Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

— Ну, хорошо. Идите умываться.

Умылись во дворе под рукомойником недалеко от летней печки.

— Знаешь, что меня больше всего смущает, — сказала Марийка. — Одна печка на две хозяйки. Недоразумений и неприятностей не миновать. Давай поищем другую комнату со своей печкой.

— Поищем.

Пока мы распаковывали вещи в маленькой комнате, Аржанковы накрыли во дворе стол.

Обедали все вместе. Не помню что мы ели, но ели вкусно и сытно. Мама предложила нам столоваться у них.

— Отдохнем, осмотримся, подумаем, — ответил я.

О войне напоминают радио, газеты, эвакуированные, раненые, греющиеся на солнышке возле здания, превращенного в госпиталь, да еще затемнение, введенное уже при нас, но все это на фоне тишины, покоя и роскошной природы, не спеша окрашивающейся в осенние цвета. Чувствовал сам и судил по Марийке: парк, горная речка, Долинское, явления снежных вершин — целебные средства. Кучеров прав: красивая природа, как и хорошая музыка, лечит.

Базар поразил нас изобилием и разнообразием продуктов и неправдоподобно низкими ценами на уровне давно забытых нэповских. Аржанковы говорили: продукты были еще дешевле, но стали приезжать эвакуированные и стали расти цены. А в магазинах — залежалые товары, не пользующиеся спросом, и говорят, что на туче даже поношенные вещи неправдоподобно дороги. Станция Нальчик — конечная на Богом забытой ветке, единственный поезд всего лишь до Прохладной и тот через день, и сейчас, наверное, сюда ничего не привозят, но и отсюда ничего не вывозят — не доходят руки.

Дворец советов так и стоит недостроенный, в городе вообще ничего не строится, и нам придется искать работу не по специальности, а это при наплыве эвакуированных и отсутствии знакомых не так просто.

Написал на Сирохинскую и, перечитав письмо, почувствовал, что тому, кто с ним в Харькове ознакомится, захочется сюда приехать. Может быть, я о чем-то забыл сообщить, что-то преувеличил, что-то приуменьшил? Перечитал еще раз: все правильно, просто уж очень разные сейчас условия жизни в Харькове и Нальчике, и, несмотря на все трудности для приезжающих, — жилье, работа, – преимущества здешней жизни очевидны.

Аржанковы, как и раньше, живут на небольшую зарплату Александра Николаевича и готовы сдать комнату со столом нам или еще кому-нибудь не за Марийкины или чьи-то красивые глаза, а для пополнения семейного бюджета — это ясно. При нормальных родственных отношениях, — как-никак я ее сын, — вопрос мог быть поставлен так: давайте жить одной семьей. Но вопрос так не ставится, и я этому рад — иначе мы с Марийкой регулярно сидели бы без денег. Марийка согласна, что лучше платить определенную сумму и ни в чем от них не зависеть, но предпочла бы снять комнату с отдельным ходом. Комнату, как и работу, сразу не найдешь, — это тоже ясно, — и я плачу маме за месяц вперед. Уже зная цены на продукты, понимаю, что плачу больше, чем платил бы другим, но не станешь же торговаться, как торговался бы с чужими людьми!

Подъемных осталось достаточно, чтобы, если не подскочат цены, прожить какое-то время не работая, и мы разленились. Дома убираем свою комнату, ходим на базар, за хлебом, иногда моем посуду. Остальное время проводим в парке, изредка — в Долинском, бываем в кино. Но безмятежной нашу жизнь не назовешь: война, бесконечные отступления на всех фронтах, сдача города за городом, тревога за близких, отсутствие от них писем, а тут еще беспокойство, что вот-вот введут трудовую повинность, и нас направят на любую работу и куда угодно. Во дворе разговорился с соседом по флигелю, пожилым мужем молоденькой жены, с которой встречался Пусанов. Этот человек со странной фамилией Гурейно, бухгалтер по специальности, почему-то отнесся ко мне доброжелательно и обещал поспрашивать знакомых. Мама все еще в ссоре с соседями и, видя, как я разговаривал с Гурейно, высказала недовольство — почему это я поддерживаю с ними отношения в то время, когда она просила и так далее...

— Я ищу работу и обращаюсь к кому только могу, даже к случайным людям.

Мама промолчала, но потом сказала Александру Николаевичу:

— Ты бы поспрашивал своих знакомых насчет работы для Пети и Марийки, тебя же знает весь город.

— Ну, положим не весь город — не надо преувеличивать, но я как-то говорил об этом, и никто не знает, где здесь нужны архитекторы.

— Архитекторы сейчас нигде не нужны, — говорю я. — Мы согласны на любую работу.

— А на какую именно работу вы согласны?

— Хорошо бы на стройку, если здесь что-нибудь строится, можно на ремонтные работы, а вообще — на любую, где нужны просто грамотные люди.

Дня через два Аржанков, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Я слышал, что в Нартане в среднюю школу требуются преподаватели немецкого языка.

Нартан — кабардинский поселок и первая станция от Нальчика. Преподавание, конечно, на русском, программа и учебники, конечно, есть — справимся. Туда поехали поездом. Оказалось, что учитель немецкого в школе есть, другого не надо, и, вообще, школа преподавателями укомплектована полностью. Завтрашний поезд ждать не захотели, идем по грунтовой дороге среди убранных полей, а за ними от края до края под безоблачным небом четкие контуры гор со снежными вершинами и искрящимися ледниками. Острый воздух, присущий осени. Безлюдье и тишина. Чуть приподнятое и чуть тревожное настроение. Заходило солнце, мы поспешили. Вдруг горы, от края до края, охватила игра света со сменой цветов и оттенков, как всегда яркая и странно-беззвучная. Марийка, впервые увидевшая это явление, остановилась с радостно-удивленным лицом и заблестевшими глазами, а мне так приятно, будто я — автор этого произведения. Густели сумерки, становилось прохладно. В город вошли по улице, на которой живут таты. На скамейках еще темнели фигуры и кое-где белели бороды. В калитку медленно входила старуха, несшая табуретку и корзину. Нигде никаких огней, только над трубами вдруг, как светлячки, взлетают искры, и на мгновение видишь окружающий их дым. Хорошо, что немцы так далеко — ведь они бы татов уничтожили. Два раза встречал Гурейно, и он, здороваясь, говорил:

— Знаете, пока ничего. Но я вашу просьбу помню, и возможности не упущу.

В парке севшая рядом пожилая женщина, очевидно, прислушивалась к нашему с Марийкой разговору.

— Ищите работу? — спросила она.

— Ищем.

— Многие ищут. И я ищу. Вы только подумайте! — И она стала возмущаться, что ей, учительнице из той школы, в которой была гимназия, где учился Чехов, приходится работать гардеробщицей в бане.

Мы поднялись, извинились, сказали, что нам пора, и ушли. Разыскать бы знакомых, работавших в тресте, но как разыщешь, когда не знаешь их фамилий, а треста нет.

В середине октября Гурейно сказал мне, что есть место нормировщика на мелькомбинате.

— Но это далеко — в степи, за железной дорогой. Вы знаете, это место потому, наверное, и свободно, что так далеко. Пойдете?

— Пойду. Спасибо. Лучше, чем ничего. Он объяснил дорогу, сказал, к кому обратиться и чтобы я сослался на него.

7.

Не помню, что произошло раньше: я вышел на работу или приехал Федя Майоров. Было воскресенье, и мы все дома. При виде Феди потеплело на душе, но и встревожились — а где же Нина?

— Как ты быстро хотел! — сказал Федя. — Нина уже не девчонка, какой была в девятнадцатом году — она тогда моталась со мной по всей стране. Вот устроюсь на работу, сниму комнату, заодно посмотрю, так ли здесь прекрасно, как ты расписал, тогда и съезжу за ней...

Скажу вам сразу, от Гриши, от Горика, от его Лизы вестей никаких нет. Остальные родственники живы и здоровы. Тракторный завод, — Федя посмотрел на Марийку, — эвакуируется.

Сережа встретил твою другую сестру Зинаиду Игнатьевну — она с мужем едет в Челябинск.

Она сказала Сереже, что у нее и у Людмилы Игнатьевны ваш адрес есть, и они напишут, как только устроятся на новых местах.

Мама пригласила Федю остановиться у нас с Марийкой.

— Конечно, у нас! — воскликнула Марийка.

— Вот и прекрасно. Ксеня, я все еще помню вкус маринованной рыбы, которой ты меня когда-то угостила. Было это в девятнадцатом году на Нетеченской набережной. Вкуснее рыбы я не ел. А сейчас познакомь меня, пожалуйста, с твоей семьей.

Перенесли Федины вещи в нашу комнату — два здоровенных чемодана в чехлах и большой рюкзак.

— Тут и часть Нининых вещей, — сказал Федя. — Взяли с вас пример и пошили рюкзаки. Шила Нина на Сирохинской под руководством Лизы. Второй рюкзак пока еще дома, а мне придется везти в Харьков пустые чемоданы — новые не купишь ни за какие деньги.

— Значит, и Харьков сдадут? — спросил я, и сердце заныло.

— Мало надежды, что отстоят. Идет эвакуация заводов. Разве произойдет чудо. Да ведь должно же оно когда-нибудь произойти! Скоро четыре месяца как отступаем, отступаем... Уже и под Москву докатились.