Елена Якобсон - Пересекая границы. Революционная Россия - Китай – Америка

• Название: Пересекая границы. Революционная Россия - Китай – Америка
• Автор: Елена Якобсон
• Издательство: Русский путь
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1994
• ISBN: 5-85887-172-0

Впервые публикуемые в России воспоминания Е.А. Якобсон (1913—2002) — важный вклад в мемуарную литературу российского зарубежья.

Е.А. Якобсон родилась в Петербурге, воспитывалась няней в родовом имении; детские годы, пришедшиеся на Гражданскую войну, прошли на Кубани. Училась в советской, затем в харбинской школе, юность провела в Китае. Переехав в США перед Второй мировой войной, стала автором учебника русского языка, выдержавшего восемь изданий, основоположницей факультета славянских языков и литератур и инициатором преподавания русского языка в Университете им. Аж. Вашингтона; открыла первую передачу русской службы «Голос Америки»...

Воспоминания повествуют не только об исторических катаклизмах, на фоне которых протекала насыщенная, «полная приключений » жизнь талантливой мемуаристки, но и о становлении незаурядной личности и поисках своей судьбы на чужбине.

---

Но не прошло и недели, как муж Эдит, журналист из агентства ЮПАИ, прислал к нам посыльного со срочным предупреждением: собирайтесь и немедленно уезжайте! Япония начинает войну с Китаем. Нам грозила опасность быть отрезанными от Пекина. Эдит уехала, но Эйб не собирался жертвовать двухнедельным отпуском. Я с ним согласилась: война между Японией и Китаем не имела к нам никакого отношения...

День или два спустя мы услышали вдалеке перестрелку. Повар поехал на велосипеде в деревню и привез тревожные новости: идут бои на дороге в Пекин, крестьяне прячутся в горах. Автобусы и такси в Пекин не едут. Из-за инцидента на мосту Марко Поло, как раз на дороге между нами и Пекином, официально началась война между Японией и Китаем. Мы были отрезаны!

«Наверно, твоя сестра была права, — упрекнула я Эйба. — Нам нужно было уехать».

«Нам ничего не грозит, — заявил мой самоуверенный муж. — Мы не имеем никакого отношения к этой проклятой войне, мы отдыхаем!»

Нашего повара, однако, не так-то легко было успокоить. Он сел на велосипед и снова отправился в деревню за новостями. Вернувшись, он сообщил нам, что всем иностранным гражданам приказано связаться со своими посольствами. Он разговаривал с поваром семьи датских миссионеров: они собираются покинуть Западные холмы немедленно. Он посоветовал нам собрать вещи и приготовиться к отъезду и велел слуге укладывать посуду, кастрюли и сковородки.

Эйб позаимствовал у повара велосипед и поехал искать датчан. Я грустно начала собирать вещи. Вот опять, думала я, «история» нагнала меня. То, что я уже не была не имеющей гражданства эмигранткой, ничего не меняло: даже американский муж не мог защитить меня от войн и революций.

Эйб вернулся и сказал, что у датчан большой грузовик и они могут взять нас с собой в Пекин, если мы будем готовы к завтрашнему утру. В этот вечер мы долго бродили, прощаясь со всеми нашими любимыми местами. Самым грустным было прощание с храмом Пятисот Будд. Там никого не было. Идя по длинным темным коридорам, мы заметили, что глаза статуй закрыты кусочками бумаги — трогательная попытка бежавших сторожей защитить Будд от зрелища позора японской оккупации.

Мы были готовы к отъезду, когда большой открытый грузовик датчан остановился у ворот внешнего монастырского двора. Несколько детей, коза, сам миссионер и его жена сидели на груде чемоданов. На грузовике гордо развевался датский флаг. Мы залезли в кузов и устроились на своих вещах.

На трассе нас постоянно останавливали, сначала китайские, потом японские солдаты. Некоторые смотрели с подозрением на датский флаг, не узнавая его. По совету нашего повара, мы сняли американский флаг с его велосипеда и водрузили рядом с датским. Это помогло. Два государства были важнее одного, а американский флаг узнавали все. Наш грузовик благополучно доехал до Пекина.

Датчане высадили нас у железнодорожной станции. Эйб позвонил в американское посольство, сообщил, что мы в безопасности и возвращаемся в Тяньцзинь. Позвонил он и нашим семьям, очень обрадовавшимся известию от нас. Мы вернулись в тревожный и предчувствующий недоброе

Тяньцзинь. Спокойствие колониальной жизни было уже нарушено, но жители еще не понимали, какими опасностями чреваты происходящие события. По городу ходили разные слухи. Британские волонтеры были в боевой готовности и выпустили инструкцию, как вести себя «в крайнем случае». Несколько иностранных фирм паковали имущество, собираясь покинуть город. Наша эйфория и «блаженная слепота» были оборваны резко и жестоко.

Русская эмигрантская община впала в отчаяние. Живя в Китае среди других иностранцев, мы были на равном с ними положении, но они могли вернуться из Китая в свои страны, а нам ехать было некуда, у нас не было «родины». Мы оказывались в безвыходном положении. Люди старались не поддаваться панике, но у дверей иностранных консульств выстраивались длинные очереди.

Мало кто верил в армию Чан Кайши. Те же, кто был свидетелем японского завоевания Маньчжурии, знали, что китайские солдаты не смогут противостоять японцам. Мой отец не падал духом, но мама не могла скрыть своего горького разочарования в том, что колониальная мощь так легко рушится. Британская империя, похоже, не собиралась защищать даже своих собственных граждан, ограничиваясь принятием первых необходимых мер, и было ясно, что она не будет открыто поддерживать Китай в войне с Японией.

Через несколько недель японская армия заняла наш город. Поначалу колониальные территориальные права уважались и все жители колоний, независимо от их национальности, находились под защитой колониальных властей. Как и в Харбине, русские эмигранты опять попали под власть японского Бюро по делам русских эмигрантов. В нем верховодили ультраправые представители русской общины — российские фашисты. Бюро было уполномочено выдавать вид на жительство и должно было сообщать о «нежелательном поведении» любого человека.

Однажды Эйб пришел домой и сказал, что фабрики Британско-Американской табачной компании закрываются, а все иностранные граждане, там работавшие, немедленно отправляются домой.

«Что же будет со мной?» — испугалась я. «Скоро узнаем, — ответил мой муж. — Думаю, что ты имеешь право на защиту со стороны Америки как моя жена».

К нашему отчаянию, он оказался не прав. Он мог взять меня с собой, но только как обычную иммигрантку. То, что я являлась его женой, не делало меня американкой, и, по иммиграционным правилам, он должен был внести две тысячи долларов как доказательство того, что я не стану обузой для американских налогоплательщиков, или же уехать и прислать за мной, как только докажет, что у него есть хорошо оплачиваемая работа в США. У нас не было двух тысяч долларов, и собрать такую сумму мы не могли. Семья Эйба эвакуировалась в Америку, и им были нужны деньги для себя. Моя семья тоже не могла нам помочь. Это был страшный удар.

Начались срочные приготовления к отъезду Эйба и его семьи. Казалось, что весь город уезжает. Продать мебель из нашей квартирки было теперь невозможно, поэтому мы отдали часть нашему повару, а остальное перевезли в дом моих родителей, на третий этаж, куда опять переехала и я.

Когда Британско-Американская табачная компания закрылась, Эйб должен быть отдавать все свое время семье. Он выполнял бесконечные поручения своей матери и сестры, делал покупки и паковал, паковал, паковал... Гора ящиков, сундуков, чемоданов росла с каждым днем. В день отъезда мы не могли говорить, слов не было. Я затерялась в толпе родственников и друзей, пришедших на вокзал. Последний отчаянный поцелуй — и мой муж уехал. Я вернулась домой подавленная, опустошенная, опять беззащитная эмигрантка, бездомная брошенная беженка.

Я скучала по мужу. Я привыкла к тому, что меня любят, привыкла делить с ним мою жизнь. Мне нужно было на кого-нибудь опереться, и тут мама поддержала меня своей любовью и нежностью, ни разу не напомнив о своих первоначальных возражениях против моего брака. Хотя, наверно, она думала: «Хороший муж не оставил бы жену в такое время!»

Наступил сентябрь, я снова начала преподавать в школе. Теперь это была очень маленькая школа — многие семьи уехали. Но жизнь продолжалась и, казалось, входила в обычную колею. Семья наша старалась не покидать пределов британских или французских кварталов.

В Нью-Йорке бедный Эйб метался в поисках работы, достаточно хорошо оплачиваемой для того, чтобы можно было привезти меня в Америку. В 1937 году США только оправлялись от Великой депрессии, безработица еще была очень высокой, и бывшему жителю колоний трудно было рассчитывать на приличное место. Он ходил по всем объявлениям, обошел всех друзей и знакомых, старался не упустить ни одну возможность. Какое-то время он даже продавал пылесосы.

Удача в конце концов ему улыбнулась, и в апреле 1938 года он нашел работу с жалованьем, позволявшим удовлетворить требования иммиграционных властей. Он должен был ехать в Вашингтон, чтобы получить для меня специальную въездную визу. Любовь восторжествовала!

Меня вызвали к удивленному чиновнику американского консульства. «Вам очень повезло, — сказал он. — У вашего мужа, наверно, хорошие связи в Вашингтоне. Мы нечасто сталкиваемся с такими случаями. Большинство ждет годами. Поздравляю! Вот ваши документы».

Следующие недели были заняты приготовлениями к моему отъезду. Покупки, укладка чемоданов, последние наставления мамы, прощальные визиты к друзьям... Вдруг я поняла, что могу никогда их больше не увидеть. Я почувствовала страшную тревогу за свою семью. Никто не знал, как долго еще пробудут британцы в Тяньцзине. Куда двинутся мои родители и сестра? Я надеялась, попав в Америку, сделать что-нибудь для того, чтобы они тоже смогли туда приехать. И вот наконец, испуганная, с тяжелым сердцем, я была готова к отъезду.

Где-то мне не хотелось уезжать, я бы с удовольствием отложила отъезд! Но, проявив свою самоотверженную любовь, мама буквально вытолкнула меня из дома. У меня были билеты на поезд до парохода, отплывавшего в Японию, там я должна была пересесть на канадский пароход, направлявшийся в Ванкувер, откуда поездом собиралась добираться до Нью-Йорка.