Илья Дубинский-Мухадзе - Орджоникидзе

• Название: Орджоникидзе
• Автор: Илья Дубинский-Мухадзе
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1963

Вся жизнь Серго Орджоникидзе, большая, прекрасная и могучая, как песня, - это страницы героической истории партии и социалистической революции.

В глубоком подполье при царизме, в боевых дружинах иранских революционеров и в Шлиссельбургской крепости, в Париже, Праге и в насквозь промерзшей якутской деревушке Покровское, на фронтах гражданской войны, в Рабкрине и БСНХ Серго не знает страха и сомнений. То преследуемый по пятам профессиональный революционер, то могущественный чрезвычайный комиссар огромных территорий, то организатор нового большевистского подполья в тылу у Деникина и в захваченной меньшевиками Грузии, то командарм шестимиллионной армии индустрии, в горе и в радости, всегда он прямой, твердый, смелый Большевик. Из самых близких Ленину.

Книга писателя И. М. Дубинского-Мухадзе, уже известного читателям серии "Жизнь замечательных людей" по книге "Ной Буачидзе", - одна из первых попыток воссоздать образ Серго Орджоникидзе - отважного бойца старой ленинской гвардии.

---

Сотни рабочих, инженеров, мастеров могут вспомнить, что Серго сделал для них лично: написал ли дружеское письмо, дал ли путевку, отправил ли учиться. Он любил всех видеть счастливыми. Это в натуре Серго.

Он знает в лицо уйму людей, с бесчисленным количеством металлургов переписывается. Любой мастер или инженер, приехавший в Москву с новостройки, может побеседовать с наркомом. Доступ всегда открыт.

…Однажды Серго приехал на старый юзовский завод в Донбассе. Завод был загрязнен страшно, работал плохо, показывать было нечего. Единственно, что выглядело прилично, — это будка с газированной водой для работающих в горячих цехах. Сопровождавший Серго руководящий работник завода решил отыграться на этих будках, отвлекая внимание Орджоникидзе от основных зол производства. Серго хмурился, хмурился и, наконец, спросил:

— Скажите, чем вы раньше занимались?

— Да я в металлургии, собственно, недавно, — выжал из себя этот руководитель.

— То-то я вижу, — подхватил Серго. — Будки с содовой водой вы организовали неплохо, вам, пожалуй, и нужно трудиться, в этой области. Я об этом позабочусь…

Серго не знал ни дня, ни ночи. Когда я работал в Сибири, обычно в два-три часа ночи раздавался телефонный звонок, вызывал Серго. Его интересовала работа завода.

…Вспоминается ужасная зима 1933 года. Доменные печи замерзали, мартены и прокат еле-еле дышали. И Магнитка и Кузнецк работали отвратительно. У маловеров создавалось впечатление, что мы будем неизбежно стоять каждую зиму. Начались разговоры, что вот, мол, понастроили заводов, а работать они могут лишь незначительный отрезок времени — техника, мол, американская, а климат — русский, сибирский. Об этих разговорах лучше других знал Серго.

Почти каждую ночь мне приходилось докладывать ему по телефону о тяжелом положении завода. Несмотря на совершенно неутешительные сведения, Серго говорил, не повышая голоса, не выходя из себя. Чувствовалось, что ему очень тяжело и неприятно, но, зная, что люди на месте, работают изо всех сил, стараются сделать все, что могут, он сдержанно ободрял нас.

— Смотрите только, — твердил Серго, — чтобы не были погублены печи. Надейтесь на молодежь, на энтузиазм советских людей. Сделайте еще несколько усилий, и все пойдет хорошо.

Металлургия — производство, связанное с риском, требующее быстрых решений, требующее, чтобы люди постоянно работали с огоньком, — была особенно близка натуре самого Серго".

Илья Пешкин, один из ветеранов газеты "За индустриализацию", "нашей родной газеты", как говаривал Серго:

"Ночные часы в типографии летят быстро. Стрелка подходит к трем, наступают минуты, когда надо подписывать газету к печати. Через фанерную перегородку я слышу, как метранпажи командуют: "Третью под пресс, четвертую тискать!"

В комнату входит выпускающий. Всегда угрюмый и брюзжащий, он сегодня настроен хорошо и готов на любые испытания. Он знает, что газета выполняет поручение Орджоникидзе. В руках у него оттиск первой страницы. На ней большой аншлаг:

"Сегодня в… час… мин. задута вторая кузнецкая, домна". Под аншлагом окошко для сообщения. Рядом статьи и другие материалы, посвященные этому крупному событию в истории индустриализации страны.

Но сообщения нет, и окошко пусто.

— А если не задуют? — спрашивает кто-то.

Вопрос остается висеть в воздухе, Я снова снимаю трубку и кричу:

— Междугородная? Как там Кузнецк? Телефонистка знает: во что бы то ни стало надо связаться с Кузнецком, получить информацию о делах на домне, ее должны задуть с минуты на минуту.

Телефонистка с горечью сообщает, что в Кузнецке никто не отвечает, словно все вымерли.

Слышно, как тикают часы. Четыре. Четыре пять. Четыре десять. Типография пустеет. Все газеты уже сдали свои полосы. В комнату входит начальник ночной смены типографии.

— Будем еще ждать?

— Подождем…

Он понимающе кивает головой.

Снова тишина и… резкий звонок. Беру трубку.

— Соединяю вас с домной. Раздельные слова директора:

— В три часа пятьдесят восемь минут задули домну. Уже сообщил наркому. Чугун ожидаем к вечеру.

Комната заполнилась народом. Здесь все: метранпажи, наборщики, тискальщики, корректоры. Я едва успеваю сказать: три часа пятьдесят восемь минут — и комната опустела. Все бросились на свои места.

Телефонный звонок. Снимаю трубку. И сразу же слышу голос Серго:

— Новости из Кузнецка знаете?

— Задули! В три часа пятьдесят восемь минут.

— В газете будет? — Будет.

— Хорошо! Спокойной ночи!"

Алексей Литвинов, тогда директор одного из уральских медеплавильных заводов:

"В этом году газета "За индустриализацию" крепко взяла нас под обстрел за срыв выплавки меди. Настолько крепко, что мне стало невмоготу. Я обратился к наркому с просьбой защитить от этого обстрела и, как всегда, немедленно получил телеграфный ответ:

"Я нисколько не сомневаюсь, что завод покажет образцы хорошей работы и выполнение плана. Но, к сожалению, я не могу скрыть — да и никакой надобности нет, что год начали плохо, а все ожидали обратного. Нашей газете "3. И." куда приятнее хвалить ваш завод, как и всех других, за отличную работу, чем ругать за плохую. Надеюсь, скоро вновь поставите завод на ноги и все вопросы корреспондентов будут исчерпаны. Привет всем. Орджоникидзе".

Еще через несколько дней Серго прислал вторую телеграмму. На этот раз из Мухалатки (Крым).

"Подробно сообщите, чем могу помочь. Ваш Серго".

Александр Бусыгин, тогда кузнец Горьковского автозавода:

"В июне 1936 года нарком приехал в Горький. С раннего утра до позднего вечера обходил он заводские цехи, квартиры рабочих, разговаривал со многими горьковчанами.

Пришел Серго и на Горьковский металлургический завод.

В мартеновском цехе нарком увидел, что металл в мартеновские печи загружается самым примитивным, допотопным способом, требующим огромной затраты физических сил. Страшно рассердился Серго: — Если металл, — заявил он, — добывается таким путем, он нам не нужен.

И тут же приказал остановить производство до введения механизированной завалки. Директора с работы снял…

На заседании Совета при наркоме Орджоникидзе говорил три часа тридцать минут. Огромный, битком набитый зал словно замер. Голос Серго гремел. Слова его были пропитаны огненной страстью, которая не могла не захватить людей даже самых спокойных и холодных:

"На самом деле, если производительность труда не вырастает, если страна не становится богатой, то какой же это социализм? Разве социализм может быть на бедности, на нищете? Никогда! Социализм может только тогда окончательно победить, когда станет полнокровным, богатым, могучим, когда все население живет так, как надо жить гражданам социалистической страны. А стахановцы дают нам такой рост производительности труда… Московская организация, и т. Хрущев, и Ленинградская организация, и т. Жданов, и ЦК Коммунистической партии? Украины, т. Постышев и Косиор проделали большую работу по организации стахановского движения".

Макар Мазай, в то время лучший сталевар страны и человек стальной воли, как выяснилось в Отечественную войну:

"…Я стал слушать. В трубке что-то гудело, свистело, а потом донесся голос:

— Это товарищ Мазай? Комсомолец, комсомолец? Как у вас идет соревнование?

Слышимость была плохая, и я не сразу понял, что со мной говорит Орджоникидзе. Через минуту посторонние звуки устранили, и на этот раз я хорошо разобрал:

— Говорит Орджоникидзе. Вы Мазай? Комсомолец? Как соревнование, как ваша бригада? Помогает ли вам дирекция? Вы не стесняйтесь, говорите все как есть.

Я рассказал Серго о наших первых успехах, сообщил состав бригады, сказал, что мне помогают хорошо.

Нарком не удовлетворился последним ответом.

— Вы мне о дирекции скажите все как есть. Вы, наверное, стесняетесь говорить, потому что рядом с вами сидит директор. Не обращайте внимания, сталевар должен быть смелым. Говорите все!

В заключение Орджоникидзе попросил звонить ему ежедневно.

Следующую плавку я закончил под утро. Откуда ни возьмись — посыльный. "Бегом давай в контору". Удивился: зачем понадобился в такой необычный час?

В кабинете директора дежурный протянул мне трубку. Знакомый голос Серго спросил:

— Почему же ты не позвонил, Макар? Я здесь уже начал беспокоиться.

— Да ведь позднее время… Я думал, вы давно спите, товарищ нарком.

Серго засмеялся:

— Я ждал твоего звонка и потому не ложился спать.

Вскоре я доложил, что сварил по двенадцать тонн стали с квадратного метра.

— Поздравляю, сердечно поздравляю, — отозвался Серго. — Только ты свои секреты не храни. Учи других сталеваров.

В конце ноября на завод пришла телеграмма: