Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

– Как загазовываться? Почему загазовываться? Ведь заводы далеко!

– Посмотрите на розу ветров, спросите у местных жителей или в санитарной инспекции.

– Вот так клюква! – Кривобоков встал и почесал затылок. – А вы не пробовали решить схему как-нибудь иначе?

– Пробовали, – сказала Дмитриевская. – Ваши товарищи знают.

– Извините, мне надо быть в облисполкоме. Как вы устроились?

– Спасибо, вполне прилично. Как и в прошлый раз.

– Лидия Николаевна, Евгений Георгиевич просил вас посетить его вместе со схемой генерального плана. Не знаю – успею ли я вернуться. Павел Андреевич, может быть, вы проводите Лидию Николаевну к Евстафьеву?

– А не пойти ли нам сейчас? – спросила Лидия Николаевна, когда Кривобоков ушел. – Если вы не очень заняты.

Вышли втроем, Дмитриевская, узнав, что Евстафьев живет близко, предложила посидеть в сквере.

– Еще успеем. Так что же у вас случилось? Почему уехал Сабуров? Давно? – Рассказал. Она остановилась. – Господи, какая нелепость! Боже мой, Боже мой!.. Не могу привыкнуть ко всем этим нелепостям, а ведь все время на них натыкаешься.

– Нелепости – распространенное явление, – сказал Ярославский. – Не представляю, что будет дальше, до чего мы дойдем.

– Англичане говорят: если дело дошло до самого худшего, значит, – оно повернуло к лучшему, – сказала Дмитриевская. – Вопрос в том, дошло ли уже до самого худшего? Боюсь, что нет.

Она направилась к скамье, на которой мы с Сабуровым простились, но я повел их к другой:

– Здесь больше тени. А как погорел правобережный вариант?

– Рядом с вами сидит гонец, который принес эту черную весть.

– Которого почему-то не убили, как это делали в старину, – сказал Ярославский. – Мы работали еще в Харькове. Я поехал в Госплан согласовывать расчеты, и Лидия Николаевна попросила меня зайти к Головко по этому деликатному вопросу. Я представился, сказал, что зашел по поручению Дмитриевской узнать, нет ли для нее каких-нибудь новостей. Он попросил меня присесть, что-то написал, вложил в конверт, заклеил и отдал мне. На конверте было написано: «Лидии Николаевне. В собственные руки». Он сказал: «Пожалуйста, только ей. И больше никому». Ну, а теперь вы, Лидия Николаевна.

– В конверте была записка: «Второй вариант отклонен со ссылкой на Москву. Эту записку, пожалуйста, уничтожьте». Вот и все. Хоть головой об стенку. Ну, а откуда взялся Евстафьев и что он собой представляет? Признаюсь, после Сабурова к любому его преемнику я отношусь предвзято.

– Взялся из Баку. Его пригласил Сабуров, так же, как и Кривобокова. На очереди и другие приглашенные. Евстафьев приехал еще при Сабурове. Он работал в архитектурно-планировочном управлении, преподавал на архитектурном факультете и занимался экспертизой проектов. Старше Сабурова и опытнее. Что он собой представляет как проектировщик, не знаю, но в архитектуре разбирается хорошо и дело ведет толково. Только у меня такое впечатление, что в душе он холоден, ничего в работе его не волнует, и драться он ни за какую идею, или против, не будет.

– Да они теперь, наверное, все такие, – сказал Ярославский. – Лидия Николаевна, помните Кировоград? Сабуров – приятное исключение. Очень милый человек. Очень жаль, что так получилось.

– Ну что, пошли? К человеку с холодной душой, – сказала Дмитриевская и обратилась к Ярославскому. – А что вы собираетесь делать?

– Отдохнуть с дороги. После обеда только и делаю, что борюсь со сном.

– Лучший способ отделаться от искушения – поддаться ему.

Ярославский повернул к дому приезжих, и Лидия Николаевна сказала:

– Знаете, что меня покоробило? Приглашение Евстафьева. Нет, не само приглашение, он болен, и приглашение естественно. А то, что он пригласил меня одну. Мы работаем вдвоем, приехали вдвоем, и он это знает. Да может я и не на все вопросы смогу ответить. Старик, конечно, и виду не подал – привык уже к нашему хамству. А у меня такое чувство, будто и я в этом виновата.

– Лидия Николаевна! Такт не присущ Евстафьеву.

– Имели случай убедиться?

– Имел.

– Знаете, о чем я вас попрошу? Пойдемте к Евстафьеву вместе.

Посещение Евстафьева помню очень смутно. У него было что-то с желудком, и раза два он, извинившись, выходил из дому. Он не спросил ничего о втором варианте и принял, как должное, и перспективную численность населения, и разношерстную застройку Вознесенки. Когда вышли, Дмитриевская огляделась вокруг и спросила:

– А где же вход во двор?

– За углом. Лидия Николаевна, а с Головко приходится встречаться?

– Да. Он интересуется нашими работами и у нас бывает. Между прочим, он тоже считает: воленс-ноленс, а почти вся Вознесенка будет застроена многоэтажными домами... Павел Андреевич, отгадайте загадку: посредине аптека, а кругом областной архитектор бегает.

Мы ждали ребенка. Лену звала к себе Тина Федоровна, одиноко жившая в глубинке – муж пропал без вести, детей нет. Она – учительница в малюсенькой начальной школе, построенной еще земством, в которой, как тогда полагалось, была жилая комната учителя. Рядом – бывшая земская, теперь – районная больница с родильным отделением. У нас – ни кола, ни двора, никого близких, я – на работе, и, поколебавшись, мы приняли приглашение Тины Федоровны. Уже отменен запрет на отпуска и разрешено свободное передвижение. Правда, пассажирских поездов мало, они перегружены, билеты – проблема, но после войны это кажется чуть ли не комфортом.

Путь – через Харьков. Два раза рассказывал об Александре Николаевне, второй раз – когда пришли Арьевы, а меня все расспрашивали и расспрашивали. Зина о чем-то тихо спросила Олю, Оля ответила:

– Потом.

Потом мы с Леной поехали на Садовую, Арьевы, хоть им и по дороге с нами, оставались. Когда я вернулся, Арьевых не было. Саша и Лена уже легли спать, но еще читали, Оля и Володя ждали меня и заговорили о том, что не лучше ли Лене рожать здесь: соседка – опытная акушерка, работает с хорошим врачом, родильный дом – через дорогу.

– Не дай Бог какое-нибудь осложнение, а Харьков – не село, – сказал Володя.

– А после родов?

– Поживет у нас сколько понадобится, – сказала Оля.

– Она к вам еще не привыкла, а там – родная сестра.

Вошли в халатах Саша с Леной, подсели к нам, и Лена сказала:

– Так и здесь у нее сестры.

– Они работают. Как быть с ребенком Полины Федоровны – нерешенная проблема. Куда уж тут еще и Лене с ребенком.

– Но ведь и Тина Федоровна работает.

– У нее мало уроков – начальные классы, и она всегда рядом. Поговорить с Леной, конечно, можно, но она настроилась ехать к Тине Федоровне и вряд ли передумает.

– Смотрите сами, – сказал Володя. – Решать вам. Мы только хотели, чтобы вы знали: у вас есть выбор.

– А я и не сомневался в этом. Но последнее слово за Леной, а она уже выбор сделала.

Молчим. Тикают ходики. Какая-то странная тишина.

– Что-нибудь случилось?

– Болен Калашников, – говорит Володя. – Рак легких. Лежит в своей больнице.

– Он долго не приходил, – говорит Оля. – Мы стали беспокоиться. Я поехала к нему домой, стучала, стучала, никто не открыл. Потом в том районе был Володя, зашел к нему и тоже не достучался. Ни к нему, ни к соседям. В воскресенье поехала Саша, к нему не достучалась. Спрашивала у соседей – они ничего не знали. Ты же знаешь, – у него квартира с отдельным ходом на улицу.

– У него новые соседи, – сказала Саша, – поселились после войны.

– На другой день я опять поехала, – продолжала Оля, – опять не достучалась и прямо оттуда направилась на Качановку. А он там лежит, обрадовался и поцеловал мне руку. Я перед этим узнала у врачей, что с ним. Спросила у него – что ему принести, он сказал, что ничего не нужно, попросил только курева. Они помолчали, а потом один из них сказал, что не надо ему ни в чем отказывать. Понимаешь – что это значит?

– Операция ничего не даст, – сказала Саша. – Болезнь запущена.

– А уход за ним обеспечен?

– Да. У него маленькая плата на одну койку. Его все время проведывают. Я заметила, что у него хорошие домашние подушки, а он говорит мне: «На подушки смотрите? Я даже не знаю, чьи они. За мной, Оля, хорошо ухаживает, мне ничего не нужно. Вот только покурить бы». Мы его проведывали, Саша – по воскресеньям, я – среди недели.

Как-то застала у него женщину, примерно моего возраста, – говорит Саша. – Она сразу ушла, а Виктор говорит мне: «При немцах мы с Гариком выходили ее маленькую внучку. Двустороннее воспаление легких».

– У нас никто не курит, – говорит Оля, – и в куреве мы не разбираемся. Яша курит самосад и папиросы. Не знаю, где он их раздобыл, а может быть, на базаре попались. Положила на тумбочку папиросы, а Виктор говорит: «Уже и папиросы появились… Жизнь понемногу налаживается. И слава Богу!» И стал о тебе спрашивать.

– Завтра его проведаю.

– Не надо, – сказала Саша.