Сатаной. Как этого мерзавца переиграть? В какой-то момент Нетудыхин был уже почти на грани открытия ключа, но не додумал, проскользнул мимо.

Проснулся он утром с ощущением надвигающейся беды. "Надо ехать, сегодня же. Там что-то произошло, что-то случилось".

Объявил о своем решении Василию Акимовичу. Тот запротестовал. Куда ему торопиться? Ему что тут, не нравится? Отпуск еще весь впереди. А рыба — ну, это дело такое: сегодня не клюет, завтра сама на голый крючок цепляется.

Василий Акимович уговорил его не торопиться с отъездом.

— В воскресенье автобус ходит переполненный. Людей — как селедки в бочке. А понедельник — не годится: тяжелый день. Поедешь послезавтра, если тебе так припекло, — недовольный сказал он.

Но тревога не покидала Нетудыхина. Он собрал все написанное им в Победоносном и, сложив в отдельную папку, сдал ее на хранение Василию Акимовичу.

— Пусть полежит тут. Приеду как-то — заберу, — сказал он. — Я надеюсь, бумаги мои никуда не денутся.

— О чем разговор, Тима! У меня, как в швейцарском банке, — заверил его Василий Акимович. Он бережно принял от Нетудыхина папку и унес ее в соседнюю комнату.

Во вторник утром, позавтракав и выпив по настоянию хозяина на "коня", они двинулись мотоциклом в Покровское.

Грустно было расставаться с Василием Акимовичем. Вся его немудреная жизнь казалась Нетудыхину торжеством несправедливости и абсурда. И безысходней всего осознавалось то, что никакой надежды на ее изменение в ближайшем будущем пока не предвиделось.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ И Д О Л

Глава 19

Приехали…

Брали его на автовокзале.

Он сошел с автобуса и сразу же попал в привокзальную сутолоку. Было около де-сяти утра. Ощутимо пригревало солнце. У пивного ларька толпились мужики.

Вспомнив о своей рыбе, Тимофей Сергеевич прошел к ларьку и занял очередь. Вообще-то, Нетудыхин не относился к любителям пива. Но в предчувствии надвигаю-щейся жары ему почему-то захотелось пива.

Подошла его очередь. Он получил бокал и, повернувшись, вдруг увидел своего институтского знакомого.

— Рамон! — удивился он. — Какими путями?.. Послушай, дорогуша, — обратил-ся он к продавщице, — еще один бокал, будь добра.

И с двумя бокалами, рюкзаком за плечами и удочками под мышкой он пошел Ра-мону навстречу. Тот улыбался.

— Я тебя приветствую в наших краях! — сказал Нетудыхин, останавливаясь возле свободного столика. Он поставил бокалы, и они пожали друг другу руки.

— Почему в наших? — сказал Рамон. — Я живу здесь уже третий год.

— Ну?!

— Да.

— Вот это да! Как же это мы с тобой до сих пор не встретились?

— Не пришлось, — ответил Рамон. — Воля судьбы…

Нетудыхин пододвинул к нему бокал и полез в рюкзак.

— Один момент, — сказал Тимофей Сергеевич. — У меня вобла вяленая есть.

Здесь нужно сделать отступление и вернуть читателя ко временам минувшим.

Познакомились они в институте. Хотя учились в разных группах и даже на разных отделениях: Нетудыхин — на вечернем, Рамон — на заочном. На экзаменационных сес-сиях эти потоки иногда объединялись. Они слушали вместе лекции, вместе сдавали экза-мены. А по завершении сессии, обычно, шли обмывать ее в какое-нибудь питейное заве-дение. Собственно на одном таком обмывоне Нетудыхин и сблизился с Рамоном.

У этого парня была не совсем обычная судьба. Родился он в Испании. Отец его, после прихода Франко к власти, вынужден был бежать сюда, в Союз, где и осел оконча-тельно. По облику своему и манерам Рамон-младший воспринимался совершенно рус-ским человеком. Русоволос и слегка курчав, внешне похож на Есенина, парень хват, лю-бил он выпить, приволокнуться за женщинами, ценил юмор и, в общем, слыл человеком неунывающим и компанейским. Но, может быть, этот образ "своего парня" служил ему всего лишь маской. В тоталитарных системах истинное лицо человека всегда скрыто. А он даже имя собственное переиначил: представлялся Стасом, в то время, как на самом деле, по паспорту, именовался Вячеславом, точнее — Вячеславом Моисеевичем. Хотя вполне возможно, что было это сделано скорее всего по соображениям благозвучия, а не защиты ради. Две буквы "с", окольцовывая слово, придавали имени некую орфоэпиче-скую завершенность и репрезентативность: Стас.

Как студент глубокими знаниями он не блистал, числился в середнячках. Когда Нетудыхин спросил его как-то, зачем ему филологическое образование, Рамон ответил:

— В моей шараге, где я пашу, все должны иметь высшее образование. Безразлич-но какое, но высшее. Иначе вытурят.

Шарагой оказался Комитет госбезопасности… Теперь они стояли за металличе-ским столиком и пили пиво.

Разговор шел о том, у кого как сложилась жизнь после окончания института.

Нетудыхин о себе сообщил очень кратко: учительствует. Рамона повысили в зва-нии, перевели работать сюда. Женился он наконец-то, получил квартиру, пока один ре-бенок — пацан.

— Вообще-то, — сказал Рамон, — такую встречу надо бы отметить по-другому. Предлагаю взять мотор и махнуть ко мне домой. У меня в холодильнике найдется кое-что покрепче.

Нетудыхин колебнулся. Но что-то его удержало, — может быть, даже рюкзак с удочками: таскать с собой по городу.

— Мы же одной бутылкой точно не обойдемся, — сказал он, улыбаясь. — Полу-чится лишка. Нет, Стас, у нас еще будет время. Я рад, что мы встретились. При случае мы это дело обязательно обмоем.

Не знал Тимофей Сергеевич, что своим отказом он зачеркивает более спокойный вариант ареста.