Том Роббинс - Новый придорожный аттракцион

• Название: Новый придорожный аттракцион
• Автор: Том Роббинс
• Издательство: ACT, ACT МОСКВА, Хранитель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-035659-5

Книга знаковая для творческой биографии Тома Роббинса – писателя, официально признанного «национальным достоянием американской контркультуры».

Ироническая притча?

Причудливая фантасмагория?

Просто умная и оригинальная «сказка для взрослых», наполненная невероятным количеством отсылок к литературным, музыкальным и кинематографическим шедеврам «бурных шестидесятых»?

Почему этот роман сравнивали с произведениями Воннегута и Бротигана и одновременно с «Чужим в чужой стране» Хайнлайна?

Просто объяснить это невозможно…

---

Собственно, я к чему клоню, друзья мои, – не спешите затариваться пивом. По всей видимости, я застряну в этой змеиной норе еще на несколько месяцев. Возможно, здесь мне самому придет крышка, но не будет ли в этом и некой искупительной иронии? Вы только представьте – старый похабник Перселл встретит свою смерть, потому что сдержал безмолвную клятву, данную им девственнице-монахине?

Еще раз спасибо за улетное печенье. Вам воздастся. Но не в этой жизни, а в той, как и положено у нас, христиан. Хе-хе. Желаю вам удачи с вашими сосисками – и теми, что уже отдали концы, и теми, что еще трепыхаются.

Брат Даллас

Следующие три или четыре письма были не столь велеречивы. Новые планы Перселла пока еще не обрели плоть. Единственным крупным событием в обители было освобождение сексуальной энергии новоиспеченного брата Далласа. Плаки познакомился с пятнадцатилетней индейской девушкой из племени кинолтов – она жила примерно в трех милях от монастыря, в одной хижине со своим алкоголиком-папашей. Дружба монаха и индианки стала поводом для довольно скабрезных пассажей в корреспонденции Плаки. Однако, если не считать этой любовной истории, мы мало что можем узнать для себя нового о жизни монахов из Общества Фелиситаторов и их гнусных деяниях. Несмотря на плотские утехи, которые дарила ему несовершеннолетняя возлюбленная, Перселл вновь заскучал. И даже начал строить планы побега.

Зато на настроении Маркса Марвеллоса спад энтузиазма у Плаки ничуть не сказался. Маркс как читал запоем эту уже почти нечитабельную хронику, так и продолжал читать и никак не мог оторваться. В самом низу пачки, прилипнув к жирафьей коже полоской клея, обнаружился самый тонкий конверт. Маркс уже горел предвкушением развязки. Увы, он ошибся.

На клочке бумаги химическим карандашом было накарябано следующее:

Только что получил новое задание. Через десять дней отбываю в Ватикан. Буду обучать карате швейцарских гвардейцев.

– Вы не едите мяса, – заметил Маркс Марвеллос. (Произошло это неделю спустя после чтения писем Плаки Перселла, и страдающий раздвоенностью молодой ученый смог наконец поговорить о чем-то еще.)

– Нет, не ем, – ответила Аманда.

– А Джон Пол ест.

– Угу, ест. Поглощать другие виды он считает эволюционным долгом человека. Но мой муж никогда не убьет никакой твари, если не собирается ее съесть.

– Что ж, похвальный принцип, – признал Маркс Марвеллос. – Если бы все поступали так, как он, на земле было бы куда меньше убийств и никаких войн.

– Зато развелись бы каннибалы, – подвела итог Аманда. Они с Мон Кулом под раскидистым кедром перебрасывались красным футбольным мячом. Бабуин чем-то напомнил Марксу одного известного полузащитника, которого он как-то раз видел по телевизору.

– Но вы даже не прикасаетесь к мясу.

– Ошибаетесь, я только тем и занимаюсь, – игриво произнесла Аманда. Она опустила ресницы и провела кончиком языка по губам.

Марвеллос залился краской.

– Вы знаете, о чем я.

– Конечно, – рассмеялась Аманда. – Я не потребляю мяса в пищу. Этот пример мне подали те, кого я искренне уважаю, причем уже не одно тысячелетие назад.

– Корова превратилась для индусов в священный символ, потому что давала молоко, лепешки и шкуры, – заметил Маркс Марвеллос. И принялся развенчивать духовные основы вегетарианства. Если читатель внимателен, он вспомнит, что автор уже приводил его доводы раньше. Аманда ответила не сразу (она прошла мимо вольера, в котором сидел кривоногий петух, чтобы взять у Мон Кула мяч), но было видно, что по ее убеждениям нанесен удар.

На закате Аманда вошла в транс. И вышла из него как раз к ужину.

– Вы правы, Маркс Марвеллос, – объявила она. – С духовной точки зрения, поедать животных столь же правильно, как и питаться растениями.

– Вот это да, – самодовольно ухмыльнулся Маркс. – Вы увидели свет. А теперь прошу вас, угощайтесь. – И он подал ей тарелку с сосисками.

– Нет, – отказалась Аманда. – Я все равно не возьму в рот мяса. С кармической точки зрения, плотоядность можно принять, а вот бойни – никак. Кроме того, если животное погибло насильственной смертью, оно находилось в состоянии паники или испуга. Страх же способствует выбросу в кровь гормонов, которые затем переносятся в мышечные волокна. Когда вы едите мясо, вместе с ним вы поглощаете и страх, которым было объято животное. Я бы не хотела засорять свой организм страхом.

С этими словами она положила себе на тарелку бутоны одуванчика.

Маркс не знал, что на это ответить.

– Но ведь вы только что сказали, что в духовном смысле мясо есть не возбраняется.

– Разумеется, – согласилась Аманда. – На более высоких уровнях сознания все сущее едино. Там нет никакой разницы между животными, растениями и минералами. Все сливается воедино в океане энергии и света.

Маркс Марвеллос попытался представить себе сливающиеся с Абсолютом сосиски. И хотя они были пухлые и пассивные, словно маленькие Будды, так ничего и не представил.

– Будьте добры, передайте мне горчицу, – вот и все, что сказал он.

Над долиной Скагит выщипанной бровью повисло июньское утро, унылое и серое. Почему-то почтальон задержался у почтового ящика «Мемориального заповедника хот-дога дикой природы им. капитана Кендрика» чуть дольше обычного. Сей факт вызвал в придорожном заведении взрыв активности – хотя никто не говорил этого вслух, каждый взрослый обитатель заповедника с нетерпением ожидал весточки из Ватикана. Семейная сцена. Плаки Перселл в обнимку с Папой.

Зиллер был занят тем, что протирал муху цеце, и подоспел к ящику первым. Увы, всеми силами пытаясь скрыть разочарование, он вскоре вернулся, неся в руках счет за воду, июньский номер «Журнала Лепидоптеры» и текущую месячную подборку, которую Аманда заказала в Клубе любителей животных.

– Что ж, профессор Марвеллос, – произнесла Аманда. – Вы пробыли у нас почти месяц. Ну так выяснили вы наконец, чем Джон Пол и я занимаемся здесь, на наших, как вы выразились, «психических рубежах»?

Аманда задала этот вопрос, не отрываясь от микроскопа, под окуляром которого в этот момент мастерила новый, весь усыпанной блестками костюм для блохи-матадора.

– Вы шутите? Как я могу разгадать ваши намерения, если вы соблюдаете жуткую конспирацию? Какая, однако, искренняя пара! Порой у меня такое впечатление, будто я живу под одной крышей с Гретой Гарбо и Говардом Хьюзом, если, конечно, можно себе представить Говарда Хьюза женатым на Грете Гарбо из придорожного зверинца! Вы со своим Зиллером по нескольку раз на дню удаляетесь в свои священные пределы. До меня доносятся звуки, запахи – причем весьма странные, но чем вы там заняты – непонятно.

– Но вы наверняка о чем-то догадываетесь?

– Еще бы! Еще как!

– Тогда скажите мне, о чем. Ну пожалуйста.

Марксу ужасно нравилось, как она произносила это «пожалуйста». Для него это было сродни звуку зубов аллигатора, впивающегося в голливудскую кровать.

– Ладно, скажу только одно слово – свобода. Я почти уверен, что, помимо всего прочего, вы одержимы идеей вернуть утраченную модель бытия, некий всеобъемлющий стиль жизни, когда стираются границы между объектом и субъектом, между естественным и сверхъестественным, между бодрствованием и сновидениями. И это желание развилось у вас в возврат к единству жизни и искусства, жизни и природы, жизни и религии – к ритуальному, мифическому уровню бытия, через который прошли все без исключения человеческие сообщества. И объектом ваших ритуалов, как мне кажется, является освобождение от условностей, которыми опутал себя человек, которыми он приковал себя к неким клишированным образам и стандартным реакциям. Все это досадно сузило – по крайней мере в ваших глазах – возможности его жизненного опыта.

Аманда даже присвистнула от восхищения, хотя из-за неровных зубов это получилось не совсем удачно. Скорее просто с силой дунула, как на свечку.

– Вот это да! – воскликнула она. – Это надо же сказать такое, да еще и в такую ясную погоду. Мне, например, понадобилась бы гроза, причем невиданной силы. И с градом, чтобы побило горох на поле. Чтобы молнией ударило прямо в большую сосиску. Хотя в такой ситуации – какая разница, что я могла бы сказать.

Марвеллос не совсем понял, что она хотела сказать.

– Я понятия не имел, что у вас тут случаются такие грозы. Однако, если я вас правильно понял, вы готовы признать, что в моих словах есть доля истины.

Это «однако» затесалось в начало второго предложения, словно матрос, по ошибке забредший на чужое судно, и никоим образом не связывало его с первым. Оно скорее было вставлено для красоты речи, чем для связки.

– Столь витиеватая речь не может заключать в себе истину, – отозвалась Аманда, продолжая шить блошиный костюм. – Это все равно что спросить, есть ли истина в пасхальных яйцах российской императорской семьи. – Даже не отрываясь от микроскопа, она поняла, что Маркс разочарован ее ответом, и поспешила добавить: – Но я готова признать, что с самого детства питаю к свободеглубочайший интерес. А почему у вас сложилось такое мнение?