Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

Осенью сорок четвертого или следующей весной прочли в газете новый закон о семье и браке. Кто-нибудь помнит, когда именно это произошло, но стоит ли тратить время на уточнение? Важно другое: это был бросок в дореволюционное прошлое.

До этого закона в загсе брак регистрировали, и регистрация не была обязательной. Теперь в загсе вступали в брак, без этой процедуры брак не признавался, тем самым восстанавливалось понятие – незаконный брак, и живущие в нем назывались не мужем и женой, а сожителем и сожительницей. Раньше ношение обручальных колец высмеивалось: кольцо – символ цепи рабства, теперь поощрялось и пропагандировалось. В Российской империи были запрещены браки между лицами разных вероисповеданий, теперь – запрещались браки с иностранцами. Дети, родившиеся в незаконном браке, не имели права на отчество, тем самым восстанавливалось понятие – незаконнорожденные дети, и алименты на них не полагались.

Для развода раньше было достаточно мужу или жене обратиться с заявлением в загс, и он или она тут же получали свидетельство о расторжении брака, теперь – сложная судебная процедура. Сначала – обращение в народный суд, но его функции ограничены попыткой примирить стороны, а вышестоящая судебная инстанция имеет право расторгнуть брак по ограниченному перечню причин. Для большинства развод невозможен, и за развод надо платить большие деньги.

Возможно, и даже наверное, новый закон принят с целью предотвратить дальнейший распад семей из-за длительной разлуки мужей и жен.

Вскоре началось, и как снежный ком, нарастало вмешательство в личную жизнь. Дела о неверных мужьях и женах разбирали партийные и профсоюзные организации. Обвиняемых обсуждали и поносили на собраниях, на них накладывали взыскания, вплоть до увольнения, исключения… Глаза горели от любопытства и возбуждения. «А из зала кричат: давай подробности!» – это строка из песни Высоцкого. Пересуды, сплетни, даже доносы, бичующие статьи и фельетоны в прессе.

Лет пятнадцать мы живем в атмосфере фальши и притворства. Бедствовали, голодали, подвергались чисткам, раскулачиваниям, всяческим гонениям и ограничениям, репрессиям, пыткам, новой каторге в лагерях… И все это при беспрерывном, назойливом, осточертевшем и без конца возрастающем восхвалении и воспевании Сталина, а заодно и монолитной партии Ленина–Сталина. Дети чутки к малейшей фальши. Как ни скрывай отношения в семье, они будут только притворяться, что дома все благополучно. Вот пусть и привыкают сызмальства жить в такой атмосфере. К чему это приведет? Какими людьми они вырастут? Кого-то это не беспокоит, кому-то это будет на руку.

Этот закон, возможно, лишь первая ласточка того, что нас ждет. Что же нас ждет? Надежда на то, что жизнь изменится к лучшему, угасла.

В апреле сорок пятого года Управление по делам архитектуры поручило нашему областному отделу разработать схемы первоочередных мероприятий по восстановлению городов Осипенко и Мелитополя. Евстафьев поручил эту работу мне. Я взялся за нее с большой охотой: наконец, серьезная проектная работа по специальности, увижу новые города, побываю у моря.

Начал с Осипенко. Хотя город сильно разрушен, и все уцелевшие, выше одного этажа дома можно посчитать на пальцах, хотя железнодорожная линия в порт проходит по набережной, и ее большая часть застроена халупами, хотя из-за сильных грунтовых вод плохо приживаются деревья, и питьевая вода очень жесткая, я сразу в него влюбился. Опрятный компактный городок, уютно приютившийся между крутыми откосами верхней террасы и морем, прямые замощенные улицы с каменными кюветами для ливневых вод, каменными плитами над ними в местах переходов и каменными оградами, кое-где увитыми зеленью. Особенно симпатичен центр: приятные пропорции между высотой домов и шириной улиц, красивые дома, большой сквер, брусчатая мостовая, бульвары, ведущие к морю и порту.

В горисполкоме к моей работе отнеслись с интересом, ко мне – заботливо: сразу же, без моих просьб, – направление в дом приезжих и в столовую, стол для работы и план города.

– Что-нибудь еще нужно? – спрашивает председатель.

– Хорошо бы адреса старожилов, знающих историю города.

– Дадим. Такие у нас есть. А что еще?

– Спасибо. Пока больше ничего.

– Если что-нибудь понадобится, обращайтесь прямо ко мне, к моему заместителю или секретарю – кого застанете.

Вышел в город. В центре – собор, уцелевший и действующий, за ним, как исстари повелось, базар с обилием рыбы – свежей, соленой, вяленой, копченой. Умилила надпись на фронтоне сожженного театра: «Драма. Опера. Комедия». А как же трагедия? Сожженная кирха. Немцы сожгли? Значит, использовалась по другому назначению. В харьковской кирхе был какой-то склад, охраняемый военными. Один квартал занимает стадион, неправильно ориентированный по сторонам света, с остатками деревянных скамей на земляных насыпях.

В прошлом году Сабуров привез отсюда схему трассы железнодорожной ветки в порт, взамен проходящей по набережной. Эта схема со мной. Подход ветки в порт – по улице, начинающейся от шоссе, спускающегося с верхней террасы, и заканчивающейся у порта. Улица так широка, что расположенная посреди нее городская электростанция не помешает железнодорожной линии и еще останутся полосы для проезжих частей по обе стороны улицы. Ввод в порт удобнее существующего – без поворота. Но какая-то часть города будет отрезана веткой, и переезд через нее возможен только в одном уровне. Иду в отрезаемую часть. За широкой улицей верхняя терраса резко приближается к морю, а нижняя заканчивается небольшим треугольником, тесно застроенным неказистыми домишками и халупами. Улочки – без мостовых и тротуаров, на оградах – рыбацкие сети, в двориках – опрокинутые лодки с черными днищами. Рыбацкий поселок Лиски. За ним – глиняные откосы почти вплотную к морю, узенькая – не разъедешься – грунтовая дорога и следы оползней.

Пообедал в столовой и пошел по намеченной трассе у откосов над городом. Сносить ничего не придется, но земляных работ больше, чем я ожидал, и, кроме двух коротеньких туннелей под спусками в город или мостов над спусками, придется возводить подпорные стенки. Не так просто, как казалось, глядя на схему. Но и земляные работы, и эти стенки – самые простые и дешевые виды строительных работ. Шел по задам разрушенной больницы, в тылу домов и каких-то складов, по более пологому откосу над разрушенным заводом сельскохозяйственных машин и убеждался: проложить здесь ветку можно, игра стоит свеч. Дошел до одноколейной железной дороги, спускающейся с хорошим уклоном в глубокой выемке, и усомнился – допустимо ли примыкание ветки на таком уклоне? Надо выяснить. Проще всего – в Запорожье, в отделении дороги: с его работниками я знаком. А если окажется, что нельзя? Искать другую трассу? Вряд ли найдется. Посмотрел план города. Через Лиски? С укреплением города? Выполнимо, но… стоимость! Если же со стоимостью не считаться, то проще всего – в туннеле, прямо к разъезду на верхней террасе. Все это – утопия. Что же делать? Я не путеец, город достаточно не знаю, и одному мне эту задачу не решить. Сабуров говорил, что трасса выбрана с участием местных путейцев. Надо идти на станцию. Но я находился, налазился по откосам, рабочий день везде окончен, да и ужин прозеваю. На сегодня хватит.

В сумерки на набережной пересек железную дорогу и спустился с подпорной стенки на пляж. Две маленькие лягушки прыгнули в воду. В море? Морские лягушки? Нет, конечно. Вода в заливе, наверное, с весьма малой концентрацией соли. Море-то Азовское, и рыба в нем своя, особая – не морская и не пресноводная. И очень вкусная. Рядом с пляжем – порт. Его камни еще не остыли от солнца, в щелях – травка и одуванчики. Тихонечко, с большим промежутком, хлопают волны. Город исчезает во тьме и тишине. Вспоминается Куприн: «Нигде я не слушал такой глубокой, полной и совершенной тишины, как в Балаклаве». А я – в этом разрушенном городке, который раньше назывался Бердянск.

Начальника станции нашел на перроне. Услышав о цели моего прихода, он попросил подождать минут тридцать-сорок. Если это меня не устраивает, можно прийти и позже. Перешел через пустые пути на другую сторону. Прямые, широкие и длинные, но не мощеные улицы. Добротные кирпичные одноэтажные дома на очень большом расстоянии друг от друга. Огромные участки: фруктовые деревья, а больше – пеньки, пустыри, бывшие когда-то огородами, и больше всего виноградников. Немецкая колония. Жителей, конечно, вывезли на восток. Дошел до первого дома – темные провалы дверных и оконных проемов, разрушенные ограды и надворные постройки. Безлюдно, не видно и не слышно никакой живности. Но вот вижу вскопанный огород, вдали стоит женщина и смотрит в мою сторону, затарахтел невидимый трактор. Как говорится – жизнь теплится. Идти дальше расхотелось – ничего другого я здесь не увижу.