Майкл Грубер - Фальшивая Венера

• Название: Фальшивая Венера
• Автор: Майкл Грубер
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-43410-7

Художник Чаз Уилмот виртуозно владеет техникой старых мастеров, но его талант никому не нужен в современном мире рекламы и глянцевых обложек. Приняв участие в эксперименте по изучению воздействия некоего препарата на творческий процесс, он неожиданно обнаруживает, что может заново переживать некоторые события из своего прошлого — не вспоминать их, а как бы существовать в том времени. В какой-то момент он внезапно переносится в давно ушедшую эпоху и становится Диего Веласкесом, великим художником, которого Уилмот всегда боготворил. И в этой роли он пишет картины в стиле Веласкеса. Однако, «вернувшись» в свое время, он обнаруживает, что вся его жизнь кардинально переменилась. Он живет в роскошной квартире с великолепной студией, картины с его подписью (картины, которых он не писал!) вывешены в модной художественной галерее. Что это, чей-то злой заговор с целью окончательно выбить у него почву из-под ног? Или он просто сходит с ума? Явь и фантазии настолько тесно переплетаются в сознании Уилмота, что он уже не понимает, в какой реальности существует…

---

— Вы могли бы возвратить их наследникам Шлосса.

— Мог бы. И не исключено, я так и сделаю — верну часть картин. Но, понимаете, у меня большие расходы, и покровительство художнику — занятие очень дорогое. В конце концов, я должен сделать так, чтобы Чарлз Уилмот оставался счастливым.

— Должны. Я отметил, что вы перестали притворяться, будто я преуспевающий художник-фигуративист, желанный клиент музея Уитни.

— Я ничего не переставал, — возразил Креббс. — Это вы, к сожалению, не можете восстановить свое прошлое или хотя бы вспомнить, о чем говорилось всего минуту назад. Например, я понятия не имею, о чем, на ваш взгляд, мы сейчас беседовали. Лично я помню, что это была дискуссия об акварелях Уинслоу Хомера.

Мгновение я смотрел на него, затем расхохотался; смех просто выплеснулся из меня и долго не затихал. Креббс был абсолютно прав. Мы с ним могли обсуждать все, что угодно. И моей тщательно составленной аппликации, возможно, на самом деле не существовало. И действительно, когда я наконец перевел дух и вытер глаза, оказалось, что она куда-то исчезла со стола. А где мой крошечный имплантат? Кто знает?

— Я рад, что вам весело, — сказал Креббс.

Мне показалось, что он произнес это с некоторым беспокойством: он хотел, чтобы я был сумасшедшим, но не окончательно спятившим.

— Да, теперь я понимаю, почему сумасшедших всегда представляют хохочущими. Знаешь, Вернер, здесь очень мило, но я, пожалуй, лучше верну свою безумную задницу обратно в Нью-Йорк. Если только я не остаюсь пленником.

— Тебя никто никогда не держал в плену, кроме тебя самого. Чем ты займешься в Нью-Йорке?

— О, знаешь, улажу свои дела. Взгляну на ту картину, которую, по твоим словам, я не писал.

— Не писал. Салинас обнаружил утерянного Веласкеса в обширных недрах музея Альбы, не спрашивай как. И все махинации Марка были направлены только на то, чтобы помочь Салинасу переправить картину из Испании. Поверх Венеры действительно был написан поддельный Бассано. Быть может, это сделала сама Леонора Фортунати, чтобы обезопасить себя и своего знаменитого возлюбленного. Как ты сам мне рассказал.

— В любом случае история очень занятная. Вернер, а ты когда-нибудь говоришь правду?

— Я всегда говорю правду, в своем роде, — сказал Креббс, встал и пожал мне руку. — Буду на связи.

С этими словами он вернулся в дом.

На следующий день Франко отвез меня в Мюнхен, я сел на самолет до Лондона, а оттуда вылетел в Нью-Йорк. Остановившись в гостинице «Хилтон», я позвонил Марку, и мы мило побеседовали, ни словом не обмолвившись о том широкомасштабном предательстве, которое он подстроил, хотя, как мне показалось, Марк немного нервничал. Он пригласил меня на торжественный прием и мимоходом упомянул о том, что на нем будешь ты, и я согласился.

Когда я завершу свой рассказ, я перепишу все звуковые файлы, которые ты только что прослушал, на компакт-диск, отправлюсь на прием к Марку и передам этот диск тебе. Почему тебе? Не знаю, ты всегда мне казался нейтральным наблюдателем, и мне любопытно, что ты скажешь по поводу всего этого. Быть может, ты укажешь на какую-нибудь зацепку и это позволит взглянуть на все по-другому, не так, как это вижу я. Возможно, тебе еще захочется рассмотреть картину, если ты сможешь подойти к ней близко. Может быть, ты найдешь ее особенно интересной.

~ ~ ~

Когда я закончил прослушивать последний файл, было уже четыре часа утра, и потом я упал в кровать полураздетый и проспал почти до самого полудня, не слыша будильника и звонков сотового телефона. Моя секретарша встревожилась, тщетно пытаясь до меня дозвониться. Я позвонил дежурному администратору, но никакой Чаз Уилмот не появлялся и не звонил, что показалось мне странным. Я думал, весь смысл этого компакт-диска — встретиться и поговорить. Проверив сообщения, я обнаружил среди них одно от Марка Слейда, в котором он приглашал меня на аукцион, который должен был состояться вечером, и спрашивал, нет ли у меня каких-нибудь новостей от Чаза.

Я собирался возвращаться в Стамфорд, у меня была назначена деловая встреча на час дня, но я позвонил в офис и попросил перенести ее — я до сих пор находился под впечатлением от странного рассказа Чаза, и у меня не было настроения обсуждать детали страхования парка развлечений. Я кое-как убил несколько часов, разговаривая по телефону и пытаясь читать бумаги и электронную почту, без особого успеха. Затем привел себя в порядок, оделся и поймал такси, чтобы ехать на аукцион Сотби.

Я не пробыл в зале и нескольких минут, как Марк оторвался от группы с виду преуспевающих джентльменов и отвел меня в угол. Сегодня он был переполнен собой, переполнен предвкушением того грандиозного события, которое должно было сейчас свершиться. Судя по всему, клуб миллиардеров присутствовал здесь во всей своей мощи, из Европы, Японии, с Ближнего Востока, из Латинской Америки, потому что это была уникальная возможность урвать Веласкеса. Последней картиной художника, выставленной на продажу, был портрет Хуана де Парехи, приобретенный «Метрополитеном» в тысяча девятьсот семидесятом году на аукционе Кристи за четыре с половиной миллиона, и в обозримом будущем другая вряд ли представится. Я спросил у Марка, достанется ли и эта картина «Метрополитену», но он сказал, что об этом не может быть и речи, сейчас музею такое не по плечу. Кому же тогда? Марк указал на женщину в строгом сером костюме, которая стояла в глубине зала рядом с телефонами, посредством которых покупатели, не присутствующие в зале, общаются со своими агентами. У нее были черные волосы с прямым пробором, забранные в узел на затылке, алая помада и ногти такого же цвета. Оливковая кожа. Зеленые глаза. Марк сказал, что она представляет Испанию.

— Ты имеешь в виду Прадо?

— Нет, я имею в виду долбаное королевство Испанию. Ты бы видел, как она разговаривает по телефону.

И затем он перевел разговор на Чаза и снова спросил, говорили ли мы с ним на приеме, и я ответил, что говорили, и тогда Марк прямо спросил, утверждал ли Чаз, что написал этого Веласкеса, и я сказал, да, утверждал. О компакт-диске я не стал говорить. Марк сказал, что он этого опасался. Бедняга Чаз. «Ты знаешь, что у него был нервный срыв?» Я ответил, что не слышал об этом, но Чаз показался мне несколько странным. «Несколько! — усмехнулся Марк. — Да этот парень сбежал из психушки, я никак не могу понять, почему ему разрешают разгуливать на свободе». Далее рассказал о том, как он нашел для Чаза один заказ в Европе, а тот там сошел с рельсов, стал обвинять всех, что его накачивают наркотиками, рассказывать про то, что он может путешествовать назад во времени, становиться Веласкесом и писать его картины, в том числе вот эту, а целые периоды из его настоящей жизни начисто стерлись из памяти. Я сказал, что это ужасно, и Марк ответил: «Да, но вот картины его теперь пойдут нарасхват, если только он соблаговолит что-нибудь написать; люди любят рассказы про сумасшедших художников, вспомни Поллока, вспомни Мунка, вспомни Ван Гога».

Итак, вот какова была версия Марка, и как только он ее изложил, он бросил меня ради двух типов в костюмах с окладистыми бородами, похожих на сыновей пустыни, и я вернулся на свое место. Аукцион начался с полудюжины вещиц на затравку, которые ушли быстро, а затем ребята в белых перчатках выкатили Веласкеса, и зал зашевелился. Распорядитель сказал, что это «Венера с автопортретом» кисти Диего Веласкеса, также известная как «Венера Альбы», после чего вкратце рассказал ее историю и объявил, что торги начнутся со ста десяти миллионов долларов. Серьезных игроков было четверо, и ставки стремительно понеслись вверх скачками по полмиллиона долларов, но после каждого круга распорядитель смотрел в конец зала, и дама из Испании отвечала ему кивком, и один за другим остальные отвалились, и Прадо получил картину за двести десять миллионов, самая высокая цена, когда-либо заплаченная за одну картину. Тем самым бароны нашей эпохи усвоили урок, который короли эпохи Веласкеса преподавали своим баронам: каким бы богатым ты ни был, ты не можешь тягаться с сюзереном, и на самом деле мы увидели, как сама Испания возвращает себе похищенное сокровище. У всех остальных не было никаких шансов.

Когда это было — два, два с половиной года назад? С тех самых пор Чаз Уилмот как в воду канул. Я всегда полагал, что только ядерный взрыв сможет выгнать его из студии, но, судя по всему, Чаз подчистил те концы, что хотел, а от остального просто ушел. Все это я узнал от девушки из галереи Лотты Ротшильд. Лотта по-прежнему продолжала свой бизнес, и дела у нее, судя по ценникам, шли гораздо лучше, чем прежде. Я не стал задерживаться, чтобы встретиться с ней. «Что ж, — подумал я, — прощай, Чаз». Хотя нельзя сказать, что он занимал существенное место в моей жизни. Я решил, что его поместили в какую-нибудь швейцарскую клинику.