Майкл Грубер - Фальшивая Венера

• Название: Фальшивая Венера
• Автор: Майкл Грубер
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-43410-7

Художник Чаз Уилмот виртуозно владеет техникой старых мастеров, но его талант никому не нужен в современном мире рекламы и глянцевых обложек. Приняв участие в эксперименте по изучению воздействия некоего препарата на творческий процесс, он неожиданно обнаруживает, что может заново переживать некоторые события из своего прошлого — не вспоминать их, а как бы существовать в том времени. В какой-то момент он внезапно переносится в давно ушедшую эпоху и становится Диего Веласкесом, великим художником, которого Уилмот всегда боготворил. И в этой роли он пишет картины в стиле Веласкеса. Однако, «вернувшись» в свое время, он обнаруживает, что вся его жизнь кардинально переменилась. Он живет в роскошной квартире с великолепной студией, картины с его подписью (картины, которых он не писал!) вывешены в модной художественной галерее. Что это, чей-то злой заговор с целью окончательно выбить у него почву из-под ног? Или он просто сходит с ума? Явь и фантазии настолько тесно переплетаются в сознании Уилмота, что он уже не понимает, в какой реальности существует…

---

Креббс молчал.

— Нет, разумеется, — продолжал я. — Вы просто воспользовались тем, что уже было. Я видел себя в галлюцинациях Веласкесом, а эти мои картины доказали, что у меня есть талант. Так что, разумеется, вам нужно было подделать Веласкеса.

— Продолжайте. Это очень занятно.

— И вы имплантировали мне это устройство, медленно выделяющее сальвинорин, чтобы все это продолжалось и после того, как я перестал получать препарат от Шелли.

— Определенно, это могло быть сделано именно так, да. Низший медицинский персонал в Америке получает ничтожно мало. Это могло быть устроено в той психиатрической клинике в Нью-Йорке.

— Зубкофф тоже участвовал в этом.

— Полагаю, вы убедитесь в том, что он тут совершенно ни при чем. Но если эта цепочка событий действительно произошла, то за всей этой провокацией должен стоять Марк Слейд. Право, в будущем вам нужно быть осторожнее в своих откровениях.

— Но зачем? Зачем вы потратили столько сил и средств?

— Ну, если бы мне захотелось поддержать вас в этих гипотетических рассуждениях, — сказал Креббс, — я бы сказал, что все это из-за того, что случилось с Жаки Моро.

Это имя явилось потрясением.

— Он погиб, — тупо промолвил я.

— Да. Его убили. Он сделал для нас одного очень милого Писсарро. И Моне. Но он никак не хотел держать язык за зубами. Я пытался его защитить, но от меня ничего не зависело. Поэтому с вами я решил не рисковать. Как я вам уже пытался объяснить, в подобных случаях автор подделки обязательно рано или поздно начинает говорить, имитаторы ничего не могут с собой поделать. И те, кто занимается подделками на таком уровне, это понимают. Но сумасшедшего никто не будет слушать. Полагаю, ваше безумие спасло вам жизнь.

— И вы решили, что наилучший выход — свести меня с ума? Черт побери, ну почему бы просто не подойти как мужчина к мужчине, не выложить все начистоту и не попросить меня притвориться сумасшедшим?

Креббс покачал головой.

— Предположим на минуту, что вы правы. Подобное притворство все равно не сработало бы. Вы художник, а не актер. Неужели вы полагаете, что тот джентльмен, который попросил вас нарисовать его портрет тогда в Мадриде, хоть на мгновение купился бы на обман? Нет, вы должны были сойти с ума по-настоящему, при свидетелях, и ваше сумасшествие должно было быть официально подтверждено врачами с безупречной репутацией. И безумным вы должны оставаться до конца дней своих, если хотите жить.

— Значит, вот почему тот тип разговаривал в больнице со Шликом, — сказал я. — Он проверял, действительно ли я спятил.

Креббс пожал плечами.

— Если вам так угодно.

— То есть вы согласны с тем, что я вовсе не преуспевающий художник, чьи картины висят в галереях, и что я действительно писал как Веласкес?

— Ни с чем подобным я не согласен. Подождите минутку, я вам кое-что покажу.

Креббс встал и оставил меня таращиться на его пустой стул. Вскоре он вернулся, держа в руках фотоальбом в кожаном переплете. Креббс протянул альбом мне, и я его раскрыл. С правой стороны были цветные фотографии картин, закрепленные на плотной черной бумаге старомодными уголками, а напротив были приклеены листки с напечатанной по-немецки историей. Всего двадцать восемь: несколько работ Рембрандта, одна Вермера, две Франса Халса,[101] а остальные — первоклассные голландские мастера семнадцатого века, за двумя исключениями. На одной фотографии была картина Брейгеля, катание на коньках по замерзшему каналу, а на другой — то алтарное полотно ван дер Гуса, которое я видел в кабинете Креббса. Кроме него, все остальные картины были мне незнакомы.

— Что это? — спросил я.

— Ну, вы должны вспомнить то, что я рассказал вам про грузовик, сгоревший под бомбежкой в Дрездене. В том грузовике были вот эти самые картины.

— Кроме ван дер Гуса.

— Да, картина была переложена в другой грузовик, по причинам, которые теперь уже никто не сможет назвать. Но все остальные картины, представленные в этом альбоме, несомненно погибли. Во время экскурсии по дому вы наверняка обратили внимание на маленькую дверь в подвале, которая всегда заперта. А за ней колодец, заложенный кирпичом. И вот, предположим, мне почему-то вздумалось разобрать эту стену и я для этой работы пригласил почтенную строительную фирму, и предположим, что за кирпичной кладкой мы обнаружили все эти картины. Разве это не было бы замечательно?

Мне потребовалось какое-то время, чтобы все осмыслить, и это было так нелепо, что я рассмеялся.

— Вы хотите, чтобы я подделал двадцать семь картин.

Креббс тоже рассмеялся.

— Да. Бесподобно, правда?

— Но вы никогда не сможете их продать. Наследники Шлосса и международные организации…

Он махнул рукой.

— Нет-нет, никаких открытых продаж. Я вам уже все объяснил. Существует огромный закрытый рынок дорогих картин. Сбыть все это будет достаточно просто, как только известие об открытии просочится в определенные круги. С самого конца войны многие гадают о том, какова судьба пропавших картин Шлосса, и, разумеется, всем известно, что мой отец имел к ним доступ. Они разойдутся как горячие пирожки.

— Очень заманчивое предложение, — заметил я.

— Вы так считаете? И разумеется, денег будет более чем достаточно, чтобы финансировать вашу работу, а также все расходы, связанные с лечением вашего сына.

— Да, и это тоже, — сказал я, думая о Лотте и о своем давнишнем приятеле Марке, о том, какое участие они оба приняли в этой комбинации. — Мне любопытно, каким образом вам удалось втянуть в это Марка и Лотту?

— Разумеется, мы рассуждаем чисто гипотетически?

— Если вам так удобнее.

— В таком случае, естественно, все решили деньги. Марк получит от продажи Веласкеса колоссальные комиссионные. И похоже, он не слишком-то вас любит. Он был очень рад возможности, как он выразился, оттрахать ваш мозг.

— Ну а Лотта, она тоже меня не любит?

— Напротив, она вас очень любит. Она согласилась нам помочь, чтобы навсегда вырвать вас из жалкого и нелепого существования коммерческого художника, а также чтобы обеспечить необходимое лечение вашему сыну, чего вы сами ни за что бы не смогли. Знаете, только самая большая любовь способна отречься от любимого, чтобы дать ему возможность полностью себя раскрыть.

— Вы хотите сказать, мое призвание — быть сумасшедшим, подделывающим картины?

— Я бы выразился не так, Уилмот. Да, вы действительно сумасшедший, как и предполагалось. Я хочу сказать, вы воображаете себя Диего Веласкесом! Ну что может быть более очевидным доказательством безумия? Это же диагноз из учебника. Вы страдаете долгими приступами амнезии, во время которых вам кажется, что вы пишете работы старых мастеров. И так далее.

Я долго молча таращился на него, разинув рот. Это было как кино, плохая мелодрама, в которой злодей объясняет беспомощному Джеймсу Бонду, как он собирается взорвать город. Но Креббс нисколько не был похож на злодея, никакого злорадства, только отеческая озабоченность, папа открывает маленькой Вирджинии страшную тайну, что никакого Санта-Клауса нет.

Во мне не осталось никаких сил возмущаться. Я с трудом вымолвил:

— Это же неслыханная наглость — поступать так с человеком, вы не находите, Креббс?

— Что ж, да, я самоуверенный мерзавец. Это у меня в крови, и, разумеется, этим пороком заражена вся наша нация. Но задумайтесь, Уилмот, вы всегда были сумасшедшим и без какой-либо помощи с моей стороны. Когда мы начинали все это, вы были невротическим, ограниченным художником, неспособным на стоящую работу, который батрачил за сущие гроши, малюя всякое дерьмо для рекламы. Для художника с вашими способностями это самое настоящее безумие. Теперь же, напротив, у вас есть деньги и свобода делать все, что только пожелаете.

— До тех пор, пока моим пожеланием будет подделывать картины для вас.

— Полагаю, это не будет отнимать у вас слишком много времени. У вас больше не будет той отговорки, будто вам нужно биться изо всех сил, чтобы содержать свою семью, и вам придется предстать перед чистым холстом без этого костыля. Вы сможете писать для себя. Быть может, вы будете процветать как никогда, быть может, нет. Я, конечно же, надеюсь на первое. Может быть, вы станете тем, кто спасет живопись на ближайшую тысячу лет.

— О да, положитесь в этом на меня! — воскликнул я, и мы оба улыбнулись.

Я не мог ничего с собой поделать.

— И еще одно, — продолжал Креббс. — Мне также кажется, что в самых потаенных глубинах души вам не так уж и отвратительна мысль о подделке. Вы мечтали принести красоту в мир, а нынешним так называемым искусствоведам и ценителям искусства это не нужно. Вот вам и способ осуществить свое желание и дать им всем в глаз. И мне тоже страстно этого хочется. Картины Шлосса, уничтоженные из-за деяний моего отца и преступлений моей страны, снова будут жить. И никто и никогда не заметит разницы.